Мираж черной пустыни

А потом Кристофер пришел однажды домой и принес старый пропуск Дэвида, и Вачера увидела фотографию. Она будто увидела живого Дэвида и своего возлюбленного Кабиру Матенге, который умер много лет назад.

Вот тогда-то она и рассказала пораженной невестке о роли Дэвида в May May, о том, что он вовсе не был трусом, как та о нем думала, а был на самом-то деле настоящим героем ухуру.

И именно в его честь, решила Мама Вачера в тот момент, когда машина свернула на главную дорогу и направилась в сторону Найроби, именно для того, чтобы воздать почести духу и памяти Дэвида Кабиру Матенге и его отца, вождя Кабиру Матенге, все Кения собиралась сегодня на стадионе «Ухуру».

Недавно переименованную авеню имени Кеньяты, бывшую авеню Лорда Деламера, окаймляли флаги всех наций. Уже несколько дней в Найроби прибывали премьер-министры и главы правительств со всего мира, чтобы принять участие в праздничных мероприятиях. В воздухе царило необыкновенное оживление; дороги были забиты кенийцами — представителями всех племен, которые долгие дни шли с земель своих предков, чтобы стать свидетелями рождения нового государства. Двести пятьдесят тысяч зрителей заполнили стадион «Ухуру», притащив с собой жен, детей и коз. В воздухе стоял невообразимый гвалт, состоящий из великого множества диалектов и племенных наречий. Автомобиль Президента Уганды Оботе застрял в грязи, и ему пришлось пешком идти от своего «роллс-ройса» к королевской ложе. Герцог Эдинбургский опоздал на пятьдесят минут и должен был проталкиваться сквозь возбужденную толпу, которая снесла полицейские кордоны. Мелкий дождик одинаково поливал дам в вечерних платьях и масаев в их шуках. Народ, расположившийся на трибунах, потреблял невероятное количество пива и апельсинов и с воодушевлением приветствовал танцоров, исполняющих на арене традиционные пляски. Танцоры, одетые в шкуры, били в барабаны и размахивали копьями, сменяя друг друга. Здесь были представлены все народности Кении, и толпа неистовствовала, приветствуя соплеменников. Когда на арену вышла группа борцов за свободу — активисты May May, до последнего державшиеся в лесах, Джомо Кеньята обнял их и попытался представить герцогу Эдинбургскому, который вежливо отклонил предложение легким покачиванием головы.

Наконец приблизился самый долгожданный момент. Перед наступлением полночи 11 декабря 1963 года под звуки военного оркестра, исполнявшего «Боже, храни Королеву», было спущено британское полотнище и поднят новый красно-черно-зеленый кенийский флаг. Он расправился на ветру, и луч прожектора гордо высветил герб Кении — щит с двумя скрещенными копьями. Толпа взорвалась оглушительными криками и аплодисментами. Затем последовал королевский салют в честь герцога Эдинбургского, после чего состоялась официальная передача знамен от Королевских африканских стрелков Кенийским стрелкам. Старые малиновые шапки сменились черными заостренными шлемами — теперь у Кении была собственная современная армия.

На помост поднялся Джомо Кеньята, и на стадионе воцарилась тишина. Старик выглядел очень представительно в своем темном европейском костюме и традиционной, расшитой бисером шапочке кикую. Его проницательный взгляд обвел трибуны, заполненные тысячами африканцев, и над трибунами зазвенел его голос.

— Соотечественники! Всем нам придется много работать, чтобы спасти самих себя от бедности, безграмотности, болезней. В прошлом мы могли обвинять европейцев во всех своих бедах. Теперь же мы сами управляем своей страной… Мы все обязаны объединить усилия и развивать страну, создавать систему образования для детей, строить больницы, дороги, постоянно улучшать условия жизни. Это наша общая задача, и мы должны быть объединены общим духом. Поэтому я прошу вас сейчас поддержать меня и крикнуть громко, так, чтобы потрясти самые основы нашего прошлого, вложить всю мощь нашей новой цели… — Он сделал паузу, обвел взглядом толпу, затем раскинул руки и закричал: — Харамби!

— Харамби! Харамби! — взревела толпа. — Харамби! — скандировали все как один. — Объединяйтесь!

Улыбаясь, Кеньята повернулся к герцогу и сказал:

— Когда вернетесь в Англию, передайте наши наилучшие пожелания королеве и скажите ей, что мы по-прежнему друзья. Только теперь эта дружба будет исходить от самого сердца и поэтому значить больше, чем раньше.

