Миры Филипа Фармера. Том 4. Больше чем огонь. Мир одного дня
Шрифт:
Нет. Это все-таки нехорошо. И будь он проклят, если поедет на работу на машине, которая его раздражает и привлекает к себе внимание. Кэрд вернулся в гараж и взял другой велосипед. Этот тоже скрипел. Ругаясь, он взял третий, последний взрослого размера, и выехал из гаража. Увидев Озму, согнувшуюся пополам от смеха, он гаркнул:
— Выпрямись! Выглядишь точно корова! И оденься по-человечески!
Озма, не переставая смеяться, показала ему средний палец.
— Хорошенькие у нас отношения, — буркнул он, выехал за белый штакетник на Бликер-стрит и свернул за угол, на велосипедную дорожку вдоль канала. Двое мужчин, удивших рыбу с берега, мельком взглянули на него. Как всегда,
Пора провести очередной рейд, подумал Кэрд. Правда, пользы от этого никакой — сдерут с нарушителей мизерный штраф, и все тут. Ну их. Его дочь Ариэль, историк, говорила ему, что манхэттенцы никогда особенно не соблюдали правил дорожного движения. И даже в нынешний законопослушный век нарушений столько, что офицеры-органики предпочитают смотреть на них сквозь пальцы.
В воздухе еще сохранилась ночная прохлада, но становилось все теплее. Однако в спину Кэрду дул попутный ветер со скоростью пятнадцать миль в час, помогая крутить педали и создавая легкий холодок. На небе не было ни облачка. Дождя не было уже двенадцать дней, а восемь последних термометр показывал больше ста двенадцати по Фаренгейту. Кэрд исправно нажимал на педали, лавируя между пеше: ходами. Иногда он поглядывал на канал в десяти футах под собой. По каналу сновали гребные лодки, водные велосипеды и маленькие баржи, толкаемые маленькими буксирчиками. Дома вдоль дорожки стояли в основном двухэтажные, различных стилей; иногда между ними попадался шестиэтажный жилой дом или двухэтажный распределитель товаров. Вдали по правую руку возвышалось огромное здание Тринадцати Принципов, единственный небоскреб на острове. Когда-то на его месте стояло здание Эмпайр Стэйт — Билдинг, снесенное пять обвеков тому назад.
Кэрд проехал двенадцать мостов через канал и вдруг увидел, как идущий в шестидесяти футах перед ним пешеход бросил на мостовую банановую кожуру. Джефф посмотрел по сторонам. Ни одного органика поблизости не было. Видно, правду говорят, что органики всегда тут как тут — только не тогда, когда надо. Придется выписывать штраф самому. Он взглянул на часы. Ему осталось пятнадцать минут, чтобы явиться на службу вовремя. Придется опоздать. Но если он задержится по служебным делам, его извинят.
Кэрд затормозил. Нарушитель, тощий бледненький человечек — его малый рост и бледность уже сами по себе вызывали подозрение, — внезапно увидел, что рядом органик. Он застыл, завертел головой, потом усиленно заулыбался и стащил с головы коричневую вьетнамскую шляпу, обнажив нечесаную русую шевелюру.
— Она сама выпала, — заныл он. — Я как раз собирался подобрать.
— Тогда почему же вы от нее удалялись? — спросил Кэрд. — Вы уже отошли на целых двенадцать футов и от кожуры, и от урны на стене.
Кэрд указал на уличную телеполоску:
НЕ СОРИТЬ
ТОТ, КТО СОРИТ, ПОСТУПАЕТ НЕЭСТЕТИЧНО, АНТИОБЩЕСТВЕННО И НЕЗАКОННО.
ОБО ВСЕХ ЗАМЕЧЕННЫХ НАРУШЕНИЯХ СООБЩАЙТЕ ПО ТЕЛЕКАНАЛУ 245–5500
Кэрд опустил подпорку велосипеда, открыл сумку, стоящую в корзинке на раме, достал из нее ярко-зеленый ящичек, выдвинул экран.
— Попрошу опознавательный знак.
