Миры под лезвием секиры

Но тут разразилась новая катастрофа, закончившаяся тем, что власть была свергнута не только в Кастилии и Отчине, но даже в степи. Замученные войной, мором и голодом люди посчитали первопричиной всех несчастий своих собственных вождей. Может, в этом и был резон, но уж больно радикальные меры применялись для исправления допущенных ошибок. Вместе с гнойным нарывом отрезали и голову. По всей Кастилии вновь запылали костры, только жгли на них уже не еретиков, а инквизиторов и их многочисленных пособников.

При штурме Санта-Короны Смыков спасся тем, что вернулся в свою прежнюю камеру и сам на себя надел кандалы.

Приняв непосредственное участие в уничтожении архива святого трибунала, он сумел-таки отыскать в нем мешок со своим имуществом. На родину Смыков прибыл в своем прежнем милицейском мундире, за что едва не был расстрелян Зябликом, принявшим его за тайного агента аггелов. Спасло Смыкова заступничество какого-то степняка, ранее сидевшего в Санта-Короне и хорошо помнившего вежливого, предупредительного переводчика.

Агиларская дорога оказалась обыкновенной караванной тропой, а часовня Святого Доминика — собачьей будкой, в которой еле помещалось грубое изваяние соответствующего мученика. Вокруг расстилалась плоская, как стол, известняковая равнина, кое-где опушенная скудной травой.

Зяблику это место не понравилось.

— Даже заснуть в тенечке негде, — сказал он удрученно.

Зато Смыков остался доволен.

— Никто, однако, незамеченным сюда не подберется. На десять верст вокруг все просматривается.

Показавшуюся на горизонте точку Смыков и Чмыхало заметили одновременно.

— А вот и гонец, — сказал Смыков. — Изо всех сил скачет. Видно, с хорошими вестями.

— Конь плохой, — добавил Чмыхало. — Арык. Кляча. А может, засекся.

— У хорошего ездока конь не засекается. — Зяблик козырьком приложил ладонь ко лбу. — Ты, Смыков, со мной согласен?

— Всякое бывает, братец вы мой, — рассеянно ответил Смыков, тоже всматриваясь в даль.

Когда до всадника осталось метров сто, Зяблик выстрелил в воздух и знаком приказал тому спешиться.

— Скажи, чтобы лапы поднял, — бросил он приятелю. — А не то еще шарахнет гранатой.

— Манос арриба! — крикнул Смыков. Гонец, оставив коня, и вправду незавидного, охотно вскинул вверх руки и засеменил к драндулету. Был он жалок, грязен, чересчур смугл даже для кастильца, плохо одет и походил скорее на бродягу, чем на божьего слугу.

— Поспрошай его, — тихо сказал Зяблик. — Проверь.

— Считаешь, его могли подменить аггелы?

— Чем черт не шутит.

— Рогов-то вроде не видно.

— Что они, совсем дураки, чтобы рогатого посылать? У них всякой твари по паре имеется.

Смыков что-то спросил у гонца, но тот, страдающе скривившись, заскулил и стал тыкать пальцем себе в рот.

— Чего это он? — удивился Зяблик.

— Может, немой, — подал голос Цыпф, все еще. переживающий свой позор.

— Сейчас проверим… Ко мне! Бегом!

Гонец остался стоять на прежнем месте, переводя заискивающий взгляд с одного чужестранца на другого.

— Не понимает вроде по-нашему. Или прикидывается. — Зяблик, шагнув вперед, ухватил гонца за подбородок и заглянул ему в рот. — Мать честная! Языка-то на самом деле нет! По самый корень. Рвала их ваша инквизиция?

— Рвала. Но чрезвычайно редко.

Немой между тем вытащил из-за пазухи свернутую трубкой и запечатанную висячей печатью бумагу. Из рук Зяблика она перекочевала к Смыкову. Тот, осторожно взяв свиток за торцы, внимательно осмотрел его, даже понюхал и лишь после этого развернул.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил Зяблик.

— Кардинал шлет нам привет и сообщает, что сей верный человек проводит нас туда, куда нужно.

— Ты почерк кардинала знаешь?

— Станет кардинал перо в руки брать. Для того писцы имеются. Но печать точно его. Могу гарантировать.

— Тогда поехали.

Смыков отдал гонцу короткое распоряжение, и тот принялся торопливо снимать упряжь с коня.

— Волкам на обед оставляет, — недовольно пробурчал Зяблик. — Может, лучше нам его на мясо прирезать? Как ты считаешь, Чмыхало?

— Не-е, — покачал головой Толгай. — Это не мясо, это узагач. Дерево. Зуб сломаешь.

Отпустив расседланного коня на волю, гонец с опаской забрался на заднее сиденье драндулета.

— А дальше? — спросил Смыков. — Куда? Гонец замычал и ладонью указал вперед. Спустя час по его указанию драндулет свернул с Агиларской дороги в чистое поле, долго ехал по высохшему руслу ручья, а потом снова выбрался на какую-то караванную тропу, вдоль которой подозрительно часто торчали деревянные кресты, отмечавшие безымянные могилы путников.

— Таким манером мы скоро в Гиблую Дыру заедем, — сказал Зяблик, озираясь по сторонам. — Ты, Смыков, хоть бывал в этих краях?

— Что я здесь потерял…

— Уж это точно. — Зяблик сплюнул за борт драндулета. — Терять тут нечего. Зато приключений на свою задницу найти можно. Это же надо придумать — немого гонца прислать! Как они еще слепого не прислали. Одно слово — иезуиты!

Впереди уже маячили какие-то живописные развалины, и гонец, перехватив взгляд Смыкова, согласно кивнул: прибыли, мол.

— Давай сначала вокруг объедем, — сказал Зяблик Толгаю. — Глянем, что это за осиное гнездо такое.

Лет сто назад, а может, и больше здесь возвышался прекрасный мавританский дворец, от которого остались только груды тесаного камня, несколько толстенных стен с узкими стрельчатыми окнами, две-три чудом уцелевшие ажурные арки да полуобвалившийся купол со следами бирюзовой глазури.

Описав вокруг развалин петлю, Толгай загнал драндулет в какую-то весьма схожую с капониром рытвину.

— Ох, неладно тут, чует моя душа! — Зяблик швырнул в сторону разрушенного дворца камень. — Ни одна ворона даже не чирикнет! А в таком месте птицы должны гнездиться… Эй, кто там есть, отзовись!

Словно в ответ на его крик, в пустом проеме окна показался кардинал. Насколько можно было судить с такого расстояния, одет он был точно так же, как и в момент освобождения. Энергично помахав рукой, он снова скрылся во мраке развалин.

— В прятки играет, старый черт, — скривился Зяблик. — Ты, Лева, остаешься здесь. С этого безъязыкого глаз не спускай. А мы короткими перебежками вперед.