Миссия «Демо-2020»

Арина Матвеевна осеклась. Она прожила с боярином Боборыкиным тридцать с лишком лет, видела его в горе и радости, в здравии и болести, трезвым и пьяным в розовый дым, хохочущим и рыдающим… Всяким. Но такого еще видеть не доводилось. Боярин затрясся всем своим большим, тучным телом, борода встопорщилась, рот порвался в беззвучном крике… Боярин подпрыгнул на сундуке с прытью, какой у него не было уже лет двадцать. Он глядел в противоположный угол горницы, туда, где сходились густые образа и тускло отсвечивала лампадка, и, подняв руку в крестном знамении, так и повалился наземь.

– Свят, свят! – вырвалось у него. – Господи Иисусе, Пресвятая Богородица!..

Арина Матвеевна почувствовала, что у нее коченеет шея. Она медленно повернула голову и увидела, что прямо из стены, затянутой розоватой, похожей на кисею пеленой, выходит бес. Точнее – бесовка. Огромная, тучная, в немецком платье. Толстые губы округлены, в глазах темное пламя. Вслед за ней проявился второй нечистый – широколицый, в стрелецком кафтане, со взором блудливым и бегающим. И третий!.. Да целое бесово воинство вторглось в честный дом русского боярина Кузьмы Боборыкина! Третий был с длинным язвительным лицом, платье думного дьяка сидело на нем фальшиво, как на воре неправедно нажитая шапка. Этот последний вертел на пальце какое-то кольцо, мыча под нос песенку варварского мотива с непонятными, по всему видно, крамольными словами. Кузьма Егорович лежал на полу, вцепившись сведенными судорогой пухлыми пальцами в драгоценную, ножницами не тронутую бороду, и пучил глаза, как придавленная болотная лягва. «Господи, Господи! И ведь был у меня недавно отец Микифор, если бы его сейчас сюда, глядишь, может, и отвадил бы нечисть! А теперь… пропала, пропала моя головушка! Не иначе – по цареву повелению бесы ворвались и потащат меня в застенок, к Ромодановскому, а от того спасения нет. Крамольные слова сказал, и никакой пощады!»

И тут, как. наговоренный, появился четвертый, и тогда Кузьма Егорович понял, что ему не поможет ни отец Микифор, да и сам патриарх не помог бы!.. Видно, не боятся бесы царевы священнических риз, глумятся над ними! Потому что четвертый был в поповской рясе, с жидкой бороденкой, похожей на пучок пакли, и острижен коротко. Этот последний и сказал:

– Тэк-с. Кажется, прибыли. Да вы не бойтесь, уважаемый.

Он обращался к Кузьме Егоровичу, но тот едва ли это воспринимал. Впрочем, в следующую минуту и о боярине, и о полуобморочной боярыне, кажется, забыли. Из стены же, все еще сочащейся струйками розоватого, остро пахнущего дыма (или так пахло от пришельцев) появилась вдруг диковинная машина, чем-то отдаленно напоминающая сундук Кузьмы Егоровича. Однако никакой сундук не способен испускать сполохи зеленоватого, вне всяких сомнений дьявольского, пламени!.. Пламени, в свете которого сумрачная, вялая, полуобморочная горница вдруг засияла новыми красками. Бедным хозяевам на миг показалось, что даже святые на иконах осклабились сытыми, хищными, плотоядными улыбками.

Боярыня Арина Матвеевна охнула и лишилась чувств.

– Гм, – сказала толстая бесовка, – кажется, ей дурно. Буббер, поднимите ее. Впрочем, не надо. Вам к женщинам лучше не приближаться. Это всем известно, особенно суду и потерпевшей тетушке Клэр. Да, вам лучше к женщинам не соваться.

– Даже к вам?

– А только попробуй, – сказала бесовка таким жирным басом, что и Кузьма Егорович чуть не лишился зрения и слуха. Туманные видения, смятые, словно изжеванные звуки нестройно вторгались в его бедную лохматую голову. Бес в священническом облачении склонился над ним и сказал:

– Выпейте вот это, уважаемый. Хороший, знаете 1ли, коньяк. Французский, Колян Ковалев дал.

От беса ощутимо пахло спиртным. Он сунул горлышко фляги в рот боярина, Кузьма Егорович глотнул и закашлялся. Потом глотнул еще, но теперь пошло легче. Таким замечательным манером боярин Боборыкин выдул весь коньяк, данный Афанасьеву в дорогу банкиром Ковалевым, и только тут почувствовал себя в своей тарелке. Приподнялся. Ему даже стало весело. В конце концов, во хмелю и смерть красна! Так гласит поговорка… или немножко не так, но, собственно… э-э-эх! Стыдно русскому боярину бояться чертей! А они не такие уж и плохие ребята, эти бесы, выпить вот дали, душу облегчили. Кузьма Егорович расхрабрился и спросил:

– А вы правда бесовского рода?

