Миссис По

Мистер По подождал, пока аплодисменты стихнут, и тихо сказал:

– Миссис Осгуд уверяла меня, что все читательницы поймут ее стихотворение. Она сказала, что со стороны мужчины тщеславно считать, будто ему следует пренебрегать дамой, с которой он состоит в дружеских отношениях, лишь чтобы доказать жене свою верность. Похоже, она была права.

– Да! – воскликнула мисс Линч. – Спасибо, что прочли нам это стихотворение, миссис Осгуд. Мы, женщины, так часто бываем недооценены нашими мужчинами. Вовсе не каждый наш шаг преследует цель завлечь кавалера, знаете ли. – Дождавшись, когда гости закончат смеяться, она сказала: – Давайте обсудим это за закуской. – Она взяла меня под руку и повлекла к столу, где я, держа в руке порцию итальянского льда, выслушивала похвалы от ее самых знаменитых гостей.

15

Оборки юбок, края капоров, полы плащей и тенты магазинов хлопали на резком апрельском ветру. Детский смех перемежался с цокотом копыт по брусчатке, когда мимо проезжали фаэтоны с огромными колесами, которыми правили холостяки, красующиеся перед барышнями, почти задыхающимися в своих чрезмерно туго затянутых корсетах. Воскресный послеобеденный променад был возобновлен.

Бедняки бродили тут в яркой готовой одежде, кричащей о той самой бедности, о которой им так хотелось бы забыть. Мещане-середнячки шествовали в простом темном платье, призванном продемонстрировать их вкус и изысканность. Уж они-то будут знать, как распорядиться годовым доходом в две тысячи, если он у них появятся! Богатые проплывали горделиво, будто белокрылые лебеди, и их наряды демонстрировали достаток и значимость владельцев. Представление о доходах можно было составить, исходя из высоты воротничков у джентльменов и количества ярдов блестящего шелка, что пошел на юбки дам. Эти говорящие о процветании знаки могли читать даже бедняки в их пестром отрепье, или, во всяком случае, им так казалось. Кто же, в самом деле, может знать, что некий господин довел себя до банкротства, купив жене брильянты, в которых она теперь щеголяет? Кому известно, что он не в состоянии заплатить за бобровую шапку, красующуюся у него на голове? Влившись в этот человеческий Нил, что обычно тек по Бродвею между тремя и четырьмя часами пополудни, я думала про себя, есть ли среди живых хоть кто-нибудь, кто ничего не скрывает?

Сейчас меня в обществе Элизы и ее мужа нес людской поток. Наши дети – белокурые отпрыски Элизы и моя темноголовая парочка – вприпрыжку шли впереди, сопровождаемые хорошенькой юной Мэри. В толпе мы поприветствовали мистера Клемента Кларка Мура, [47] прославившегося, к его огорчению, детским стихотворением «Ночь в канун Рождества», а не преподаванием восточных языков в основанном им колледже. Раскланялись с мистером и миссис Август Белмонт: она – дочь коммодора Перри, он – богатый иммигрант из Германии, преподнесший жене в качестве свадебного подарка целый городской квартал.

47

Клемент Кларк Мур (1779–1863) – американский профессор восточной и греческой литературы, профессор богословия, автор известного стихотворения «Визит святого Николая».

– Посмотрите, кто идет, – сказала Элиза.

За большой немецкой семьей в тесных бесформенных куртках, которую безуспешно пыталась опередить голландская чета, я увидела розовое лицо с куполом лба, увенчанным цилиндром.

– О нет. Как ты думаешь, он нас заметил?

Элиза схватила меня за руку.

– Он – твой издатель, Фанни. Ты должна быть с ним вежлива. Может, он быстро уйдет, если мы не станем особенно поддерживать разговор.

Завидев меня, преподобный Гризвольд заспешил навстречу. Он приподнял шляпу, обнаружив бахрому кудрей над ушами, и поклонился нам с Бартлеттами.

– Вы окажете мне честь, позволив к вам присоединиться?

– Конечно. – Я не знала, как ему отказать. – Пожалуйста, присоединяйтесь.

