Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы

— Если б ты попридержала язык, она б не разбилась.

Дина не удостоила эту сцену вниманием.

— Я очень рада видеть тебя, детка, — сказала она. — Но было бы, наверное, лучше, если б ты осталась сегодня на ночь дома.

Жестом руки она показала на портрет своей матери, все еще прибитый гвоздями лицом к стене.

— Он по-прежнему в плохом настроении.

— Заодно скажи уж и об этом, — пробормотала Гамми. — Его долбанул рукояткой пистолета молодой Хромоногий Дулан, который живет в том доме из ящиков — ну, на его стене еще приклеена реклама купальников от Джантсена, — когда Хромоногий потехи ради пытался сдернуть с головы Старины шляпу Старины Короля.

— Ну да, попытался сдернуть ее, — подтвердил Пейли. — Но я как следует саданул его по руке. Тогда он достает другой рукой из кармана пальто свою пушку и как звезданет ее прикладом мне в глаз! Ну да меня этим не остановишь. Он видит, как я подступаю к нему, будто опаздываю на работу, и говорит, что пристрелит меня, если я снова дотронусь до него. Мой старик воспитал не дураков-сынков, так что я на того Хромоногого больше не напираю. Но рано или поздно я еще доберусь до него. И будет он у меня хромать на обе ноги, если вообще будет ходить.

Но я не понимаю, отчего мне так не везет с тех пор, как я нашел эту шляпу. Ведь она не должна приносить несчастье. Полагается, чтоб она приносила мне все то счастье, какое когда-либо имел род Пейли.

Пристально посмотрев на Дороти, он добавил:

— А знаешь что? Мне везло, пока я не показал тебе того места, ну ты знаешь, цветы. А потом, сама знаешь после чего, все пошло наперекосяк. Что ты сделала со мной — высосала из меня силу, обстряпывая свои делишки? Тебя подослала ко мне Старушка Матерь-Земля, чтобы ты вытянула из меня крепость мышц, удачу и жизнь, если я вдруг отыщу шляпу, когда Старый Дружище положит ее на моем пути?

Он с трудом вытащил себя из кресла, достал из холодильника две кварты пива и, пошатываясь, направился к двери.

— Сил нет терпеть эту вонищу. Еще говорят, что я воняю. Да я по сравнению кое с кем из вас, провонявшими рыбой, просто душистые фиалки. Выйду-ка я проветрюсь на свежий воздух. Выйду да потолкую со Старым Дружищем В Небесной Выси, послушаю, что там у грома есть сказать мне. Он-то понимает меня, он не посылает меня к черту, если я старый урод, то есть полуобезьяна.

Дина стремительно сорвалась с места и забежала перед ним, угрожающе протягивая к нему растопыренные пальцы с острыми ногтями — словно тощая разъяренная кошка из подворотни.

— Так вот оно что! У тебя хватило наглости оскорбить эту девочку! Ты грязное, развратное животное!

Старина остановился и, нагнувшись, осторожно поставил на пол свои две кварты. Затем, шаркая ногами, он подошел к портрету Дининой матери и сорвал его со стены. Гвозди жалобно взвизгнули, и Дина тоже.

— Что ты собираешься делать?

— То, что я хотел сделать давным-давно. Мне только тебя жалко было. А теперь нет. Хочу выбросить в ручей твоего идола. Знаешь почему? Потому что я думаю, она — засланная от Старушки Матери-Земли, врага Старого Дружищи. Она подослана сюда, чтобы следить за мной и докладывать Старушке Матери, чем я занимаюсь. А кто ее притащил в этот дом, как не ты!

— В ручей ты ее выбросишь только через мой труп! — завизжала Дина.

— С дороги! — рявкнул он и, пошатываясь, двинулся к двери, оттолкнув ее плечом.

Дина ухватилась за раму портрета, который он держал в руке, но он, изловчившись, ударил ее по костяшкам пальцев. Затем он опустил портрет на пол, нагнулся и, придерживая его ногой, чтобы тот не упал, подхватил своей огромной ладонью две кварты. Не выпуская их, он стал приседать, пока его культя не оказалась на уровне верхней части рамы. Прижав ее к телу культей, он выпрямился и, крепко прижимая к себе портрет, пошел шатаясь к двери и исчез в хлещущих струях дождя и сверкании молнии, с треском разрывавшей небо.

Дина на мгновение застыла, вглядываясь в темноту, затем ринулась за ним.

Ошеломленная Дороти смотрела, как они уходят. И только бормотание Гамми: «Они убьют друг друга» — помогло ей сбросить с себя оцепенение.

Она ринулась к двери, выглянула наружу и повернулась к Гамми.

— Что с ним стряслось? — крикнула она. — Он такой грубый, а ведь я знаю, что у него мягкое сердце. Ну почему ему надо быть таким?

— Это из-за тебя, — сказала Гамми. — Он думал, какая ему разница, как он выглядит и что делает, он все едино остается одним из Пейли. Он думал, что его пот вскружит тебе голову, как и всем цыпкам, которыми он похвалялся. Даже если его милашки много о себе воображали. А ты, раз не клюнула на него, здорово его разобидела. Потому как запала ты ему в голову, как никто до тебя.

Почему, как ты думаешь, жизнь стала такой скверной для нас после того, как он нашел тебя? Черт побери, да мужик — он и есть мужик, а он всегда знал толк в молоденьких цыпочках, верно? Дина этого не замечала, Дина ненавидит Старину. Но и обойтись без него тоже не может...

— Я должна их остановить, — произнесла Дороти и прямо с порога окунулась в черно-белый мир.

И тут же, сразу за дверью, в замешательстве остановилась. Свет струился лишь от лачуги позади нее, да от города Онабака, что на севере, исходило тусклое свечение. Но, кроме этих источников света, вокруг царила кромешная тьма. Тьма ночи, сгорающей в сверкании молнии лишь на одну ослепительную и пугающую секунду.

Обогнув лачугу, она побежала к Кикапу, находившемуся в пятидесяти ярдах. Она не сомневалась, что те двое должны быть где-то на берегу ручья. На полпути к ручью она заметила при вспышке молнии белую фигуру на берегу.

Это была Дина в своем махровом халате. Она сидела в грязи, наклонясь прямой спиной вперед, и содрогалась от рыданий.

— Я встала на колени, — простонала она. — Перед ним, перед ним. Я умоляла его пощадить мою мать. Но он сказал мне, что я еще буду потом благодарить его за то, что он избавил меня от поклонения ложной богине. Он сказал, что я буду руку ему целовать.

Голос Дины сорвался на крик:

— А потом он сделал это! Он разорвал мою благословенную матушку на мелкие клочья! Бросил ее в ручей! Я убью его! Я убью его!

Дороти погладила Дину по плечу.

— Ну же, успокойтесь. Вам лучше вернуться в дом и высушиться. Нехорошо, что он так поступил, но он не в своем уме. Куда он мог пойти?

— К той рощице тополей, где ручей впадает в реку.

— Возвращайтесь, — сказала Дороти. — Я полажу с ним. У меня получится.

Дина схватила ее за руку: