Миры Роджера Желязны. Том 24

— Ты должен будешь облачиться в доспехи, препоясаться мечом и идти дальше.

Я подавил зевок.

— Знаешь, мне это как-то ни к чему, — сказал я, немного помолчав. — Я не ношу доспехов, и меня вполне устраивает мой меч. — Я похлопал рукой по эфесу. Он показался непривычным, как, впрочем, и все в этом странном мире. — Почему не оставить железяки здесь и не двинуться к следующему испытанию? В чем оно, кстати, состоит?

— Не знаю. Логрус заложил в меня информацию таким образом, что она всплывает по мере развития событий. Например, я не знала про эту пещеру, пока ее не увидела.

Я потянулся, сложил руки на груди. Прислонился к стене, вытянул ноги, скрестил их.

— Значит, мы должны торчать здесь, пока тебя снова не осенит.

— Верно.

— Разбуди меня, когда все кончится, — сказал я и закрыл глаза.

Запястье резануло почти болезненно.

— Эй, так нельзя! — воскликнула Фракир. — Весь смысл в том, чтобы ты сидел и смотрел.

— Ну и дурацкий смысл, — сказал я. — Я отказываюсь играть в эти глупые игры. Если кому-то нужны эти доспехи, пусть берет, я еще и приплачу.

— Валяй, засыпай. Но что, если кто-то придет за доспехами и решит для начала тебя убрать?

— Во-первых, — ответил я, — мне не верится, что кто-то польстится на груду средневекового железного лома. А во-вторых, это твое дело — предупреждать меня об опасности.

— Есть, командир. Только вот место непривычное, что, если оно как-то ослабило мои способности?

— Ты уже взрослая, — сказал я, — как-нибудь выкрутишься.

Я задремал. Мне снилось, что я стою в заколдованном круге, куда все пытаются проникнуть. Касаясь преграды, они оборачивались ходульными, карикатурными персонажами и сразу пропадали — все, кроме Корвина из Амбера, моего отца, который чуть заметно улыбнулся и покачал головой.

— Раньше или позже, но тебе придется отсюда выйти, — сказал он.

— Тогда пусть это будет позже, — отвечал я.

— И все твои сложности останутся при тебе. Я кивнул:

— Зато я отдохну.

Что ж, это компромисс. Удачи.

— Спасибо.

Затем сон распался на несвязные образы. Помню, я вроде бы стоял вне круга и гадал, как в него вернуться…

Не скажу наверняка, что меня разбудило. Уж конечно, не шум. Просто я ни с того ни с сего оказался на ногах, совершенно бодрый, и первое, что увидел перед собой, — рябого гнома, который, стиснув свое горло, неподвижно лежал возле кучи с оружием.

— Что происходит? — попытался спросить я. Тишина.

Я подошел к лежащему крепышу, встал на колени, поискал на горле пульсирующую жилку, но так и не нащупал. И в тот же миг мне защекотало запястье — Фракир, попеременно становясь то зримой, то незримой, вползла на свое место.

— Это ты его так? — спросил я. Она легонько затряслась:

— Самоубийцы не душат себя сами.

— Почему ты меня не разбудила?

— Тебе надо было отдохнуть, а я отлично справилась сама. Однако наше сопереживание слишком сильно. Извини, что разбудила.

Я потянулся.

— Долго я спал?

— Думаю, несколько часов.

— А знаешь, мне даже жаль, — сказал я, — эта мусорная свалка не стоит ничьей жизни.

— Теперь стоит, — отвечала Фракир.

— Верно. Ну, раз кто-то за нее погиб, ты, наверно, можешь сказать, что делать дальше.

— Картина и впрямь немного прояснилась, хотя пока не настолько, чтобы действовать. Надо дождаться утра.

— Тебе, случаем, не сообщили, где здесь поблизости еда и питье?

— За алтарем должен быть кувшин с водой. И хлеб. Но это на утро. Ночь ты должен провести в посте.

— Я бы так и поступил, если б принимал эту нудятину всерьез, — сказал я и повернулся к алтарю.

Я сделал два шага, и мир начал разваливаться на куски. Пол задрожал, и я услышал первый за все время звук — воющий скрежет откуда-то из недр горы. В бесцветном воздухе замелькали яркие краски, такие насыщенные, что я едва не ослеп. Потом краски исчезли, и комната разделилась. Стена со стороны входа налилась белизной. С другой стороны повисла кромешная тьма, скрывшая три выхода.

— Что… это? — спросил я.

— Что-то ужасное, — отвечала Фракир. — Недоступное моему разумению.

Я стиснул рукоять меча и быстро проверил, какие остались чары. Раньше, чем я успел сделать что-нибудь еще, комнату наполнило жуткое ощущение присутствия — такого мощного, что я передумал вытаскивать меч или произносить заклинание.

В обычных обстоятельствах я бы призвал Знак Логруса, но и этот путь был для меня отрезан. Я попытался прочистить горло, но не сумел извлечь никакого звука. И тут в середине света что-то зашевелилось, замерцало…

Из стены выступил Единорог; светло горящий, словно блейковский тигр [3] , он лучился так, что я поневоле отвел взгляд.

Я посмотрел на глубокую, прохладную тьму, чтобы успокоить глаза, но не тут-то было: в темноте что-то ворочалось.

Снова заскрежетало, словно железом о камень. Скрежет перерос в громкое шипение. Даже раньше, чем лучи Единорога пронизали густой мрак, я понял, кто вползает в святилище: огромная одноглазая змея. Я перевел взгляд на середину пола, чтоб видеть обоих краем глаза — все лучше, чем пялиться в упор. Я чувствовал, что они смотрят на меня — Единорог Порядка и Змея Хаоса. Ощущение малоприятное. Я попятился, уперся спиной в алтарь.

3

Имеется в виду строка из стихотворения У. Блейка: «Тигр, о тигр, светло горящий в глубине полночной чащи…» (пер. С. Маршака).

Они надвигались. Единорог опустил голову и наставил на меня рог, Змея высунула подрагивающий язык.

— Если вы за доспехами, — сказал я, — то берите, не возражаю.

Змея зашипела, Единорог ударил копытом оземь. Трещина черной молнией побежала к моим ногам.

— У меня и в мыслях не было обидеть Ваши Преосвященства, — сказал я. — Мое дело предложить…

— Опять не то, — слабым голосом вмешалась Фракир.

— Скажи, как надо, — мысленным шепотом ответил я.

— Я не… Ой!

Единорог встал на дыбы; Змея подняла голову и закачалась на хвосте. Я рухнул на колени и отвел глаза — их взгляды ранили почти физически. Я дрожал, все мое тело ломило.

— Они хотят, — перевела Фракир, — чтобы ты играл по правилам.

Не знаю, какой сталью налился мой хребет, но я вскинул голову и посмотрел сперва на Змею, потом на Единорога. Хотя глаза наполнились слезами и болели, как если бы я смотрел на солнце, тем не менее мне удалось произвести нужное впечатление.