Толпа на тротуаре вынудила нас разбиться на парочки. Преподобный Гризвольд зашагал рядом со мной, коснувшись края цилиндра при виде Джеймса Фенимора Купера, который шел с супругой навстречу. Последнего это заставило посмотреть на жену, прежде чем поклониться в ответ. Потом Гризвольд сердечно поприветствовал изумленного мэра. Потом, когда к нему приблизился какой-то серьезный молодой джентльмен, он отогнал его движением руки, воскликнув: «Не сейчас, Гортон! Я вскоре прочту ваше „Алое что-то там“». [48] Я чувствовала, что он прямо-таки источает некое сильное чувство. Гордость от моей близости? Меня передернуло.

48

Речь идет об известном романе «Алая буква» мастера американской литературы Натаниэля Гортона (1804–1864).

Мимо нас, поигрывая тростью, неспешно прошел усатый юнец, старательно изображая презрительную усмешку; эту задачу усложняло то, что лицо его было перекошено вследствие необходимости удерживать в глазу монокль. Он искренне позабавил меня, невзирая даже на гнетущее общество преподобного Гризвольда.

Приметив, какое выражение приняло мое лицо, Гризвольд обрадовался.

– Хороший денек сегодня, не правда ли?

– О боже, – сказала я, – неужели молодой мистер Рузвельт не понимает, как смехотворно выглядит?

Его улыбка увяла.

– Я прежде не понимал, что мужчины служат для вас объектом насмешек.

– Обыкновенно это не так. – Я подавила улыбку, вспоминая глупое подмигивание оснащенного моноклем юного денди.

– Хорошо! Давайте не будем говорить о глупости женщин! Эти новомодные приспособления, которые женщины носят, чтобы распялить свои юбки…

– Кринолины, – сказала я, несколько озадаченная его горячностью. – Я нахожу их гораздо более удобными, чем то множество нижних юбок, которые приходилось надевать раньше.

Складка меж его бровями залегла глубже.

– Я не имел в виду, чтоб вы произносили вслух название дамского исподнего. Но я только что видел молодую Кэролайн Шермерхорн [49] в такой штуке. Ветер подхватил ее и почти унес, как воздушный шар, наполненный горячим воздухом. Рад сказать, что я не рассмеялся.

– Какая жалость, – пробормотала я.

Он посмотрел на меня.

– Жаль, что ей пришлось так глупо выглядеть, – пояснила я.

– Совершенно верно! – воскликнул преподобный Гризвольд. – Я надеялся, миссис Осгуд, что мы с вами мыслим сходным образом. Я часто ощущаю это в вашем присутствии.

49

Кэролайн Вебстер «Лина» Шермерхорн (1830–1908) – американская светская львица.

– Вы очень добры.

– Вовсе я не добр, – сказал он. – Я придерживаюсь истины, хоть это и заставляет меня краснеть. Что вы, замужняя женщина, должно быть, думаете обо мне, когда я говорю подобные вещи?

– Я очень мало думаю о вас, – сказала я. Он моргнул. – Помимо того, что у вас самые добрые намерения.

– О да! Вы правильно меня понимаете! Именно об этом я и говорил.

Я улыбнулась. Вот бы Элиза подошла к нам и спасла меня!

Он дождался, пока мимо проедет фаэтон с огромными желтыми колесами и маленьким ухмыляющимся извозчиком.

– Другие мужчины могли бы попытаться завести интрижку с замужней женщиной, пока ее муж в отъезде, но я не таков. Я здесь, чтобы оберегать и защищать вас.

– Благодарю вас, преподобный Гризвольд. Я уверена, что, когда вернется мой супруг (а это произойдет очень скоро), он непременно и сам вас поблагодарит.

– Очень скоро?

– Теперь уже в любой момент. Может быть, даже сегодня.

– Я был под впечатлением… – Он остановился, заламывая обтянутые перчатками руки.

– Как обстоят дела с подготовкой новой антологии? – спросила я.

Он нахмурился.

– Неплохо, неплохо. Чтобы сделать выбор, я должен прочесть тысячи книг. Уверен, у меня самая большая в стране коллекция американских книг. Но этот сборник будет неполон без нескольких ваших новых произведений… я могу на вас рассчитывать?

– Вы слишком добры.

– Я не добр, а придерживаюсь истины – помните?

Сдержав вздох, я кивнула.

– Истина сделает нас свободными, так? [50] – Он посмотрел куда-то вперед, и его улыбка сделалась кислой. – О нет!

50

Преподобный Гризвольд перефразирует Евангелие от Иоанна: «Истина сделает вас свободными» (8:31–59).