Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар

Он попробовал. Забросил все дела. Пытался читать оставшийся от Киры том «Основ молекулярной биологии». Мало что понял и еще меньше запомнил. Сейчас мучительно продирался сквозь «Фауну и флору планеты Ружена». Получалось плохо. Склонностью к естественным наукам Антон не страдал никогда. Что, кстати, еще в школе отметила комиссия по распределению. Все эти копошащиеся гады вызывали чувство какого-то атавистического омерзения. Да и биологический жаргон понимал с пятого на десятое. Чего стоило хотя бы такое: «эцидии без перидиев». Что? Без чего? И почему должны быть с? Всего несколько строчек, и он проваливался из осточертевшего подвала в зеленый мир Ружены.

Летали радужные рэмбы, колыхались высокие голубоватые травы, а навстречу ему шла Кира.

Щелкнуло окошко рассылки.

— Ру… Руди, тут «Вестник космобиологии» прислали. Это тебе, что ли?

— Ага. Спасибо. Ну как, Петя, завтра последний день?

— Последний! Сдаю эту барахолку — и в кругосветку. С гитарой. Руди, может, передумаешь, вместе махнем? Нет? Очень жалко ведь! Ну подумай еще!

Петя обернулся к Руди и осекся. Тот сидел очень прямо и, не отрываясь, смотрел в журнал.

— Эй! Что случилось-то? «О некоторых особенностях строения дыхательной системы псевдонасекомых Икающего леса (Арканар)», — прочитал стажер. — Руди, ты что, настолько биологией увлекаешься?

В следующее мгновение он едва успел уклониться от летящей ему в голову «Фауны и флоры планеты Ружена».

Когда дверь за Руди захлопнулась, Ангелов озадаченно пожал плечами и вернулся к четырехугольникам.

Тем же вечером на пороге бара «Микки-Маус», что в Мирза-Чарле, возникла мрачная фигура.

— Биологи есть? — хрипло поинтересовался Антон.

Биологов в баре не оказалось.

— Водки!

Пить придется одному, и это плохо. Но Пашке разрешили вернуться в Ирукан. А теперь и Кира в Арканаре. Да и его тянет туда — почти с той же силой, что когда-то на Землю. Похоже, сместился центр мира. И находился он там, где прошла их молодость. Где было точно ясно, где друг, а где враг. Вокруг было море грязи — но чувства были чище. Да и сами они — лучше. Антон вдруг вспомнил: ночь, колышущийся свет свечей. И их, совсем еще молодых, первый день на планете, произносящих клятву наблюдателя: «Мы с тобой изменим этот мир».

Не нужно обманывать себя: он никогда не станет хорошим биологом, а значит, не сможет поехать к Кире. Потому что тридцать семь — не восемнадцать, потому что, пока он будет читать про живность Икающего леса, Кира уедет куда-нибудь на Пандору… А он будет все глубже увязать в очередной бумажной работе.

Антон поднял стопку с кристально-прозрачной влагой, поднес к губам — и тут на него накатило. На секунду ему открылась картина будущего. Годы, долгие годы, серые, пустые. Нелюбимая работа. Полное одиночество. Вечная усталость. Вечный страх окружающих. Люди — входящие и выходящие, не оставляющие никаких следов в его жизни. И никакой надежды на перемены — потому что все дело в нем самом. Очень аккуратно он поставил наполненный до краев стакан обратно на скатерть и вышел.

* * *

Следующий рабочий день Антон начал с того, что приколол к двери лист с надписью широким стилом: «Комиссия по контролю за архивом». Стажер, с любопытством наблюдавший за его эволюциями, покрутил головой и поинтересовался, где он, Руди, видит Комиссию?

Антон обернулся, усмехнулся одними глазами, потянулся к видеофону и сказал — как гвоздь забил:

— Будет Комиссия!

Кристаллы они раскидали очень быстро. Темп задавал неизвестно откуда взявшийся («Комиссия, значит? Ай да Руди!») невысокий лысый человечек.

Закончив с работой, Ангелов уже собрался вернуться к четырехугольникам, как с неудовольствием обнаружил, что терминал занят.

Джереми с интересом осмотрел помещение, на мгновение зацепился взглядом за все еще валяющуюся на полу «Флору и фауну»:

— Ну-ну, и вы собирались поражать ее этим? А вышивание крестиком не пробовали? Биологию она и сама знает, следовательно, воспринимает как женское дело. Тут другое нужно. Например: ради любимой женщины привезти на Ружену арканарского попа. И сочетаться освященным церковью браком. Вам ведь такая мысль не приходила?

— Джереми, это же бред!

— Для вас. Для меня. Для молодого человека. Но не для вашей девушки. А теперь она в Арканаре? — Похоже, раскрытый «Вестник космобиологии» тоже не ускользнул от внимания Тафната.

Руди вновь почувствовал закипающее раздражение:

— Они там все биологи. Они ж совсем как дети — дальше своих тараканов ничего не замечают. И это в теперешнем Икающем лесу! Где партизанская война! А меня с ней нет.

— Тоже ощущение связанного по рукам и ногам? А дети играют над пропастью?

Руди промолчал. Обернулся к растерянно топчущемуся стажеру.

— Скажи, Петя, а зачем тебе это вообще нужно — проникать в закрытые области БВИ?

— Так… интересно же…

— Интересно… Объясним, Джереми, откуда берется информация? В ваше время эту лекцию уже читали?

— Ру-уди… За кого вы нас принимаете, за меднокожих варваров? Наше время — это ровно за пять лет до вас. — Он обернулся к Пете. — Петр… э-э…

— Рупертович.

— …Рупертович. Известно ли вам, что девяносто процентов секретной стратегической информации можно получить обработкой совершенно открытых источников? Что искать будем, Руди? У тебя есть идея, Kamerad, иначе ты бы меня от важных дел не отрывал. Так?

— Так. — Антон ввел в графу «Поиск» ключевое слово «Необъяснимый». — За год?

— Месяц, не больше. Не будем зарываться.

Необъяснимых фактов за месяц обнаружилось три.

«Смерть каляма Де Кау».

«Необъяснимый случай посттравматической регрессии биоблокады».

«Необъяснимое исчезновение кота».

— Ну-с, с чего начнем, благородные доны? — откинувшись, полюбопытствовал Тафнат.

— Регрессия… Посттравматическая… И пишут же люди! С каляма, наверное.

Смерть каляма Де Кау наступила, судя по всему, от естественных причин, и не было в ней ничего необъяснимого или загадочного.

А заинтересованность СГБ в судьбе заурядного, в общем-то, животного объяснялась незаурядными обстоятельствами появления его пять лет назад на борту патрульного корвета «Сайгон». Каковой корвет третий месяц находился в одиночном плавании у берегов Новой Зеландии. И появление в его столовой голодного каляма — создания добродушного и мирного, но ни разу не морского, с полным правом могло относиться к явлениям необъяснимым.

Калям, оказавшийся вдобавок ручным, скоро стал общим любимцем команды, к необходимости карантинного осмотра отнесшейся без всякого энтузиазма. Впрочем, энтузиазм аварийщиков также быстро сошел на нет, и дело ушло в архив.