Мировойна. Все против всех

По мере приближения к современности все большее значение приобретает феномен двойных прокси войн. Его мы можем наблюдать в тех случаях, когда государство старается скрыть свое непосредственное участие и вовлеченность в военные действия, которые ведутся другими сторонами. Как правило, это осуществляется не только и не столько за счет дезинформации и различного рода информационных операций, сколько при помощи возложения функций третьей решающей стороны конфликта на некие негосударственные структуры различного типа. В качестве таких структур в прошлом выступали различного рода фонды, политические движения, инициативные институты гражданского общества и т. п., имеющие возможность оказывать различного типа поддержку. Включая и военный компонент. По мере приближения к современности в качестве третьей стороны, за которой прячется реальное государство — участник, выступают транснациональные корпорации, которые имеют в стране конфликта те или иные интересы или частные военные компании.

В 1964 году появилась первая работа, где было дано определение прокси войн. Политолог Карл Дойч определил их как «международный конфликт между двумя государствами, одно из которых маскирует свое участие при помощи поддержки той или иной вооруженной силы в стране, с которой данная держава ведет необъявленную войну. Прокси война — это гражданская война, которая либо спровоцирована иностранным государством — третьей стороной конфликта, либо ведется при ее активной ресурсной, политической и военной поддержке». Представляется, что определение К. Дойча излишне государе гвенноориентировано.

Этот подход не позволяет исследовать феномен современной прокси войны, где все большую роль играют различного рода негосударственные субъекты, начиная от племенных и религиозных иррегулярных вооруженных формирований и специально организованных третьей стороной повстанческих групп, заканчивая частными военными компаниями и охранными подразделениями международных корпораций.

Кроме того, отметим, по мере приближения к современности прокси войны все труднее отличимы от традиционных войн и плавно перетекают, либо превращаются в них. Например, Соединенные Штаты вели прокси войну против Советского Союза в Афганистане. Затем стала участником прокси войны все в том же Афганистане в 90-е годы. Потом эта двойная прокси война превратилась в прямые вооруженные действия США и их союзников против Талибана. Теснейшее переплетение между традиционными конвенциональными войнами, войнами иррегулярных формирований и прокси войнами мы можем наблюдать в течение последних 15 лет в Ираке.

В последнее время высказывается мнение, что прокси войны не отличаются от иррегулярных военных столкновений. Такая позиция связана с переоценкой роли традиционных, принятых на Западе конвенциальных войн в таком историческом явлении, как война. Конвенциальные войны, т. е. войны, ведущиеся между государствами по строго определенным, зафиксированным в международных договорах нормам представляют собой не правило, а исключение, свойственное определенному этапу развития западной цивилизации. В основном такие войны велись, начиная с XVIII–XIX веков на Западе в рамках межгосударственных конфликтов. Однако было бы неправильным отождествлять прокси войны с войнами, ведущимися иррегулярными формированиями. Многие из иррегулярных войн, особенно в последние десятилетия, являются одновременно прокси войнами. Однако, отнюдь не обязательно, чтобы иррегулярная война была прокси войной. Не во всех случаях третья сторона участвует в иррегулярных конфликтах. Кроме того, третья сторона может участвовать и в традиционных военных действиях, которые никак не могут быть отнесены к иррегулярным конфликтам и ведутся между государствами регулярными воинскими формированиями. В целом, по данным Упсалской программы по изучению конфликтов, из 121 конфликта за период с 1989 по 2005 годы, 90 были внутригосударственными, в том числе 46 имели черты прокси войны, 24 — интернационализированными внутригосударственными, из которых 16 уже на внутригосударственной стадии носили прокси характер, и только 7 — классическими, регулярными межгосударственными войнами, 4 из которых имели черты прокси конфликтов. За два минувших десятилетия около четырех пятых случаев вооруженного насилия происходили уже после активной фазы регулярных военных действий в период постконфликтного перехода, который должен рассматриваться как неотъемлемая часть любой интервенции или внешнего вмешательства. Наиболее ярким примером такого рода вооруженного насилия является сегодняшняя война всех против всех на территории Ирака, которая разгорелась уже после завершения прямого внешнего вмешательства вооруженных сил США и их союзников.

Безусловно, широкое распространение прокси войн прямо связано с появлением и распространением ядерного оружия. Начиная с 1945 г. появление этого оружия практически исключило не только в прошлом, но и, по всей видимости, в будущем прямые регулярные военные действия между великими державами. Более того, великие державы прикладывали и прикладывают все усилия для того, чтобы не допустить таких войн и между государствами, которые недавно получили ядерное оружие, в том числе теми, которые официально не признаются в том, что располагают подобным оружием. В этом плане характерной является история индо-пакистанских конфликтов. После последней прямой Индо-пакистанской войны в 1971 г. обе страны разработали или получили ядерное оружие. Теперь военные действия между Индией и Пакистаном ведутся в виде прокси войн. При этом великие державы делают все, чтобы не допустить прямого ядерного столкновения между Индией и Пакистаном.

