Миры Роджера Желязны. Том 13

Я выронил сигарету. Как же мало я знал!

— А Бракса?

— Ее выбрали полпроцесса назад исполнить все танцы и ждать тебя.

— Но она говорила, что Онтро меня остановит. М'Квийе долго молчала.

— Она никогда не верила в это пророчество. Плохо ей сейчас. Она убежала, боясь, что пророчество сбудется. А когда оно все-таки сбылось благодаря тебе, и мы проголосовали…

— Так она не любит меня? И никогда не любила?

— Мне очень жаль, Гэлинджер. Эту часть своего долга ей так и не удалось исполнить.

— Долга, — сказал я, — долгадолгадолгадолга… Ляля-ля!

— Она простилась с тобой. Она больше не хочет тебя видеть… А мы никогда не забудем того, чему ты нас учил.

— Не забудьте, — автоматически ответил я и внезапно осознал великий парадокс, лежащий в основе всех чудес.

Я не верил ни единому слову своей проповеди.

Никогда не верил.

Я встал, как пьяный, и пробормотал:

— М'нарра.

Я вышел из храма в мой последний день на Марсе. Я покорил тебя, Маланн, а победа все-таки осталась за тобой! Спи спокойно в своей звездной постели.

Черт тебя подери!

Бросив джипстер, я пошел к кораблю, с каждым шагом удаляясь от бремени жизни. Заперся у себя в каюте и проглотил сорок четыре таблетки снотворного.

Проснулся я в больничном отсеке. Живой.

Я медленно поднялся и кое-как добрался до иллюминатора.

Марс висел надо мной, как надутый пузырь. Потом он расплылся, перелился через край и потек по моему лицу.

Девушка и чудовище

Великое волнение завладело умами, ибо вновь пришла пора решать. Старейшины проголосовали за жертвоприношение, несмотря на протесты самого старшего, Риллика.

— Нам нельзя сдаваться! — твердил он.

Но ему не ответили, и молодую девственницу отвели в пещеру дымов и накормили сонными листьями.

— Так не должно быть, — упорствовал Риллик. — Это неправильно.

— Так было всегда, — возражали ему, бросая озабоченные взгляды туда, где солнце лило утренний свет.

А по густому лесу уже приближался бог.

— Нам пора уходить.

— Но почему не остаться хоть раз? Не посмотреть, что будет делать бог-чудовище?

— Довольно богохульствований! Идем!

— С каждым годом нас все меньше, — втолковывал, плетясь следом, Риллик. — Однажды нам просто некого будет приносить в жертву.

— Тогда мы умрем, — ответили остальные.

— Так зачем же откладывать? — взвыл он. — Давайте примем бой сейчас, пока у нас есть еще силы!

Но они качали головами с возрастающей век от века безропотностью. Все чтили возраст Риллика, однако не разделяли его мнения. Лишь последний взгляд, украдкой, бросили они назад на закованного в латы бога, со смертоносным копьем восседающего на коне в золоченой сбруе. Там, где рождались дымы, забила хвостом юная девушка, закатывая дикие глаза под прекрасные бровные пластины. Она почувствовала божественное присутствие и издала протяжный рев.

Подойдя к лесу, Риллик остановился, поднял чешуйчатую лапу, пытаясь сформулировать мысль, и наконец заговорил:

— Мне кажется, — сказал он, — что в памяти моей живут иные времена, когда все было по-другому.

Страсть к коллекционированию

— Что ты тут делаешь, человек?

— Это долгая история.

— Вот и хорошо. Люблю долгие истории. Садись и рассказывай. Нет… не на меня!

— Извини. Ну, всему причиной мой дядя, сказочно богатый…

— Погоди! Что значит «богатый»?

— Ну, очень состоятельный.

— А «состоятельный»?

— Э-э… Много денег.

— Что такое «деньги»?

— Ты хочешь выслушать эту историю или нет?

— Хочу, но еще я хочу ее понять.

— Извини, Булыга, но я сам ее толком не понимаю.

— Меня зовут Камень.

— Камень так Камень. Мой дядя, очень важный человек, должен был отдать меня в Космическую академию, а потом передумал. Решил, что гуманитарное образование будет получше. И отправил меня в свою альма-матер — старую деву — специализироваться в области нечеловеческих человечеств. Пока петришь?

— Нет. Но понимание не всегда сопутствует одобрению.

— Я это самое и говорю. Я не понимаю дядюшку Сидни, но я одобряю его нелепые вкусы, его сорочий инстинкт и его грубое вмешательство в дела других людей. Я одобряю все это до боли в кишках. А что мне еще остается? Он плотоядный семейный монумент и любит поставить на своем. К несчастью, все семейные деньги к тому же принадлежат ему, а потому из этого следует, как кскст за ззн, что он всегда поставит на своем.

— Значит, эти деньги — что-то важное!

— Настолько важное, что я пролетел десять тысяч световых лет до планеты без названия, которую, кстати я только что окрестил Навозной кучей.

— Низко летающий затт ест много, оттого он и летает низко…

— Да, я заметил. Ну а это все-таки мох, верно?

— Да.

— Отлично. Облегчает упаковку.

— Что такое «упаковка»?

— Поместить что-нибудь в ящик, чтобы доставить куда-то еще.

— И что ты намерен подвергнуть этой упаковке?

— Тебя, Камень.

— Я не из тех камней, которые перекатываются.

— Слушай, Камень, мой дядя коллекционирует минералы, ясно? А ты единственный минерал на всю галактику, обладающий разумом. И самый крупный, какой мне удалось обнаружить. Следуешь за ходом моей мысли?

— Да, но я не хочу следовать за тобой.

— Но почему? Будешь королем его коллекции. Так сказать, одноглазым человеком в стране слепых, если мне дозволено будет употребить столь малоподходящее уподобление.

— Пожалуйста, не делай этого. Страшно даже слушать. Скажи, а как твой дядя узнал про наш мир?

— Один из моих инструкторов прочел о нем в старинном корабельном журнале. Он коллекционировал старинные корабельные журналы. Ну а это был журнал капитана Фейрхилла, который высадился здесь парочку-другую столетий назад и вел длинные беседы с вашим племенем.

— Добрый старина Фейрхилл, Гнусная Погода! Как он поживает? Передай ему привет от меня.

— Он умер.

— Что?