Миры Роджера Желязны. Том 17

— В яблочко! — сказал Бабриэль. — А, старина, давайте больше не будем про небесную политику. Пропади она пропадом! Состязанию конец, а потому будем пить, веселиться, болтать о старых добрых временах…

Тут в харчевню ввалился Мак, распевая студенческую песню. За время после окончания Турнира он славно преуспел в жизни: заделался купцом и уже начал сбивать изрядный капиталец, а также обзавелся хорошенькой подружкой, напоминавшей чертами Маргариту. По возвращении из Рая Мак почувствовал новый прилив интереса к жизни и горячо взялся за устройство собственной судьбы.

Старые знакомые сгрудились вокруг него.

— Так что же Он тебе сказал? — спрашивал его Аззи.

— Кто?

— Господь, конечно. Мы же видели из Дворца правосудия, как ты взбирался на Райскую гору. Что ты там выведал?

Мак заморгал глазами и смущенно опустил голову.

— Как вам сказать… Пожалуй, я ничего особенного не узнал. Я, в общем-то, и не с Господом виделся. Так, с одним близким приятелем Господа.

— Но он сказал тебе, что именно ты победил в Турнире, так?

— Не совсем так. Я его слова понял иначе: дескать, ты, Мак, волен делать со своей жизнью все, что хочешь. Ты сам себе хозяин. Вот я и живу теперь, как хочу, а не как кто-то велит.

— И это все, что ты можешь рассказать своим старым друзьям? — разочарованно протянул Аззи.

Мак насупился и молчал. Потом снова расцвел улыбкой:

— Знаете что, я заказал столик в «Подраненной утке». Там нам зажарили отменно жирного гуся. Пойдемте! Я вас славно попотчую, поднимем бокалы за наши успехи и посмеемся над своими промашками.

Всем это предложение пришлось по душе. Только Фауст сказал, что присоединится к компании немного попозже.

Доктор вышел из харчевни и, пройдя по улице Казимирчика, вошел в изысканно оформленную кондитерскую, где у него была назначена встреча с Еленой Прекрасной, обещавшей на время удрать от фурий, которые ни на миг не отставали от нее и требовали возвращения к Ахиллу.

Елена сидела за чашечкой крепкого китайского черного чая. Она встретила Фауста ледяной улыбкой.

— Итак, лапочка, — промолвил Фауст, — ты улизнула от своих противных надзирательниц. Ты все же вернулась ко мне!

— Только для того, чтобы сказать последнее «прости», Иоганн.

— Ах, какая досада! Так ты решила окончательно? Елена энергично кивнула:

— Я возвращаюсь к Ахиллу. Ведь это в конце концов главное в образе Елены Прекрасной — принадлежать доблестнейшему Ахиллу. Когда-то меня разлучили с законным супругом Менелаем, однако я все же вернулась в итоге к нему. Теперь та же история. Я, в сущности, очень верная женщина…

— Что ж, может, это и к лучшему, — сказал Фауст без особого огорчения в голосе: Елена — штучка слишком горячая, от такой лучше подальше держаться. — Наши легендарные образы так далеки друг от друга, что мы бы никогда не ужились вместе. Мы оба привыкли повелевать, оба ощущаем себя единственными в своем роде. А все-таки жаль. Подумай, сколько упоительных моментов мы могли бы испытать на пару!

— Боюсь, что все приятное досталось бы на твою долю, — сказала Елена. — К тому же тебе больше нравятся деревенские простушки. Отчего бы тебе не сойтись опять с Маргаритой?

— Ба, откуда ты про нее узнала? Впрочем, ты никогда не признаешься. Так или иначе, с Маргаритой все покончено. Загвоздка в том, что я никогда не смог бы искренне уважать ее, пусть даже она временно побыла самой Ананке.

Тут в дверь кондитерской кто-то отчаянно забарабанил. Затем раздался треск и чавканье — одна из сестер-эриний куснула деревянную дверь, из-под которой потекла внутрь зеленоватая жижа.

— Не стоит испытывать терпение страшных сестер, — сказала Елена, поднимаясь из-за стола. — Они ждут меня.

Оставшись один, Фауст застыл, вперив невидящий взгляд в пространство.

Все его мечты, похоже, разлетелись в пух и прах. Никто более не был ему мил. Ни мужчины, ни женщины, ни духи — все оказались слишком поверхностными. Даже Ананке, и та, говоря откровенно, не блещет умом. Зато как упоительно было стоять во главе отряда лучших магов всех времен и народов! Они могли бы ввести человечество в новый золотой век! Под их руководством человечество достигло бы хоть каких-то высот… Или погибло бы при попытке!.. Однако ж не выгорело. Но погодите, придет день и… Да, придет день и человечество дорастет до Фауста. Вот тогда-то и наступит его черед!

Фауст встал и хотел уже уйти из кондитерской, как вдруг рядом засеребрилось светлое облачко, и перед ним возникла Илит, изящная, соблазнительная.

Ее появление никак не отразилось на выражении лица Фауста.

Доктор решил, что она явилась с каким-нибудь новым поручением от сил Добра или Зла, а он больше не желал иметь никаких дел с этой небесной шушерой.

— Ну, — сказал он, — чего тебе?

— Я просто подумала… — промолвила Илит, замялась и, похоже, даже покраснела.

Фауст рассеянно посмотрел на нее и так же рассеянно отметил про себя: до чего эта ведьмочка-ангелочек хороша — прямо картинка!

На ней было длинное платье изумрудного цвета с высокой талией. Лишь одна жемчужная нитка подчеркивала изящество ее лебединой шейки. Волосы были собраны на затылке, открывая взору совершенный овал ее личика.

Тем временем Илит вздохнула, набралась мужества и продолжила:

— Дело в том, что я когда-то была ведьмой и служила силам Тьмы. Затем я перешла на сторону Света. Но потом обнаружила, что в самых важных чертах они чрезвычайно похожи.

— Тут ты совершенно права, — кивнул Фауст. — Но я-то тут при чем?

— Я хотела бы еще раз начать все с начала, — сказала Илит. — И пусть моя новая жизнь не имеет никакого отношения ни ко Злу, ни к Добру. Я подумала о вас, Фауст. Не знаю, до какой степени вы правы в своих поступках, но идете вы своим собственным путем. И поэтому мне пришло в голову… вам случайно не нужен помощник?

Фауст впервые по-настоящему пристально взглянул на нее.

Воспитанная, к тому же умница, да и улыбка у нее весьма и весьма приятная…

Он невольно выпрямился и расправил плечи. И ощутил, как фаустианский непоседливый дух вновь возвращается в его натерпевшееся тело.

— Да, — сказал он, — вопрос о помощнице можно обсудить к взаимному нашему удовлетворению. Присядьте, милочка. Давайте попьем чайку. Кто знает, быть может, это начало чего-нибудь прекрасного для нас обоих.