Мираж черной пустыни

Кто еще может знать об этом? Дядя Джеффри? Но если он не в курсе, то ей не хотелось бы раскрывать секретов ее матери.

Наверняка тетя Грейс знала, но ее, к сожалению, больше нет.

Дебора вышла на веранду и огляделась. Была еще одна женщина, которая наверняка знала о том, что произошло с тем ребенком. В конце концов она была матерью Дэвида, и эти письма передавались через нее.

Деборе было страшно идти к старухе-знахарке. Она всегда побаивалась Маму Вачеру, всегда внутренне сжималась под пронизывающим взглядом ее глаз. Но Вачера в конце концов была бабушкой Кристофера и в скором времени станет ее родственницей, после того как они с Кристофером поженятся.

Она должна узнать, что произошло с тем ребенком.

Шагая по старой протоптанной тропе, лежащей между игровым полем и рекой, Дебора чувствовала, как горе постепенно уступает место возбуждению. Она не одна в этом мире! Был шанс, что тот ребенок живет где-то и по сей день. Мамби — ее единокровная сестра!

Мама Вачера сидела возле своей хижины и заворачивала в листья сладкий картофель. Рядом с ней булькала на огне просяная похлебка. Дебора робко подошла к ней и, прочистив горло, пробормотала традиционные слова приветствия. Она хорошо знала язык кикую; Кристофер научил ее.

Пожилая женщина смерила ее холодным взглядом. В ответ Дебора не услышала ни слов приветствия, ни предложения отведать пива или еды, что считалось у кикую высшим проявлением невежливости. Ее были не рады здесь видеть. Поняв это, Дебора сразу перешла к делу.

— Я нашла эти письма среди вещей своей тети. Я хотела бы кое-что узнать. А вы единственный человек, кто мог бы мне рассказать об этом.

Знахарка перевела взгляд на письма в руках Деборы.

— Что ты хочешь знать?

— Они были написаны моей матерью вашему сыну, Дэвиду. В них она сообщает ему о ребенке, дочери по имени Мамби. Получается, что у меня была сестра, и я хотела бы узнать, что с ней произошло. Вы не знаете, леди Вачера? Мамби жива?

— Я не знаю ни о каком ребенке, — ответила знахарка, не меняя выражения лица.

— Но в письмах написано, что ребенок был. Моя мать сообщает Дэвиду, что Мамби его дочь. Мне никто не говорил о том, что у меня была сестра. Наверняка вы знаете, что с ней произошло. Пожалуйста, скажите мне.

— Я не знаю ни о каком ребенке, — повторила Вачера. — Ты единственный ребенок, вышедший из чрева своей матери.

Дебора подумала о том, что ей придется искать другой подход. Возможно, с помощью Кристофера…

— Ты единственный ребенок, вышедший из чрева своей матери, — повторила Вачера.

— Нет, был другой ребенок, — начала было спорить Дебора, — ее звали…

Она осеклась, увидев таинственные глаза знахарки.

Затем она перевела взгляд на письма.

На них не было даты. Но она знала, что они были написаны во время чрезвычайного положения.

«Я родилась во время чрезвычайного положения…»

Она снова посмотрела на знахарку.

— Что вы хотите этим сказать? — прошептала Дебора, чувствуя внезапный озноб и испуг. — Что вы хотите этим сказать?

Мама Вачера молчала.

— Скажите мне! — закричала Дебора.

— Прочь отсюда, — наконец произнесла старуха-знахарка. — Ты таху. Ты проклята.

Дебора испуганно уставилась на женщину.

— Я?.. — прошептала она. — Я и есть тот ребенок?»

— Прочь отсюда. Уходи с этой земли, тебе здесь не место. Ты таху. Ты табу.

— Этого не может быть!

— Таху! — прокричала Вачера. — Ты дитя греха! И ты спала с сыном собственного отца!

— Нет, — прошептала Дебора. — Вы ошибаетесь!

Она попятилась назад. Оступилась. Повернулась и побежала прочь.

60

Четыре чернокожие девушки стояли с видом людей, которые знают, кто они и чего хотят от этой жизни. Их волосы были убраны в модном африканском стиле, платья сшиты из яркой узорчатой нигерийской ткани и отделаны по вороту и рукавам богатой вышивкой из белых шелковых нитей. В ушах качались огромные серьги-кольца, запястьях украсили ряды медных браслетов и ожерелья из дерева и железа. Их звали Фатма, Дара и Рашида. Они были изысканными, политически грамотными, уверенными в себе и красивыми женщинами. И они несколько недель назад исключили Дебору из своего круга.

Она смотрела на них, стоя на другом конце зала, наполненного празднующей Рождество молодежью. В ее взгляде читались смятение, зависть и одиночество. Она не хотела их обидеть, а хотела подружиться с ними, но между ней и этими афроамериканками оказалась слишком глубокая пропасть непонимания, которую невозможно было преодолеть. Лучик надежды, что она нашла подруг, похожих на Сару, угас в сентябре, когда спустя две недели после начала учебы в калифорнийском колледже Дебора решила присоединиться к ним.

— «Женщины против угнетения» — организация черных женщин, — сказала девушка, называвшая себя Рашидой, хотя ее настоящее имя было Ладонна. — Почему ты хочешь вступить в нее?

Дебора не знала, как объяснить словами свои чувства: насколько потерянной она себя чувствовала, как она хотела быть частью чего-то, как они напоминали ей Сару, как одиноко ей было в этой новой для нее стране.

Америка казалась Деборе такой же чужой и непонятной, как когда-то Кения белым первопроходцам. Она не понимала язык, несмотря на то что это был английский, так как в нем преобладал сленг — словечки типа «отстой» и «чумовая». К тому же и переворачивались с ног на голову значения: когда говорили «плохой», а подразумевали «хороший» [2] .

2

Обычно слово «bad» имеет негативную окраску: «плохой», «скверный» и т. д. Однако на сленге это слово обозначает «первоклассный» и «отличный».

Она не могла постигнуть сложные правила социальной жизни, которые так отличались от кенийских. Ее приводило в смятение огромное количество субкультур, в которых сами американцы, казалось, разбирались с невероятной легкостью. Дебора отчаянно искала для себя нишу в этом странном и новом для нее мире, в котором, казалось, находились места для всех и каждого, поэтому она просто сказала:

— Потому что я черная.

К ее большому удивлению, они приняли ее аргумент. Даже одна капля африканской крови, как объяснили ей они, включала человека в ряды угнетенных. Поэтому они приняли ее в свой крут и стали обращаться с ней как с сестрой. Однако это продлилось недолго.