Миссис де Уинтер
Шрифт:
– Очень неожиданно - когда вы там проходили мимо. И я посмотрел на вас, ведь вы видели? Вы узнали меня.
Я подумал: Боже милосердный, это та самая маленькая леди! Никак не ожидал такого подарка судьбы!
– Подарка судьбы?
– О да!
– с мерзкой насмешкой подтвердил он. Рот его приоткрылся настолько, что было видно, в каком плачевном состоянии находятся его зубы. Глаза у него ввалились, кожа на щеках сморщилась, на том месте, где положено расти бороде, висели синюшные мешки. Когда-то он был привлекательным, хотя мне и не нравился, сейчас же вызывал отвращение, выглядел старым и жалким. И к тому же бездушным,
– Разрешите мне пройти, - сказала я, впадая в отчаяние, поскольку он и не думал меня пропускать.
– Я должна поговорить с портье.
Хотя и не сразу, он все-таки чуть отступил, но стоило мне пройти мимо него, как он тут же увязался за мной, так что когда я оказалась у стойки портье, он стоял возле моего локтя.
– Вам все удалось уладить, мадам?
– Да, благодарю вас, все в порядке.
– Значит, вы готовы выпить чаю. Вас проводят в зал.
– Чай!
– вскрикнул Фейвел.
– Я бы сказал, чертовски хорошая идея! Я мог бы съесть тарелку приличных тостов и несколько сандвичей... Да, я составлю вам компанию, у нас есть о чем поговорить.
– Вообще-то говоря, - сказала я, протягивая руку к сумке, - у меня совсем нет времени. Я закажу такси и отправлюсь на вокзал. Меня ждет Максим.
– Нет.
– Фейвел махнул своим ужасным чемоданом.
– Я настаиваю. Вы выпьете чаю, и потом, разве вы не хотите услышать, как поживает ваш старый друг?
– Если хотите услышать правду - не очень.
– Ага.
– Он остановился в дверях зала.
– Правду. Что ж, кое-что мы все об этом помним.
Я почувствовала, как вспыхнуло мое лицо.
– Думаю, вы выпьете чаю, - сказал он, - не так ли?
– И пошел вперед, в дальний угол зала, где перед серебряными чайниками, кувшинами и белоснежными тарелками с булочками сидели, спасаясь от жары, осоловевшие пары и пожилые леди. Мне было отчаянно стыдно за то, что я в одной компании с Фейвелом. Люди поднимали головы, удивленно смотрели на нас и поспешно отворачивались. Мне захотелось повернуться и бежать, бежать отсюда что есть сил. Однако он сжал мне локоть, появился официант, мне пододвинули стул, и я уже ничего не могла поделать.
– Чаю, - сказала я, - китайского чаю...
– С сандвичами и пирожным, мадам?
– Я... я не...
– О да, и побольше!
– перебил меня Фейвел, громко, противно засмеявшись, и головы сидевших за соседним столиком снова повернулись в нашу сторону.
– Сдобу, булочки и прочее, только я буду пить виски с содовой, а не чай, и вы принесете это в первую очередь.
– Простите, сэр, боюсь, что бар в это время не работает.
– Не работает? Черт побери! И как вы называете такое обслуживание?
– Весьма сожалею, сэр.
– Ну а... не мог бы ты... ну, ты меня понимаешь...
– Фейвел подмигнул официанту и сделал жест, как будто он потирает ладонь.
Я готова была сгореть от стыда, и в прежние времена так бы оно и случилось. Но теперь я стала старше, у меня уже был кое-какой опыт, к тому же меня согревало заключение доктора, я вспомнила о своем счастье, о том, что все будет хорошо и, главное, что Джек Фейвел не может причинить мне вреда.
– Спасибо, - очень спокойно
сказала я официанту.– Только чаю и чего-нибудь немного перекусить.
– Послушайте, дайте мне возможность поесть, я не ел целый день.
– В таком случае - несколько сандвичей, для одного.
– Я попыталась мило улыбнуться официанту, чтобы привлечь его на свою сторону, однако мне это не удалось - на его лице без труда можно было прочитать неприязнь и неодобрение. Я никак не могла его за это винить. Фейвел был похож на бродягу, изношенные брюки сидели на нем безобразно, носки ботинок прохудились, подошвы спереди отставали. Воротник был сальный и грязный, к волосам давно не прикасались ножницы, и весь он казался каким-то немытым. Глядя на него, я подумала, что он, должно быть, живет где-то на улице или, в лучшем случае, временно обретается в какой-нибудь грязной ночлежке, если судить по его картонному чемодану.
– О да, - проговорил он, вперив в меня дикий, безумный взгляд. Посмотрите на меня как следует. Пока вы и Максим с комфортом жили по разным заграницам, для некоторых из нас наступили суровые времена. И ему нужно сделать очень много, чтобы это компенсировать, можете передать ему мои слова.
– Боюсь, я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.
– Да бросьте, все вы прекрасно понимаете, не надо смотреть на меня такими невинно-голубыми детскими глазами!
– Почему вы позволяете себе какие-то оскорбительные намеки? Что, по-вашему, мы вам сделали?
– Вы? Готов признать, что вы лично в самом деле ничего не сделали. Вас тогда там не было, вы даже не знали его в то время, не так ли? Вы были совершенно невинной, готов с этим согласиться. Но достаточно изобретательны и умны; вы вовсе не были такой уж простушкой, как вам нравилось себя представлять. Вы узнали истину; он ведь рассказал вам, правда? А это делает и вас виновной стороной, вы стали соучастницей преступления.
– Фейвел возвысил голос.
– Мистер Фейвел...
– Я потратил много времени за последние десять лет, почти все свое время после войны, чтобы сдвинуть с места это дело. Все безуспешно. И вот теперь - такая удача!
– Не могли бы вы говорить потише - на нас обращают внимание.
– Да, конечно, этого нельзя допустить.
– Он наклонился вперед, расставив ноги, положив ладони на колени. Руки у него были оплывшие, ногти грязные.
– У вас есть сигареты?
– Нет, я не курю.
– Ну конечно, не курите, я это помню.
– Он повернулся на стуле и оглядел зал.
– Попробую стрельнуть одну вон у того старикана, у меня, как вы понимаете, нет денег.
– Прошу вас, не надо. Послушайте, - я открыла сумку, - пойдите и купите себе, а здесь, пожалуйста, ни к кому не подходите.
Он ухмыльнулся, снова продемонстрировал свои желтые гнилые зубы и, протянув руку, взял из моих рук фунт.
– Спасибо, - будничным тоном произнес он, встал, но, прежде чем уйти, задержался и в упор посмотрел на меня.
– Не уходите. Мы должны кое о чем поговорить.
Я проследила за тем, как он шел через зал в поисках сигарет. Свой чемодан он оставил возле стула; он вполне мог подобрать его на мусорной свалке; петли чемодана заржавели и погнулись, углы оббились, в нем, подумала я, нет ничего, кроме тряпья и газет, ну и, возможно, двух-трех нужных вещей. Он был полусумасшедший, без средств к существованию и станет еще мне чем-то угрожать.