Толпа неистовствовала. Шапки и калабаши взлетали в воздух, все обнимались. Всем казалось, что этот рев толпы, подобный реву гигантского льва, был слышен во всем мире.

И затем, наконец, в обстановке необычайной торжественности кенийский военный оркестр взял первые аккорды нового национального гимна и двести пятьдесят тысяч людей поднялись в едином порыве.

Когда в дождливую ночь понеслась печальная, берущая за живое мелодия, наполняя всех присутствующих гордостью, смешанной с некоторой грустью, и особым, не испытанным ранее ощущением настоящего единства своего народа, Кения, этот последний оплот британского империализма, эта последняя колония, отколовшаяся от некогда могущественной Британской империи, вступила в современную эпоху.

Грейс Тривертон оглядела переполненный стадион. Она стояла в привилегированной ложе рядом с Джеффри Дональдом и другими видными белыми бизнесменами из Найроби и вдруг поняла, что никогда ранее ей не приходилось видеть такое количество африканцев, собравшихся в одном месте. Это осознание потрясло ее и одновременно пронзило холодом до самых костей, больше, чем прохладный дождь. Впервые она по-настоящему поняла, за что именно боролись африканцы все эти годы. Грейс смотрела на черные лица, на которых была написана великая гордость, и думала о туманном, непонятном будущем, которое их всех ждало. Она знала, что в сердцах этих африканцев оставалось еще немало гнева и обиды. Смогут ли они когда-нибудь забыть и простить свое жалкое прошлое, все те унижения, которые им пришлось испытать от колонистов? Между ними и их воинственными предками пролегли всего пятьдесят лет. Вернется ли Кения к варварству и кровожадности, как только британский порядок перестанет здесь существовать? Грейс прекрасно понимала, что эти люди были опьянены своей новой властью, что они жаждали роскоши, которую, как они наивно полагали, принесет им самоуправление. Вспоминая May May, Грейс не могла не задуматься и о том, каково придется оставшимся в Кении белым в том случае, если разразится еще одна подобная война, — ведь тогда британские войска уже не встанут на их защиту.

Она посмотрела на Кеньяту, стоявшего на ораторском возвышении. Ко всеобщему изумлению, его европейская жена, на которой он женился много лет назад в Англии, прилетела в Кению, чтобы присоединиться к нему и двум его туземным женам. Этим шагом она хотела показать пример доброй воли и примирения между расами. Кеньята очень убедительно говорил о необходимости сохранять порядок и терпимо относиться друг к другу. Но сможет ли он удержать контроль над шестью миллионами плохо поддающихся управлению людей, если вдруг разразится вторая революция?

«Каким будет их будущее, которое начнется уже завтра?» — с беспокойством спрашивала себя Грейс.

После того как раздались последние аккорды национального гимна, толпа снова радостно закричала. Восьмилетняя Дебора хлопала в ладоши и смеялась. Это было даже лучше, чем Рождество! Она стояла между тетей Грейс и дядей Джеффри, дрожа от ночного холода, и смотрела на противоположную трибуну, где в другой зарезервированной ложе стоял Кристофер Матенге со своей сестрой, матерью и бабушкой.

Их взгляды встретились.

Она улыбнулась ему.

Он улыбнулся ей в ответ.

Часть восьмая 1973

56

— Ты рада, что едешь в Калифорнию? — спросила Сара, помешивая в горшке растопленный воск.

Дебора сидела, прислонившись к стволу каштана и подтянув колени к подбородку, и листала модный журнал — специальный выпуск «Мадемуазель», посвященный студенческой моде, с последними новинками моды университетских кампусов. Она задержалась взглядом на странице, где модели демонстрировали длинные юбки и туфли на платформе, затем подняла глаза на подругу.

— Меня это пугает, Сара. Калифорния ведь так далеко, там все совершенно по-другому!

Сара склонилась над горшком, проверяя консистенцию воска. Она понюхала его, затем добавила еще один небольшой кусочек. Глядя, как он тает, она говорила:

— Не могу поверить, что ты так долго на это решалась! Если бы эту стипендию предложили мне, уж я бы не стала раздумывать и сразу же за нее ухватилась!

Снова опустив глаза на юных моделей, которые все прямо светились американской самоуверенностью, Дебора почувствовала, как страх опять заползает в ее сердце. Да разве сможет она вписаться в среду этих современных, модных девушек?