Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел
Шрифт:
Некоторое время она глядела на него молча, а затем расхохоталась и ответила:
— Конечно, точно так же. Я была атеисткой, да и сейчас остаюсь ею. Была уверена, что я всего лишь плоть, а потому после смерти сразу стану щепоткой праха. Вот и все. Я была ужасно испугана, когда очнулась здесь. Но в то же время, ну, не в самом начале, а немного позже, я почувствовала какое-то облегчение Итак, подумала я, вечная жизнь все же существует. Затем еще позже я увидела такие страшные вещи, и мы оказались в таком странном месте, что, знаете ли, все это никак не походило ни на рай, ни на ад…
— Я знаю, — ответил он улыбаясь. — А любопытно все-таки, о чем подумал Самуэло, когда увидел, что необрезанные goim [25]
25
Язычники (идиш).
26
Обрезание (идиш)
Всегда были и существуют такие вещи, которые изменяли и будут изменять наш образ мышления, — закончил Пискатор.
Он подошел к ней ближе, глядя на нее своими темно-карими глазами, прикрытыми тяжелыми веками.
— Приверженцы Церкви Второго Шанса разработали несколько великолепных идей по вопросу о том, почему мы были воскрешены из мертвых и кто все это сотворил. К тому же они не так уж ошибаются и по вопросу о том, каким образом или какими способами можно достигнуть поставленной перед нами цели. Цели, к которой человечеству следует стремиться, и тех Врат, которые наши неизвестные благодетели распахнули для нас. Но точность — это Истина. Неточно мыслящая церковь ушла с главной дороги, или, лучше сказать, с единственной дороги. Что вовсе не означает, однако, что никаких других дорог вообще не существует.
— О чем вы говорите? — воскликнула Джилл. — Ваши слова столь же невнятны, как и высказывания этих поклонников Второго Шанса.
— Посмотрим… если, конечно, вы захотите посмотреть, — отозвался он. Потом Пискатор извинился и отошел к большому столу, где вступил в разговор с человеком, который только что пришел.
Джилл неторопливо направилась к Жанне Юган, намереваясь расспросить ее, что она имела в виду, называя себя послушницей Пискатора. Однако дорогу ей преградил де Бержерак. Теперь он широко улыбался.
— Ах, миз Галбирра! Я еще раз должен испросить у вас прощения за тот печальный инцидент. Виновник моего непростительного поведения — алкоголь. Я надеюсь, оно все же не совсем уж непростительное, но зато весьма вульгарное! Я редко выпиваю больше одной-двух унций, поскольку крайне отрицательно отношусь к состоянию, когда мой ум становится тупым. Алкоголь превращает меня в свинью, а мне не нравятся эти животные с копытами, хотя я обожаю их в нарезанном виде и жареных либо на сковороде, либо на вертеле. Но в ту ночь мы рыбачили…
— Я не видела никакого рыболовного снаряжения, — сказала Джилл.
— Оно лежало по другую сторону питающего камня. А туман был так плотен, вы же помните, мадемуазель?
— Миз.
— И мы принялись болтать о Земле, о разных странах, о людях, которых мы знали там, о друзьях, погибших или плохо кончивших, о детях, которые умерли, о том, как наши родители плохо нас понимали, о врагах, и о том, почему мы оказались здесь, ну и так далее, понимаете? Я очень разволновался, вспоминая, как там на Земле вообще, и особенно о своей кузине Маделине, и о том, как бы я поступил, будь я более зрелым и не таким наивным, как в те времена. И тогда…
— И тогда вы напились, — сказала она, стараясь сохранить
на лице выражение спокойствия.— И оскорбил вас, миз, хотя клянусь, я не был уверен, что вы женщина. Этот туман, эти мешковатые одежды плюс помрачение моего ума…
— Забудем, — сказала она. — Только… Я уверила себя, что вы никогда не простите меня, поскольку вы как бы потеряли лицо, раз женщина сбила вас с ног. Ваше самолюбие…
— Не надо жить стереотипами! — воскликнул Сирано.
— И вы совершенно правы, — сказала она. — Я ненавижу падение и тем не менее постоянно спотыкаюсь. И так часто… Ладно, большинство людей — это просто ожившие стереотипы, не так ли?
Они стояли и говорили довольно долго. Джилл попивала пурпурный напиток, чувствуя, как внутри ее все постепенно согревается. Дым марихуаны становился все гуще, и Джилл внесла в эти клубы дыма свой вклад, время от времени затягиваясь сигаретой, зажатой между пальцев. Голоса становились все громче, и все чаще звучал дружный смех. Какие-то пары танцевали, обнимая друг друга за шею и преувеличенно шаркая подошвами.
Только Пискатор и Юган, по-видимому, ничего не пили. Пискатор курил сигарету — первую, как показалось Джилл, с того времени, как она пришла.
Комбинация алкоголя и наркотика дала ей приятное ощущение отрешенности. Ей казалось, что из ее плоти исходит красноватый свет. Клубы дыма приобретали почти осязаемые формы. Иногда уголком глаза она улавливала отчетливые контуры — дракона, рыбы, а однажды — дирижабля. Но когда она повернула лицо в ту сторону, то увидела лишь аморфные пласты дыма.
Однако, увидев плывущий по воздуху металлический чан, она поняла — хватит! Больше ни капли спиртного, ни одной затяжки «травки» весь вечер. Причина появления чана была очевидна — Сирано рассказывал ей о преступлениях и видах наказания во Франции его времени. Фальшивомонетчик, например, растягивался на огромном колесе. Палач ломал ноги и руки железным ломом, иногда превращая их просто в месиво. Казненные преступники висели в цепях на торговых площадях и гнили там, пока тела не вываливались из цепей. Кишки других бросали в чаны, выставленные для всеобщего обозрения, чтобы напомнить добрым гражданам о том, что им грозит в случае нарушения порядка.
— А улицы были завалены отбросами, миз Галбирра. Неудивительно, что те, у кого были деньги, чуть ли не купались в духах.
— А я думала, что это от того, что вы редко принимали ванну.
— Верно, — сказал француз. — Я хочу сказать — правда, что мы редко купались. Тогда считалось, что купаться нездорово и не по-христиански. Но вообще-то к запаху немытых тел привыкнуть можно. Я частенько его не замечал, поскольку привык к нему, как рыба к воде. Но, helas [27] , там, где одежд мало, а текучей воды хоть залейся, и где то и дело встречаешь людей, которые не выносят запаха долго не мытых человеческих тел, там приходится приобретать новые навыки. Я сам, к примеру, должен сознаться, что не видел никакого резона быть столь привередливым, но по прошествии нескольких лет я встретил женщину, которую полюбил почти столь же страстно, как любил свою кузину. Она звалась Оливия Лэнгдон…
27
Увы! (фр.)
— Не может быть, чтоб вы имели в виду жену Сэма Клеменса?
— Но естественно! Конечно, это имя Клеменс решительно ничего мне не говорило, когда я впервые с ней встретился, да и теперь не говорит. Я понял, что Клеменс великий писатель Нового Света, — она рассказывала мне о том, что произошло после моей смерти на Земле, но я об этом не слишком задумывался. А потом мы с Оливией вместе странствовали по Реке и внезапно оказались в классической ситуации, которой так боятся некоторые люди. Мы встретили земного супруга моей подружки по хижине.