– Мы-то нет, а вот кто нас послал сюда, тот – да, – правдиво ответил стрелец Ковбасюк, с содроганием вспомнив Добродеева.

– Правду говорил блаженный!.. – простонал боярин Кузьма Егорович и сел на полу. – И что же вы от меня хотите? Потешиться, поглумиться? Али душу вынуть?

– Ваши предположения, сударь, пещерны, отдают примитивизмом и далеки от истины, – сухо отчеканила Сильвия. – Впрочем, чего от вас еще ожидать? Душа ваша нам не нужна. А вот это помещение, – она окинула взглядом стены, пол и потолок, – было бы весьма кстати. Мы могли бы арендовать у вас этот… гм… склад? – полувопросительно-полуутвердительно произнесла она.

Боярин не понял. Он отчаянно моргал глазами. Потом что-то, видно, стукнуло ему в голову, потому что он вскочил и, набычив голову, бросился прямо на Афанасьева. Правда, вместо этого он наткнулся прямо на уважаемую Сильвию Кампанеллу. Одним движением окорокообразной руки она отправила его обратно к сундуку. Боярин едва устоял на ногах.

– Тише, вы! – густо выговорила массивная гостья из будущего. – Как вас звать?

– Кузьма, княж Егоров, сын Боборыкин, – по всем правилам ответил Кузьма Егорович.

– Ага, – подхватил Афанасьев, – это если переложить со старомосковского геральдического языка на нормальный русский, то вы, значит, будете – Кузьма Егорович?

– По-домашнему – так, – поспешил согласиться боярин.

– Очень хорошо, Кузьма Егорович, – заговорила руководитель миссии. – Прекрасно. У меня к вам два вопроса. Первый: возможно ли нам оставить у вас ценный прибор, с тем чтобы никто не посмел и пальцем его тронуть?

Боборыкин глянул в угол, туда, где исходила зелеными сполохами дьявольская машина, и подумал, что никто из дворовых людишек не тронет эту погибель пальцем, даже если посулят по сту рублев на душу и подарят каждому вольную. Вслух он сказал:

– Чай, честный дом, жулье не держим.

– Вот и ладно, – сказала Сильвия. – А теперь второй вопрос: бывает ли у вас царь Петр? Ведь вы боярин, а он, я прочитала, любил ходить в гости к русскому дворянству.

– Да уж, – ехидно протянул Афанасьев. – Это точно. Парикмахерские услуги на дому особенно любил оказывать.

Боярин Боборыкин испуганно глянул на него и принялся креститься, смутно надеясь на то, что крестное знамение как-то отпугнет или остановит бесов, поумерит их прыть. Но, наверно, это были какие-то особенные бесы, потому что все оказалось абсолютно впустую. Толстая бесовка повторила:

– Так бывает у вас царь?

– О прошлом месяце вот был. Почтил высокой честью. – Боярин клацнул зубами. – Я верный слуга государев, и мой дом…

– Очень хорошо, – перебила Сильвия Лу-Синевна. – А как часто бывает у вас царь?

– Живет он сейчас в крепости Прешпург на Яузе, – глотая воздух, залопотал боярин, – а как вздумается ему потешиться, так и выходит, выкатывается на Москву со своими бе-са… товарищами в делах ратных и государственных.

– Прекрасно, – сказал Сильвия, – будем считать, что организационный вопрос хранения машины в вашем помещении, почтенный Кузьма Егорович, утрясен. Никаких проблем. А что с вашей супругой? Наверно, она испугалась нас? Уверяю, нас нечего бояться, мы чрезвычайно толерантны, особенно к угнетаемым представителям прошедших времен.

Боярин задрал бороду, глядя в неумолимое лицо бесовки, похожее на широкий масленичный блин.

– Проще надо быть, фрау, – шепотом подсказал Афанасьев, – бедный московит перепугался все-таки. Их и так тут Петр Алексеевич муштрует на иноземный лад, а тут еще и вы со своими жуткими «толерантностями» и прочими… м-м-м…

Сильвия Лу-Синевна, отобразив на лице широкоформатное негодование, прервала Афанасьева:

– Попрошу не забывать, Евгений Владимирович, кто именно здесь главный. Я сама принимаю решение о том, как мне следует вести себя с аборигенами.