Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар

Теперь Ив был удивлен по-настоящему: ему казалось, что он читал всего Банева, недаром дома пылилось академическое собрание сочинений; но, может, это какой-то другой В. Банев?

— Тот самый Банев, не сомневайтесь. — Голос бармена, раздавшийся над самым ухом, показался Иву зловещим. Оказывается, старик стоял у него за спиной и будто читал его мысли. — Мальчишкой рос у нас в городе, а в шестьдесят седьмом, благословенном, обретался здесь в ссылке: с Големом нашим пил, девок валял, а после — истинно свидетельствовал. Прочтите, сударь, — нигде, кроме городка нашего, не издано.

Вернувшись к стойке, Ив выложил горсть мелочи, после чего, пробормотав слова благодарности, вышел вон, едва не позабыв чемодан.

Двигатель таксомотора уже тихо взрыкивал, выбрасывая в сырой осенний воздух струю вонючего выхлопа. Таксист отобрал у Ива чемодан, уложил его в багажник, предупредительно отворил пассажирскую дверцу.

— В гостиницу? — спросил он, убедившись, что пассажир устроился.

— Да, — ответил Ив, — в лучшую.

— Одна она у нас, — ухмыльнулся таксист и тронул машину с места.

Обогнув памятник, «рено» свернул на одну из улиц, ведущих с площади, и — довольно резво для своего возраста — покатил вдоль странных домов, стены которых, казалось, были сложены не из кирпича, а из ноздреватого, как старая мертвая губка, камня.

— Вижу, Тэдди успел снабдить вас своей книженцией? — спросил таксист, покосившись на злополучную брошюру, которую Ив все еще держал в руках. — Всем приезжим ее сует. Я слышал, старикан пережил что-то такое лет двадцать назад, вот крыша у него малость подвинулась. Говорят также, что это он ее написал, сам, а вовсе не Банев.

— А о чем она? Вы читали?

— Не-е-ет. Я читаю только газеты, спортивные колонки, а вся эта муть про конец света, про ангелов среди людей — это не по мне.

— Так что же произошло в вашем городе в шестьдесят седьмом?

— Не знаю, сударь, меня тогда еще здесь не было. Я в семьдесят втором приехал, на строительство.

— Это когда Станцию строили? — спросил Ив с видом знатока.

— Ее самую, — отозвался таксист, — будь она неладна…

— Что так?

— Строили, строили, деньги хорошие получали. Я тогда шоферил, оборудование возил, на самой Станции бывал только наездами. Ну так вот, приезжаю как-то, а на территорию меня не пускают. Выброс какой-то, говорят. Короче, вытурили нас всех с пособием. Кто обратно уехал, кто здесь устроился, а я вот таксистом шабашу.

— Да, не повезло, — посочувствовал Ив. — А что за выброс такой?

— Радиация, говорят. Еще детей тогда всех вывезли, даже новорожденных, даже баб беременных. Не знаю уж, для чего это им понадобилось. Мужиков-то оставили, а радиация эта, я слышал, в первую голову на мужиков влияет.

— Действительно странно, — согласился Ив.

— Непонятно, а правительству все же виднее. Да и не повлияла она на мужиков, по себе знаю, — засмеялся таксист, намекая известно на что.

Ив тоже улыбнулся — дескать, юмор он оценил.

— А вот и гостиница ваша! — воскликнул таксист, затормозив у вполне приличного шестиэтажного здания с широким порталом парадного входа.

Получив по счетчику плюс чаевые, таксист выволок из багажника чемодан и, как давеча проводник, пожелал его хозяину приятного отдыха.

Из машины Ив выбрался с чувством облегчения. А навстречу уже бежал, улыбаясь слегка виновато, швейцар.

Веселый городок, подумал Ив. Народ все больше разговорчивый, книжки фантастические продают, про радиацию рассуждают…

Швейцар подхватил чемодан и с воплем «Добро пожаловать!» метнулся обратно в подъезд.

Вот и славно, решил про себя Ив, входя в просторный прохладный холл гостиницы и направляясь к стойке портье, который приветливо улыбнулся ему.

— Номер, пожалуйста, — сказал Ив.

