Миры Джона Уиндема, том 2
Шрифт:
– Да причем тут это?
Конечно, Филлис была права, я привел плохое сравнение, но говорить о существах, для которых мы – самые настоящие муравьи, мне не хотелось.
– Мы привыкли считать, – сказал я, – что естественная смерть – это смерть в постели на старости лет. Заблуждение. Смерть естественна в любом проявлении, и всегда – нежданна.
Но это тоже оказалась неподходящая тема, и Филлис ушла, оскорбленно стуча каблучками.
Я раскаивался.
Мы ждали объяснения, и на следующее утро оно появилось, видимо, мы были не одиноки в нашем
В двух словах это называлось «усталостью металла».
Дело в том, что в конструкциях «Яцухиро» впервые был применен новый сплав, разработанный японцами. Эксперты пришли к выводу, что при критической частоте вибрации двигателя не исключено нарушение структуры сплава. Поломка какой-нибудь детали может вызвать цепную реакцию. Другими словами – при совсем незначительном толчке или ударе корабль разваливается на части и тонет.
Существовала, правда, маленькая оговорка, мол, дескать, пока не будут изучены останки судна, кристаллическая структура деталей, нельзя считать это окончательным выводом, но, так как корабль покоится на глубине шести миль…
И тем не менее все работы на судах класса «Яцухиро» приостановили на неопределенное время.
– О, светочи науки! – простонал я. – Как вы любите все притягивать за уши. Слабое утешение для родственников погибших и никакое – для остальных. Таинственная усталость металла! Заметь, не сварной шов, не какая-нибудь заклепка, а именно – общая усталость, без каких-либо уточнений: что за сплав, в каких деталях он применялся – ничего! И вообще – все в порядке: злосчастный сплав использовался исключительно на одном японском судне, а, значит, остальным не грозят подобные напасти. И море! Море – безопасно, как всегда! В путь, ребята, ничего не бойтесь. Посмотрим, что они запоют, когда развалится очередная посудина.
– Но теоретически усталость возможна.
– В том-то и дело, что теоретически. И то я сомневаюсь. А главное – им все сойдет с рук. Общество проглотит это «объясненьице» и не поморщится. Специалисты тоже протестовать не станут, во всяком случае, пока.
– И я бы хотела поверить и, наверное, даже смогла бы, не знай я, где это произошло.
– Надо внимательно следить за ценами на акции корабельных компаний, – задумчиво произнес я.
Филлис подошла к окну и долго смотрела на синие воды, простиравшиеся до горизонта.
– Майк, – неожиданно сказала она, – прости меня за вчерашнее. Я… эти японцы так меня расстроили. До сих пор мы играли в какие-то шарады, ребусы; смерть Вайзмана и Трэнта казалась несчастьем, недоразумением. Но это… это же совсем другое. Целый лайнер ни в чем не повинных людей! Отцы, матери, дети… всех в одно мгновение… Ты понимаешь меня? Для моряков риск – профессия, но эти несчастные… Мне не по себе, Майк, я боюсь. Там, внизу на дне… что там?
Я обнял Филлис.
– Не знаю. Мне кажется – это начало.
– Начало чего?
– Начало того, чего не избежать. На Глубине– чуждый нам Разум, мы ненавидим и боимся его. Тут ничего не попишешь, это происходит на уровне инстинкта, подсознания. Случайно на улице ты
сталкиваешься с пьяным или сумасшедшим, тебя охватывает страх, и этот страх тоже иррационален. Это – животный страх.– Ты хочешь сказать, что если бы причина крылась в каких-нибудь китайцах, все было бы иначе?
– А ты сама, как думаешь?
– Я?.. Я не уверена.
– Точно знаю, я бы рычал от возмущения. Меня бьют ниже пояса, я знаю – кто и поэтому могу сориентироваться и дать сдачи. Но так, как это происходит сейчас, когда у меня только смутное представление – «кто» и никаких предположений – «как», я весь холодею при мысли – «почему». Вот так, Фил, если тебя это интересует.
Она крепко сжала мою руку.
– Как я рада, Майк. Вчера я вдруг почувствовала себя такой одинокой.
– Хорошая моя, это всего лишь напускная небрежность, защитная маска. Я пытаюсь обмануть самого себя…
– Я это запомню, – произнесла Филлис со значением, но я не уверен, что правильно ее понял.
Гости врывались в наше уединение стихийным бедствием – всегда посреди ночи, как гром средь ясного неба. То они неверно рассчитали время, то – переоценили возможности автомобиля, то еще что, но обрушивались они, как тайфун, вечно голодные, с одной мыслью об яичнице с беконом.
Гарольд и Туни не явились исключением. В субботу, часа в дна ночи, меня разбудил визг тормозов их машины. Выйдя на улицу, я увидел, что Гарольд уже вытаскивает из багажника вещи, а Туни подозрительно озирается по сторонам. Увидав меня, она воскликнула:
– О, это действительно здесь! Я только что говорила Гарольду, что мы, наверное, ошиблись, потому что…
– Да-да, конечно, – начал я оправдываться, ведь Туни была у нас впервые, – стоило бы посадить парочку розовых кустов. Все от нас только этого и ждут… кроме соседей.
– Я говорил ей, – пробурчал Гарольд, – но она не поверила.
– Ты мне всего лишь сказал, что в Корнуэлле роза – это не роза.
– Да, – подтвердил я, – здесь так называют вереск.
– А почему бы тогда для ясности не переименовать дом в коттедж Вереска?
– Проходите, – сказал я, закрывая тему.
Иногда просто диву даешься, почему твои друзья женятся на тех, на ком женятся. Я знаю, как минимум, трех девушек, которые составили бы Гарольду великолепную пару: одна, например, могла запросто сделать ему карьеру, другая… ну, да ладно. Туни, безусловно, красивее, но… есть, на мой взгляд, некоторое различие между комнатой, в которой живешь, и комнатой с выставки «Идеальный дом». Как говорит Филлис: «Откуда может взяться у девушки с именем Петуния то, чего не хватало ее родителям».
Подоспела яичница с беконом, и Туни пришла в восторг от нашего миланского столового сервиза. Она с расспросами накинулась на Филлис, а я тем временем решил разузнать у Гарольда, что ему известно об «усталости металла». Он работал в престижной конструкторской фирме в отделе конъюнктуры и ассортимента. Кое-что Гарольд должен был знать. Он бросил беглый взгляд на Туни – казалось, на всем белом свете ее интересует только сервиз.
– Нашей фирме это не нравится, – коротко сказал он и тут же переключился на неполадки своей машины.