Провинившийся, держа в одной руке так и не надкушенный банан, снял с шеи цепь. Кэрд взял диск с семью лучами и вставил один из лучей в прорезь своего ящика. На экране появилась надпись:
ДОРОТИ ВУ РУТЕРБИК CZ-49V. № 27–8b* WAP 412.
Кэрд просмотрел биографические и поведенческие данные, пошедшие вслед
за фамилией и личным номером. Рутербик имел четыре взыскания, все за неряшество, но за засорение общественных мест пока не привлекался. Ни досье Рутербика, ни его проступок не давали Кэрду оснований навести на него «небесный глаз» спутника.Рутербик придвинулся поближе, чтобы взглянуть на экран.
— Окажите снисхождение, офицер!
— А вы подумали о своих согражданах? Что, если кто-нибудь поскользнулся бы на вашей кожуре?
— Ну, простите меня. Я правда не подумал. У меня, офицер, голова другим занята. Ребенок болеет, жена пьет, и я уже пару раз опаздывал без уважительной причины — так это называется. Куда им еще уважительней? У меня одни заботы в голове. У вас тоже есть свои заботы, правда ведь? Ну, может, и нет, раз вы органик. А у меня вот есть, и у всех есть. Имейте жалость. Я больше так не буду.
Кэрд запросил картотеку. На экране вспыхнули все данные на Рутербика, включавшие тот факт, что Рутербик говорил другим офицерам то же, что и Кэрду. Тогда как детей у него не было, а жена ушла от него три недели назад.
— Теперь я снова опоздаю, если вы меня не отпустите. Я не могу допустить, чтобы мне опять срезали кредит. Я и так мало зарабатываю. Еле на жизнь хватает.
Государство гарантировало, что на жизнь должно хватать всем. Рутербик знал, что Кэрд проверяет его досье, но продолжал врать. А ведь он знал, что ложь обойдется ему как минимум в еще один вычет.
Кэрд вздохнул. Ну зачем они это делают?
Ему-то следовало бы знать. Он гораздо более тяжкий преступник, чем Рутербик, который, собственно, только мелкий правонарушитель, а не уголовник. Но Кэрд верил, по крайней мере уверял себя, что верит, что между ним и другими преступниками есть разница. Качественная разница. Кроме того, если он сейчас из ложного сочувствия отпустит Рутербика, то поставит под удар самого себя. Да и брошенная кожура не просто является нарушением — она действительно опасна.
«И я никому не приношу вреда.
Да, пока нет. Но если меня поймают, многим придется плохо».
Кэрд достал из сумки камеру, зажал ее между двумя пальцами, глядя одним глазом в мини-объектив, и щелкнул. Полученную фотографию он вложил в другую щель своего терминала. Экран показал, что фотография передана и записана в файл. Она подтверждала также, что виновный — действительно Рутербик. Кэрд прочел в микрофон взыскание, наложенное на Рутербика. Через несколько секунд экран подтвердил, что взыскание занесено в файл и на диск нарушителя.
Кэрд вернул диск Рутербику.
— Я оказал вам снисхождение. Вам не нужно являться в суд немедленно. Можете зайти туда после работы. Положите кожуру куда следует и можете идти.
Лицо Рутербика было под стать его нытью — вытянутое, узкое, с длинным унылым носом, близко посаженными водянисто-голубыми глазками и с подбородком, который так и не развился в материнской утробе. Плечи у него были покатые, волосы нечесаные, а платье рваное. От такого следовало ожидать только раболепия — того, что случилось, Кэрд уж точно не ожидал.
Рутербик надел свой диск на шею и пошел прочь, опустив глаза. И вдруг он взвыл, мордочка хорька преобразилась в оскал дикой кошки — а в следующий миг он толкнул на Кэрда старушку, которая как раз проходила мимо. От толчка Кэрд налетел на свой велосипед и повалился вместе с ним на мостовую. Он завопил от боли — край педали врезался ему в позвоночник. Не успел он встать, Рутербик взвился в воздух и прыгнул обеими ногами, обутыми в сандалии, Кэрду на грудь. У Кэрда из легких с шумом вырвался воздух, и он не смог издать ни звука, когда педаль с новой силой врезалась ему в спину.