Портье еще раз ослепил клиента улыбкой и, не задавая никаких вопросов, достал плоский блестящий ключик, прикрепленный к грушевидной деревянной бирке.

— Э-э, — пробормотал Ив. — Вы не хотите узнать мое имя?

— Я жду, когда вы сообщите мне то имя, которое считаете своим, — ответил портье, продолжая улыбаться.

— В таком случае, мое имя — Маргит. Ив Маргит. Я… мм… журналист.

— Добро пожаловать в наш город, господин Маргит!

Ив оставил на стойке небольшую сумму за первую неделю проживания плюс чаевые и проследовал к лифту вслед за коридорным, перехватившим чемодан у швейцара.

Репортер уголовной хроники Ив Маргит никогда прежде не бывал в городе своих предков. Родители его отца еще до войны перебрались в Столицу — дед получил высокую должность при тогдашнем правительстве. По политическим убеждениям тайный советник Кимон-старший был правым радикалом, активно поддерживал курс на усиление государственной власти и ратовал за национальное возрождение. Ив помнил деда уже дряхлым стариком — опальный и забытый, он вечно брюзжал и с ненавистью смотрел на своих родных, как и на всех прочих «людишек, прогадивших свое будущее». Кимон-старший ценил власть, в людях видел лишь средство для достижения своих целей, а если кого и любил, так только младшего брата Валерия, который был талантливым, а по убеждению старшего — просто-таки гениальным философом и который пропал без вести где-то в зоне Оккупации. По рассказам матери Ив знал, что дед страшно горевал по пропавшему брату, а память о нем возвел в культ.

Когда началась война, Кимон-старший призвал к воссоединению с братским народом, «взвалившим на свои богатырские плечи нелегкую ношу возрождения арийской расы». Как только оккупанты заняли половину страны и в Столице произошел государственный переворот, участники которого создали новое правительство, дед Маргита с восторгом принял предложенную ему должность — министра пропаганды. Последовавший по изгнанию оккупантов суд приговорил коллаборациониста Кимона к домашнему аресту и политическому забвению. Отец Ива, чтобы сделать карьеру, вынужден был принять фамилию жены, благодаря чему навсегда лишился уважения собственного отца. Сам Ив деда видел лишь несколько раз в жизни, а после его смерти, завершившей мучительное, долгое умирание, полное проклятий и запоздалого раскаяния по поводу какого-то доноса, и вовсе забыл о нем.

Напомнил о бывшем тайном советнике случай, в практике Ива тривиальный. Однажды холодным мартовским утром владелица одного из столичных доходных домов, некая госпожа Тора, вызвала полицию в связи с тем, что ее постоялец, одинокий старик, живущий на скромную государственную пенсию, — «тихий, вежливый, странный, но аккуратно вносящий плату за комнату», — вот уже третий день не покидает свои апартаменты. Явившийся по вызову полицейский наряд взломал запертую изнутри дверь и обнаружил труп.

Детективы, изучив место происшествия, признаков насильственной смерти не обнаружили. Комната старика, «тихо и вежливо» лежащего на узкой тахте, была забита книгами и завалена рукописями. На крохотной кухоньке царил идеальный порядок, в ванной тоже, а вот в туалете, над унитазом, забитым пеплом, висела, мерно покачиваясь и жирно взблескивая мылом, аккуратно приделанная веревочная петля. Приятель Ива, сержант полиции, высказал предположение, что умерший «графоманил потихоньку» и скончался от апоплексического удара после очередного отказа из какой-нибудь редакции. Петлю над унитазом этот шерлок холмс объяснял предусмотрительностью покойника. Но рукописи старика не были похожи на беллетристику, скорее они напоминали мемуары.

Среди множества журналов, занимавших пространство под тахтой, Ив совершенно случайно заметил номер «Фантастического ежемесячника», вышедшего лет пятнадцать назад в одном из частных столичных издательств. Сам не зная зачем, он бегло пролистал журнал и вдруг в одном из рассказов наткнулся на имя, которое заставило его сердце вздрогнуть. Героем рассказа был человек по фамилии Кимон!

Когда прибыл судмедэксперт и Ива отвлекли, он машинально сунул журнал в карман пальто, да и забыл о нем. Труп старика увезли. Экспертиза установила смерть от естественной причины. Квартиру опечатали.