В условиях появления и распространения ядерного оружия государства, особенно обладающие подобным оружием, с одной стороны, не готовы к его применению, а с другой — не склонны действовать на основе принципов пацифизма и продолжают отстаивать свои стратегические интересы всеми доступными методами. Среди них все более распространенным является прокси война. Дополнительным фактором, способствующим все более широкому распространению прокси войн, является системный финансовоэкономический кризис, поразивший глобализиро ванную экономику. В результате кризиса, проявляющегося в стагнации или чрезвычайно низких темпах экономического роста в комбинации с растущим дефицитом государственного долга, подавляющее большинство глобальных акторов стараются ограничить военные расходы. Соответственно они все менее склонны напрямую участвовать в крупных войнах, особенно в форме прямых сухопутных регулярных военных действий. По этому поводу известный американский политолог и юрист Ф. Боббит отмечал: «В будущем местные вооруженные силы будут все активнее использоваться глобальными и региональными сверхдержавами в прокси вооруженных конфликтах. Такое использование станет экономичной и эффективной альтернативой дорогим, большим, регулярным армиям глобальных и региональных сверхдержав. Америке это не только позволит сэкономить средства, но и избежать ненужных рисков для жизни американцев, в том числе служащих в сухопутных войсках».

Наконец, прокси войны гораздо более приемлемы для общественного мнения на Западе, чем прямая вовлеченность сухопутных вооруженных сил в крупномасштабные конфликты. Чем дальше, тем в большей степени общественное мнение не приемлет людских потерь и значительных расходов, связанных с прямой вовлеченностью в военные действия. Согласно исследованиям Джорджтаунского университета, в США для общественного мнения постоянно снижается «болевой порог» приемлемого числа потерь в военных действиях. Данные исследования показывают, что со времен Вьетнамской войны этот порог снизился более чем в 6 раз.

В современных условиях привлекательность для западных государств прокси войн связана с тем, что они позволяют решить главные сегодняшние противоречия. Это противоречие между необходимостью отстаивания стратегических интересов, и увеличивающейся приверженности крупномасштабным проектам переформатирования национальных государств и целых регионов — с одной стороны, и возрастающим напряжением оборонных бюджетов вкупе с повышением чувствительности общественного мнения и нежеланием политических элит нести какие-либо лишения и потери, связанные с войнами — с другой. В этом контексте «война чужими руками» становится все более и более приемлемой. В соответствии с этим в настоящее время, а тем более в будущем, будут уточняться и разрабатываться стратегии и тактики обеспечения военной, информационной, финансовой, политической, логистической и иных форм и методов поддержки стороны конфликта, являющейся инструментом политики сверхдержав а рамках их военной стратегии.

В этой связи отметим, есть несколько достаточно надежных критериев, позволяющих идентифицировать приверженность той или иной страны к веде нию прокси войн. В качестве таких критериев могут выступать масштабы и динамика иностранной военной помощи, которую государство выделяет иным государствам, повстанческим движениям и иным негосударственным акторам. Еще одним критерием являются показатели мониторинга информационной среды. Частота положительных и отрицательных упоминаний тех или иных сторон конфликтов в СМИ, социальных сетях и т. п. той или иной страны является достаточно надежным критерием, позволяющим идентифицировать ее участие или готовность к прокси войне. Наконец, к числу этих критериев относятся уровень развития в той или иной стране частных военных компаний, а также наличие у этих компаний контрактов с государственными органами страны юрисдикции и регионы деятельности ЧВК, включая их непосредственную вовлеченность в вооруженные конфликты в части выполнения боевых, охранных, либо инструкторско-инфраструктурных функций. По мнению К. Кокера, ЧВК, чем дальше, тем в большей степени будут определять не только политику национальной безопасности в странах Запада, но и все более широко участвовать в реализации государственной политики на самых различных стадиях конфликтов.

ЧВК в западных странах получили юридическое признание на рубеже 90-х годов прошлого века. В решающей степени это связано с окончанием холодной войны и сокращения кадрового состава армий в подавляющем большинстве развитых стран мира. На Западе масштабы этого сокращения в течение 90-х гг. достигли почти четырех миллионов человек. Лучшие из этих специалистов были востребованы в частном секторе и стали основой для формирования ЧВК. Параллельно с этим с окончанием холодной войны и крушением Советского Союза, Варшавского блока во многих районах мира образовался вакуум власти, и они погрузились в хаос. Заметно возросло число несостоявшихся государств. Хаос на Ближнем Востоке, в районе Африканского Рога и на Балканах резко увеличил спрос на различного рода частные военные услуги.

Кроме того, в течение 90-х гг. прошлого века постоянно возрастала роль высоких технологий в военном деле. Они требовали и требуют участия в эксплуатации вооружений или инфраструктуры обеспечения военных действий высокооплачиваемых, высококвалифицированных профессионалов, которых не всегда удовлетворяли государственные оклады. В то же время частные военные компании, работающие в рамках государственных программ и получающие своеобразную оплату за свои услуги не только в виде прямых денежных контрактов, но и в форме предоставления государством различного рода преференций и протектората, привлекали таких работников и могли оплачивать их высокие заработки. Все это позволило к началу 2000-х годов, по мнению известного аналитика безопасности, Д. Ширера: «Активно использовать частные военные компании в таких вооруженных конфликтах, где иностранные правительства не хотят или не могут прямо участвовать».