Миры Роджера Желязны. Том 4

— К сожалению, да. Извините, что задержал вас, если вы спешили…

— Нет. Все в порядке, просто потерял счет времени. Было очень приятно поболтать с вами. Однако мне пора идти.

Хейдель заплатил по счету и поспешно вышел из магазина. Он не хотел рисковать.

На улице он сразу повернул направо и в сгущающихся сумерках направился в сторону гор.

Через пятнадцать минут центр города остался позади, и Хейдель оказался в уютном жилом квартале. По мере того как темнело небо, усыпанное звездами, фонари, казалось, разгорались все ярче.

Когда Хейдель проходил мимо каменного здания церкви, окна которой украшали цветные витражи, почти не пропускавшие света, его охватило знакомое неприятное ощущение — оно всегда посещало его рядом с храмами. Это было… десять или двенадцать лет назад? Так или иначе, Хейдель прекрасно все помнил. Воспоминание о том случае часто к нему возвращалось.

На Муртании был душный летний день, а Хейделю пришлось пройти немалое расстояние под лучами палящего солнца. Он спрятался от жары в одном из подземных странтрианских святилищ, где всегда прохладно и темно. Усевшись в самом темном углу, Хейдель собрался отдохнуть. Как только он закрыл глаза, надеясь, что ему удалось напустить на себя вид глубокой задумчивости, в храм вошли двое. Однако только что вошедшие посетители не уселись на скамейки и не стали предаваться тихим молитвам, как ожидал Хейдель, а начали о чем-то взволнованно перешептываться. Потом один из них ушел, а другой устроился впереди, неподалеку от центрального алтаря. Хейделю стало страшно любопытно, и он решил повнимательнее его рассмотреть.

Муртаниец, чьи жаберные мембраны распухли и покраснели, что указывало на крайнюю степень возбуждения, задрал голову и уставился на что-то наверху. Хейдель проследил за его взглядом и увидел, что тот смотрит на ряд гласситовых изображений фигурок божеств, марширующих по стенам храма. Одно из этих божеств светилось ослепительным голубым сиянием — прихожанин не сводил с него глаз.

Посмотрев на божество, Хейдель испытал что-то вроде электрошока. Потом он почувствовал покалывание в руках и ногах и легкое головокружение. В первый момент он испугался, что началось обострение одной из болезней. Однако его болезни раньше так себя не вели. Хейделя охватило странное возбуждение, очень похожее на первую стадию опьянения, хотя в этот, день он не пил ничего алкогольного. А в это время храм наполнился прихожанами. И прежде чем Хейдель понял, что происходит, началась служба. Ощущение возбуждения усилилось, потом появились новые, абсолютно противоречивые, эмоции. Неожиданно ему захотелось вытянуть вперед руки, дотронуться до каждого, кто стоял рядом, назвать его «брат», любить, вылечить от всех болезней; а через несколько мгновений он их всех ненавидел и жалел о том, что совсем недавно прошел через катарсис и теперь не может заразить какой-нибудь смертельной болезнью, которая распространится, словно пламя, и покончит с ними к концу дня. Его сознание металось между этими двумя желаниями, и Хейдель решил, что, по всей вероятности, сходит с ума. Шизофренические тенденции никогда не были ему присущи, а его отношение к человечеству не характеризовалось подобными крайностями. Он всегда был легким в общении человеком, не причинявшим никому никаких хлопот и не искавшим приключений. Нельзя сказать, что он любил или ненавидел людей; просто принимал их такими, какими они были, и старался не усложнять себе жизнь. Поэтому ему никак было не понять безумных желаний, которые неожиданно завладели его душой. Хейдель подождал, пока пройдет последняя волна ненависти, и, почувствовав, что его снова охватывает любовь к ближнему, быстро поднялся и стал пробираться к выходу. Когда он оказался у двери, в душе уже распустился цветок любви, и он извинялся перед каждым, кого так или иначе касался.

«Мир тебе, брат. Молю тебя о снисхождении. Прости меня, ибо я тебя люблю. Всем сердцем взываю о прощении. Прости меня недостойного за то, что я тебя коснулся».

Пройдя через дверь, Хейдель взбежал наверх по ступеням и помчался прочь от храма. Уже через несколько минут все непривычные ощущения исчезли.

