Миры Пола Андерсона. Т. 4. Чёлн на миллион лет
Шрифт:
— И то и другое, — сказал им Ханно. — Храните спокойствие!
Нож сверкнул, дернулись конечности, брызнула кровь, разлившись темным потоком по камню алтаря. Жрец швырнул тело в пламя. Мясо зашкворчало, отпало от костей и обратилось в жирный дым. Из грозы вышли ужасные в своем великолепии боги.
Колонноподобный, могучий, как бык, рассыпавший черную бороду по облачающей его львиной шкуре, Мелькарт втянул воздух ноздрями и облизнул губы.
— Свершилось, и это хорошо, и это жизнь! — прогрохотал он.
Ветер трепал волосы Астарты, дождь украшал их искрящимися каплями, отсветы молний вспыхивали
— Выведите Воскрешенного!
Баал-Адон тяжело опирался на Адат — свою возлюбленную, свою плакальщицу, свою мстительницу. Он спотыкался, все еще не до конца прозрев после мрака нижнего мира; он дрожал, все еще не отогревшись после холода могилы. Адат подвела его к жертвенному дыму, взяла чашу с кровью агнца и протянула ему. Баал-Адон испил, и к нему вернулись тепло, красота и бодрость. Он прозрел, он услышал, как люди совокупляются в роще в честь его возрождения; и повернулся к своей супруге.
Вокруг столпился сонм богов: дух волн Хушор, Дагон из пашни, Алиаян из родников и подводных вод, Решеф из грозы — и многие, многие другие. Тучи начали расходиться. Вдали засияли парные колонны и чистое озеро перед домом Эля.
Солнечный луч скользнул по восьмерке Реликтов, стоявшей у самого жертвенника, невидимо для жреца и прислужников. Боги узрели их и окаменели. Мелькарт вскинул свою палицу, которая на заре мира громила Океан и первозданный Хаос.
— Кто осмелился ступить в святая святых?! — взревел он.
Ханно шагнул вперед.
— О, устрашающие! — сказал он спокойно, с уважением, но и с чувством собственного достоинства. — Мы восьмеро пришли издалека — во времени, пространстве и непостижимости. Мы тоже распоряжаемся силами небес, земли и ада. Но мы взяли на себя смелость навестить вас ненадолго, дабы постигнуть чудеса вашего правления. Взирайте, мы пришли с дарами.
Он сделал знак, и появились золотые украшения, драгоценные камни, ценные сорта дерева и благовония.
Мелькарт опустил свое оружие и уставился на подношения с жадностью, отразившейся и на лице Астарты; но ее привлекали не сокровища, а мужчины.
Один за другим они отключились от системы; надо всего-навсего снять индукционный шлем и костюм обратной связи. Сложное кружево связи между ними и руководящим, творящим окружавший их мир компьютером уже исчезло; псевдореальности пришел конец. И все-таки, выйдя из своих кабинок в прихожую камеры снов, они несколько долгих минут в молчании приходили в себя, стоя бок о бок, рука в руке — в поисках тепла и утешения.
Наконец Патульсий промямлил:
— Я-то думал, что как-нибудь да знаю Ближний Восток древних времен. Но все это было настолько адски…
— Ужас, смешанный с изумлением, — неровным голосом отозвалась Макендел. — Вожделение и любовь. Смерть и жизнь. Неужели все так и было, Ханно?
— Я не уверен, — отвечал капитан. — Но доисторический Тир, где мы побывали, показался мне воспроизведенным достоверно. — В тотальной галлюцинации, когда компьютер воспользовался его памятью, а затем позволил участникам сеанса действовать так же, как в материальном мире. — Теперь трудно сказать, столько уж
воды с тех пор утекло. Кроме того, вы же понимаете, что я старался отделаться от этих воспоминаний, пытался перерасти все плохое, что в них было. Однако перед вами предстала финикийская концепция Вселенной… Нет, вряд ли я когда-либо воспринимал ее подобным образом, даже когда был молод и считал себя смертным.— Аутентичность воспроизведения не столь уж важна, — сказала Юкико. — Нам нужна была практика общения с чуждыми нам существами; а уж эти-то были крайне чужды нам.
— Даже чересчур, — по могучему телу Ду Шаня пробежала дрожь. — Пойдем, дорогая. Я хотел бы вернуться к кротости и человечности, а ты?
И они ушли вместе.
— А какое общество будет следующим? — поинтересовалась Свобода, обратившись взглядом к Страннику. — Известная тебе культура должна показаться нам не менее непонятной.
— Несомненно, — довольно мрачно согласился он. — В свое время мы обязательно это сделаем. Но сперва стоило бы обратиться к чему-то более… рациональному, что ли. Скажем, Китай или Россия.
— У нас в запасе масса времени, — заметил Патульсий. — Лучше дать сначала усвоиться увиденному, а уж потом браться за что-то новое. Надо же, мы были свидетелями деяний богов! — Он потянул Макендел за рукав. — Я выжат, как лимон. Мне бы теперь выпить чего-нибудь крепкого, хорошенько выспаться и денька три побездельничать.
— Правильно.
Ее улыбка была куда бледнее обычного. Они тоже покинули покой.
Странник и Свобода пребывали в каком-то приподнятом настроении. Глаза их сияли. Грудь ее порывисто вздымалась. Вот уж и эти двое ушли.
Ханно старался не глядеть в их сторону. Алият пожала ему руку. Сейчас уйдет и она.
— Ну что, как тебе это понравилось? — бесцветным голосом спросил Ханно.
— Ужас, экстаз и… нечто вроде возвращения на родину, — едва слышно откликнулась она.
— Да, — кивнул он, — хоть ты и начала жизнь христианкой, тебе разыгравшееся не могло показаться совершенно чуждым. Честно говоря, я подозреваю, что там, где моих данных недоставало, программа восполняла пробелы за счет твоей памяти.
— И все равно это довольно дико.
— Сон во сне, — глядя мимо нее, пробормотал он, будто размышлял вслух.
— В каком это смысле?
— Свобода бы поняла. Как-то раз мы с ней воображали, каким могло бы стать будущее, где мы осмелились бы полностью раскрыться. — Ханно встряхнулся. — Ладно, пустяки, не обращай внимания. Спокойной ночи.
Она схватила его за руку.
— Нет, подожди!
Ханно замер, приподняв брови, выпрямившись. Облик его выражал утомление и удивление в одно и то же время. Алият снова пожала ему руку и попросила:
— Возьми меня с собой!
— А?
— Ты чересчур одинок. Как и я. Давай уйдем и останемся вместе.
Медленно, раздумчиво он проговорил:
— Ты устала довольствоваться подачками Свободы и Коринны?
Алият на миг побелела и выпустила его ладонь. Затем покраснела и призналась:
— Да. Мы с тобой не питаем особой приязни друг к другу, разве нет? Ты ведь так и не простил меня за Константинополь по-настоящему.
— Ну почему же? — опешил он. — Я же говорил, что простил. Сколько раз я тебе об этом твердил! Надеюсь, я делом доказал, что…