Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы

— Ты в самом деле заходил туда вместе с ней? — спросила Дина.

— Нет. Я было попытался, но меня вдруг стало всего трясти. И я сказал ей, что не могу идти. Она спрашивает почему. Я отвечаю, что не знаю. Не могу с тех пор, как вышел из дитячьего возраста. Тогда она говорит, что у меня... что-то вроде какого-то цветка — что бы это могло быть?

— Невроз? — подсказала Дина.

— Ну да. Только я называю это табу. Так что Элкинс с девчонкой заходят к Джеку одни, покупают там коробку с шестью холодненькими бутылками, и мы отчаливаем...

— Ну и?

— Ну и ходим мы так из кабака в кабак, и все с черного хода, с переулочного, а ей так даже занятно. Говорит, что закладывать в задних комнатах кабаков куда как забавнее. Потом у меня начинает все двоиться, и мне уже на все плевать, и я перестаю трястись от страха, тогда мы заходим в Круговой Бар. И там даем взбучку одному деревенщине с гор в кожаной куртке и с баками, что околачивается там и норовит увести четырехглазую цыпочку к себе домой.

Обе женщины ахнули:

— И пришли полицейские?

— Если они и пришли, то чересчур припозднились. Хватаю я того деревенщину одной рукой — самой сильной в мире — и швыряю его прямо через всю комнату. А когда ко мне подбираются его дружки, я бью себя в грудь, как чертова горилла, и корчу им зверскую рожу, и они все вдруг накладывают в штаны и уходят снова слушать свою дурацкую горную музыку. А я подхватываю цыпочку — а она хохочет так, что вовсе заходится, — за мной Элкинс, белый как простыня только что из прачечной, и мы уходим, и вот мы здесь.

— Здесь, здесь, дурак ты, вот кто! — закричала Дина. — Это же надо, притащить сюда девочку в таком состоянии! Да она с перепугу завизжит, когда проснется и увидит тебя!

— Посуди сама! — фыркнул Пейли. — Она меня только поначалу испугалась и все норовила встать с подветренной от меня стороны. А потом я ей понравился. Я бы так выразился. И уж до того я ей понравился, что ей полюбился и мой запах. Я знал, что так будет. Разве не все девчонки такие? Эти Ненастоящие бабы не могут отказать, если хоть раз учуют наш запашок. У нас, Пейли, есть такой дар в крови.

Дина рассмеялась.

— Ты, наверное, хочешь сказать, что он у тебя в голове, — сказала она. — По чести говоря, когда ты наконец перестанешь пичкать меня своими бреднями? Ты — ненормальный!

Пейли зарычал:

— Я ведь велел тебе никогда не называть меня психом, никогда! — И он ударил ее по щеке.

Отшатнувшись, она сильно ударилась о стену. Держась за лицо, Дина закричала:

— Уродливая и безмозглая вонючая обезьяна, ты ударил меня, дочь народа, чью обувь ты не достоин даже лизать! Ты ударил меня!

— Ну да, и можно подумать, ты не рада этому, — произнес Пейли голосом удовлетворенного землетрясения. Он скользнул к кровати и положил руку на спящую девушку. — У-у, сразу чувствуется. Упругонькая такая, а вы обе — дряблые мешки.

— Животное! — взвизгнула Дина. — Пользуешься беспомощностью девочки!

Словно одичавшая бездомная кошка, она подскочила к нему, растопырив пальцы с острыми коготками.

Хрипло посмеиваясь, Пейли схватил ее за одно запястье и вывернул его так, что она упала на колени и с силой сжала зубы, чтобы не закричать от боли. Гамми хихикнула и протянула Старине кварту пива. Чтобы взять ее, ему пришлось отпустить Дину. Та встала, и все трое как ни в чем не бывало уселись за стол и стали пить.

Незадолго до рассвета девушку разбудило чье-то грубое рычание. Она открыла глаза, но смогла различить лишь смутные, искаженные очертания троих человек. Она пошарила руками вокруг в поисках очков, но найти их не удалось.

Старина, чье рычание стряхнуло ее с высокого древа сна, снова басисто заворчал:

— А я говорю тебе, Дина, говорю тебе, не смейся над Стариной, не смейся над Стариной, и еще раз говорю тебе, и еще трижды, не смейся над Стариной!

Его невероятный бас взлетел до пронзительного крика ярости.

— Что стряслось с твоими куриными мозгами? Я тебя могу забросать доказательствами, а ты будешь сидеть там в своей глупости, как бестолковая курица, которая всей тяжестью плюхается на свои яйца и раздавливает их, но продолжает насиживать и не признает, что сидит на месиве. Я... я... Пейли, Старина Пейли, могу доказать, что я — тот, о ком я говорю, я — Настоящий.

Неожиданно он подвинул через весь стол свою руку.

— Пощупай кости на моей руке до локтя. Вот эти две кости не такие прямые и изящные, как у вас, Ненастоящих Людей. Они толстые, как флагштоки, и выгнуты, как спины двух котов, которые шипят над рыбьей головой и нагоняют друг на друга страху на крышке мусорного ящика. Эти кости устроены так, чтобы впрямь быть крепкими подпорками для моих мышц, а уж они-то поздоровее будут, чем у Ненастоящих. Давай-давай, щупай их!

А теперь глянь на бровные выступы. Они все равно как верхушки тех очков в оправе, что носят все ихние интеллигенты. Смахивают на очки, что носит эта цыпочка из колледжа.

И пощупай мой череп. По форме он не шар, как у тебя, а как буханка хлеба.

— Зачерствевшего хлеба! — усмехнулась Дина. — Насквозь твердого, как камень.

— Пощупай мои шейные кости, — продолжал реветь Старина, — если только у тебя достанет сил прощупать их через мои мышцы! Они изогнуты вперед, чтобы не...

— О, мне известно, что ты обезьяна. Ты не можешь просто так задрать голову и посмотреть, птичка на тебя капнула или дождинка, чтобы не сломать себе хребет.

— Черта с два обезьяна! Я — Настоящий Человек! А ты пощупай мою кость на пятке! Разве она похожа на твою? Нет, не похожа! У нее совсем другое строение, да и вся ступня другая!

— Так поэтому тебе с Гамми и всем вашим чадам приходится ходить, как шимпанзе?

— Смейся, смейся, смейся!

— Я и смеюсь, смеюсь, смеюсь. Ведь только из-за того, что ты — каприз природы, чудовище, чьи кости еще в утробе матери стали расти неправильно, ты придумал фантастический миф о своем происхождении от неандертальцев...

— Неандертальцев! — прошептала Дороти Сингер. Вокруг нее кружились стены, казавшиеся в полумраке изломанными и призрачными, будто в чистилище.

— ... Вся эта чушь об утерянной шляпе Старины Короля, — продолжала Дина, — что если ты когда-нибудь отыщешь ее, то сможешь разрушить чары, которые держат так называемых неандертальцев на свалке и в переулках, просто вранье, отбросы из помойки, причем не слишком аппетитные...

— Ох, гляди, — закричал Пейли, — напрашиваешься на хорошую взбучку!