Он хотел было обратиться к психиатру, но потом передумал, объяснив себе случившееся реакцией своего организма на жару, которая быстро сменилась прохладой… ну, и вообще различными побочными действиями климата незнакомой планеты на свой организм. К тому же он больше ни разу не испытал ничего подобного. Однако с того самого дня он не посещал никакие церкви; а когда проходил мимо храма, испытывал неприятное чувство страха, следы которого, по его мнению, терялись на Муртании.

Хейдель остановился на углу, чтобы пропустить три машины, и неожиданно услышал у себя за спиной возглас:

— Мистер X!

Из тени стоявшего неподалеку дерева появился мальчик лет двенадцати. В левой руке он держал черный поводок, прикрепленный к ошейнику толстой зеленой ящерицы с короткими кривыми лапами. Ее когти цокали по асфальту, когда она, неловко переваливаясь с боку на бок, следовала за мальчиком, а из открытой пасти периодически высовывался и сразу пропадал длинный красный язык. «Словно улыбается», — подумал Хейдель. Метровая ящерица несколько раз принималась тереться о ногу мальчика.

— Мистер X, я приходил днем в больницу, но вам пришлось уйти обратно, так что я видел вас только мельком. Я слышал о том, как вы вылечили Люси Дорн. Мне так повезло, что я встретил вас на улице.

— Не прикасайся ко мне! — воскликнул Хейдель; однако мальчик успел пожать ему руку и теперь не сводил с него глаз, в которых отражались звезды.

Хейдель опустил руку и отошел на несколько шагов.

— Не подходи слишком близко, — сказал он. — Кажется, я немного простудился.

— В таком случае вам не следует оставаться на улице. Мои родители наверняка смогут устроить вас на ночь.

— Спасибо, но у меня назначена встреча.

— Это мой ларик. — Мальчишка дернул за поводок. — Его зовут Чан. Сидеть, Чан!

Ящерица открыла пасть, присела, а потом свернулась клубком.

— Он не всегда это делает. Во всяком случае, когда не хочет, не садится, — объяснил мальчик. — А вот когда хочет, тогда у него здорово получается. Он удерживает равновесие при помощи хвоста… Ну, давай, Чан! Сядь для мистера X.

Мальчик снова дернул за поводок.

— Да ладно, сынок, — сказал Хейдель. — Может быть, он устал. Послушай, мне пора идти. Возможно, мы с тобой еще увидимся до того, как я покину город. Хорошо?

— Хорошо. Я так рад, что встретил вас. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Хейдель перешел на другую сторону улицы и быстро зашагал дальше.

Возле него остановилась машина.

— Эй! Вы доктор X? — спросил мужчина. Хейдель повернулся.

— Правильно.

— Мне показалось, что я заметил вас там, на углу. Проехал целый квартал, чтобы убедиться в этом.

Хейдель отшатнулся от мужчины, стараясь держаться как можно дальше от машины.

— Подвезти?

— Нет, спасибо. Я уже почти пришел.

— Правда?

— Да. Спасибо за предложение.

— Ну, ладно… Меня зовут Вили. Мужчина протянул Хейделю руку.

— У меня рука перепачкана жиром, не хочу вас измазать, — сказал Хейдель; однако мужчина высунулся в окно, схватил левую руку Хейделя, быстро сжал ее и укатил прочь.

Хейделю захотелось крикнуть, чтобы все оставили его в покое, прекратили до него дотрагиваться.

Следующие два квартала он пробежал. Несколько минут спустя другая машина притормозила, когда ее фары выхватили его из темноты, но Хейдель успел отвернуться, и машина проехала мимо. Сидящий на крыльце человек курил трубку; увидев Хейделя, он встал и помахал ему рукой. Человек что-то сказал, но Хейдель снова бросился бежать и не расслышал слов.

Наконец дома стали попадаться все реже и реже. Вскоре последний фонарный столб остался позади, и теперь путь освещали только звезды. Когда мощеная дорога кончилась, Хейдель продолжал идти дальше по тропинке. Теперь горы высились перед ним, почти закрывая горизонт.

Хейдель не бросил последнего взгляда на Италбар, когда начал подниматься вверх по склону.

Джакара мчалась по холмам над Кейпвиллем верхом на восьминогом куррьябе, наклонившись далеко вперед и крепко сжимая коленями гладкие бока скакуна. Ее длинные черные волосы развевались на ветру. Слева, далеко внизу, под утренним зонтиком тумана, прятался город. Со стороны правого плеча девушки восходящее солнце метало длинные желтые стрелы, так что туман над городом мерцал и переливался.