Миры про запас

– И где ты её откопал? – толстяк с одобрением кивнул мне и приблизил на модели детские годы объекта.

– Ты не поверишь, прямо в Университете.

– Там теперь так хорошо учат? – толстяк с ловкостью фокусника вся увеличивал и увеличивал картинку, тщательно всматриваясь в одному ему понятные в детали. – Кто у тебя преподавал расшифровку вероятностей? Митяева или Кац? – последнее явно было адресовано прямо мне.

– Кац, а потом ещё… – почувствовала неуверенность, как будто снова идёт экзамен, а я-то думала, что вот только что сдала самый распоследний.

– Угу, понятно… – толстяк снова кивнул, – вот, смотрите! – он замер и даже отошёл чуть подальше, чтобы полюбоваться на удачно пойманный ракурс.

– Отлично, вот это мы и попробуем, – и Каринский весело подмигнул мне.

Уже позже, запасаясь реквизитом и перепроверяя план загрузки альтернативной реальности, он спросил, чуть понизив голос:

– Волнуешься, Танюша?

– Да как-то страшно вот так по живому править.

– А ты не бойся. Ты, главное, помни, что все эти запасные миры, они ненастоящие. Конечно, глупо будет сесть в лужу, если не удастся сходу создать такую альтернативку, какую надо, но это ничего. Подправим в процессе, если придётся. Лады?

– Да я умом всё понимаю, просто как-то… Занервничала.

– Берём мальчишку, ошарашиваем его крепко по лбу, и он у нас дальше летит, как орёл. Делать нечего, аналитики всё рассчитали.

Наконец закончила распихивать вещи в потёртый саквояж и с громким щелчком захлопнула застёжку:

– Всё, я готова. Пошли, создадим новый и ужасный мир для всех нас?

Мы были одеты, словно пугало – зеркало в камере загрузки отражало молодую женщину в нелепом и непривычно тяжёлом зимнем пальто и коренастого мужчину в телогрейке.

Мороз обжёг щёки, а ещё я вдруг поняла, что за полтора-два столетия запах на планете сильно изменился. Что-то горелое или жжёное вперемешку с резкой нотой… Солярка? Оказывается, даже в деревне не очень-то легко дышать.

Боюсь представить, что же тогда ждёт нас в больших городах или около заводов.

– У них тут всегда так? – попыталась заткнуть нос рукавицей, потому что к странному аромату одежды уже почти притерпелась, пока техники настраивали аппаратуру для прыжка в прошлое. И сразу же дошло, конечно, что в целях маскировки под местную обязательно нужно научиться вдыхать полной грудью «свежий воздух».

– Привыкнешь. И это ещё не самое страшное.

– А что же самое?

– Да для всех оно разное выходит. Лично меня напрягает их скорость. Когда это в цифрах, не так ужасно, но на практике едешь часа два или даже три, а потом бац – и ясно, что толком никуда не уехал… Вот тогда на своей шкуре начинаешь ощущать, насколько мы ускорились по сравнению с ними. И ещё бумаги… Всё от руки или печатная машинка, жуть. Невозможно же привыкнуть, – Каринский покачал головой.

– Ясно. Ну, сейчас нам сильно далеко не надо, мы почти на месте.

Всё, что нужно, это подойти к полевой почте и незаметно подбросить конверт в момент, когда кругом суматоха и фронтовую корреспонденцию только разбирают – район недавно освободили и сейчас вовсю налаживается работа.

Сотрудницы почты замечают меня, но им некогда, и мне легко удаётся отвести их слегка обеспокоенные взгляды, почти не затрачивая энергию на еле заметные касания к чужому сознанию – что я делаю? Зачем подошла туда, где не положено быть? Ничего-ничего, все заняты своим делом, не обращаем внимания… Работает безотказно, но сердце норовит прямо выпрыгнуть, и я ухожу слишком быстро, почти убегаю.

Каринский, издалека наблюдавший процесс, тепло жмёт руку и поздравляет с почином:

– Первая зарубка в твоём послужном списке созданных и тут же разрушенных миров. Не так плохо для начала!

Я стараюсь унять сердцебиение и вернуть способность членораздельно разговаривать вместо невнятного мычания, и мы идём дальше.

Одноэтажный дом семьи Миши Горбова рядом, рукой подать. Сразу видно, что добротное раньше было хозяйство, даже наличники на окнах красивые. Отец на войну ушёл, как и у почти всего села – без мужиков пока.

И так по схеме активации получается, что если пацану и его матери фальшивое «извещение по форме № 4» прямо сейчас вручить, то эта недолгая потеря, буквально до следующего же настоящего отцовского письма, крепко обожжёт детское сердце. Обещает он сам себе, что всегда и во всём будет лучше других. Чтобы папка гордился им. И не просто слово даст и забудет потом, а зубами в него вцепится.

А потом начнёт мальчик Миша планомерно карабкаться по лестнице успеха и признания, пока не станет слишком поздно для всех. И вот тогда уже не стать этому бедному миру таким, как наш.

Ладно, это я рано радуюсь, а пока надо решать конкретные вопросы: последний и самый важный контрольный этап, и всё, вот тогда уже по домам.

– Рассказывай, что думаешь, – Каринский прислонился к довольно шаткому невысокому забору и внимательно посмотрел на меня.

Простое ожидание результатов моего хирургически точного вмешательства в жизнь этой конкретной семьи оказалось не таким уж приятным. И даже понимание, что мы всё делаем правильно, не спасало.

– Что-то тошно мне от мысли, что сейчас будет.

– Нормальная реакция, все через это проходят, – Каринский покивал с сочувствием и почему-то отвёл глаза, – всегда думай о том, зачем мы это делаем. И особо не принимай на свой счёт.

– Смотри, почтальон, – сердце неприятно сжалось от неизбежности следующей сцены.

Через камеру-шпион на заборе дома Мишы Горбова мы отлично видели, как его мать ринулась к маленькой женщине с увесистой сумкой со странной смесью надежды и страха, и как мгновенно потухли её глаза при виде каменного лица почтальона, доставшего страшный конверт со штемпелями.

Миша ожидал от почты совсем не этого и с ужасом смотрел сейчас на мать, не в силах поверить, что то, чего они так боялись и о чём старались не говорить, всё-таки случилось. Отец не вернётся.

А уже позже увидели, как он сидит на крыльце, размазывая слёзы, и что-то шепчет себе под нос.

Всё получилось, как надо. Активация прошла настолько гладко, что даже дух захватывало, глядя на показатели, бодро полезшие в зелёную зону. И да, можно было возвращаться.

Каринский с плохо скрываемой гордостью наблюдал, как я аккуратно убираю камеры и прочее оборудование, будто мой успех – его личная заслуга, даже обидно немного.