Миссия невыполнима (сборник)

Вывод – если у вас есть три миллиона – положите их уж лучше в банк под проценты и наслаждайтесь жизнью вдали от проблем и забот! Едем дальше. При наличии средств, на которые можно жить, нет смысла влезать в авантюры. Но если вы решили организовать свое дело, а денег у вас нет, то для дела вам понадобится взять кредит в банке. Знаете ставку банковского кредита – двадцать-двадцать пять процентов годовых! А знаете, сколько нужно будет отдавать денег с взятых вами трех миллионов в год? Семьсот пятьдесят тысяч! Да не хватайтесь вы так сразу за сердце! Это еще не все! И так – каждый год, плюс еще время от времени проходить через ноль – т. е. отдавать и возобновлять кредит! Не надо хватать ртом воздух! В конце концов, квартира-то у вас пока есть!

Но на всякий случай: семьсот пятьдесят тысяч – это:

три тонны сливочного масла,

двадцать тонн молока,

пять тонн трески,

тридцать телевизоров с диагональю больше ста сантиметров

и пятнадцать раз слетать в Египет вдвоем на двенадцать дней в высокий сезон.

Кстати, за эти деньги можно вообще оттуда не уезжать, а жить в съемных шикарных апартаментах и ни в чем себе не отказывать. А здесь вы мне предлагаете взять и отдать их банку – ни за что, ни про что! Нет уж, увольте!

Интернет – вот наша надежда и опора! Все наши пути ведут только в интернет – там мы будем создавать сайты, наполнять их контентом и софтом, а потом продавать, как горячие пирожки, и по пятнадцать тысяч у.е. за одни сайт! Начнем с создания интернет-магазинов, потом переключимся на продажу сайтов знакомств, а потом – создадим и наполним качественным содержимым политический портал и пойдем в политику! Впечатляет? Еще бы! Вот поэтому и я считаю, что нам нужно сосредоточить свои силы на интернете! Начнем прямо сегодня! Кто за? Прошу голосовать! Что это?

Ау? Дорогие, любимые мои тесть и теща! Ну, сколько можно спать, в то время как я с вами обсуждаю серьезные жизненные проблемы? Человек, понимаешь, только что вышел на пенсию и хочет чем-то заняться, а родные и близкие только и умеют, что спать – да еще и демонстративно. Нет, все, надоело! Пойду тоже прилягу в знак протеста! Я все сказал, пускай теперь другие думают!

Мурка

Он был странным. Все началось с рождения. Хорошенько всё взвесив, родители наградили его звучным именем Леопольд. Его папа считал себя рафинированным интеллигентом и поэтому страстно любил все европейское. Иногда, правда, его переклинивало, и он не менее страстно начинал все европейское ругать, а превозносить все американское. А именно то, что пришло из США или на крайний случай – из Канады. Но Канада – это, когда пребывал совсем уж в меланхолии. Заподозрить папу в любви, например, к жителям Южной или Центральной Америки было настоящим кощунством. Достижения Венесуэлы или Бразилии в области искусства, литературы и естествознания никогда папу не интересовали.

Мама была не менее интеллигентной, чем папа. И, следуя принципу разделения труда, сознательно оставила за папой евро-атлантическую нишу, а на себя возложила обязанность ругать все то, что к этой нише не относится. Начинала, конечно, с России, потом, распалившись, переходила на Азиатско-Тихоокеанский регион, Африку и оставшуюся часть Америки. Антарктиду обычно оставляла напоследок, и, как следует раскритиковав императорских, королевских и антарктических пингвинов, остывала и переходила к завершающей стадии всех своих тирад. Которые всегда заканчивались одинаково: «Здесь нет будущего! Нужно срочно валить!»

Имя он получил в честь императора Священной Римской Империи Леопольда Первого, который прославился тем, что яростно боролся с Людовиком XIV за сферы влияния в Европе. Папа по примеру просвещенных европейцев хотел дать своему сыну даже двойное имя, например Леопольд-Ганс, или даже тройное – Леопольд-Ганс-Христиан. И подумывал даже о четверном, но (все-таки он был рафинированным интеллигентом) решил для начала остановиться только на Леопольде, а если что, потом прибавить.

Мама не возражала, сказала только, что будет называть его Лео, что по латыни значит лев. И еще добавила, что надеется, что ее сын станет, как и они с отцом, настоящим рафинированным интеллигентом. Стоит заметить, что мама была потомственной дворянкой – у нее был личный, доставшийся ей по наследству дачный двор. Двор был неплох, единственное, что всегда омрачало радость мамы от его обладания – это насущная необходимость его чистить от снега и луж и высаживать новозеландскую траву. Что однако не делало ее менее дворянкой, чем она сама себя полагала.

В детский садик Лео не ходил. Родители считали, что нечего их сыну водиться с хамоватыми и вороватыми отпрысками простого народа, естественно, тоже вороватого, хамоватого и необразованного. В этом вопросе они были непреклонны и всячески старались удержать своего сына от вредных для него знакомств. На первых порах папа даже категорически возражал против прививок, которые нужно было ставить их новорожденному сыну, мотивируя свой отказ тем, что не может рука «медички» – как он говорил – из темных крестьян – принести пользу. И он – папа – накопит денег, и они все вместе поедут в Европу или в Америку, и там поставят нормальные прививки. С деньгами не срослось, и мама скрепя сердце потащилась-таки в районную детскую поликлинику, где, испытав эмоциональный шок, поставила Леопольду прививки – совершенно без очереди, быстро, безболезненно и бесплатно, т. е. даром. Но папе рассказать не решилась. Следует отдать ей должное – все-таки, она была культурной и образованной дамой – и тайком от папы решила не пренебрегать услугами детской медицины по месту жительства и в дальнейшем.

А папа об этом так и не узнал, и думал, что навсегда отгородил своего сына от чужеродного вмешательства «тупых местечковых расейских медичек». И тем самым спас ему здоровье и жизнь.

Время шло, сын рос, становился умнее и интеллигентнее. Он начал разбираться в тонкостях евро-атлантической демократии и в жутких оттенках тоталитаризма во всех остальных варварских странах. Перед сном ему читали статистические данные из отчетов Московской Хельсинской Группы, Freedom House и института Гэллапа. Он начал понимать, насколько ему повезло родиться в семье настоящих евроатлантистов, и насколько его будущее светлее и чище, чем у остальных его сверстников. Особенно той вертлявой соседской девчонки, которая все норовила ущипнуть его за мизинец, когда они встречались с ней на лестничной площадке.

Но вдруг идиллия внезапно закончилась. Наступило первое сентября, и родители (ничего не поделаешь!) вынуждены были отвести его в школу по соседству с домом. Это был настоящий кошмар. Он смутно помнил, как завершилась торжественная часть, наполненная шумом и гвалтом, броуновским движением учеников, улыбками и разговорами взрослых, детскими песенками и взрывами хлопушек. Их повели в аудиторию и стали знакомиться. Когда прозвучало его имя, класс взорвался смехом. Он только и мог услышать, что кто-то на задней парте, покатываясь от хохота, выдавил из себя: «Кот Леопольд!»

Лео был огорошен и раздавлен. Когда началась перемена, девочки шумною гурьбой побежали из класса, а мальчики собрались в кружок, из которого периодически доносилось: «Ну, что, пойдем над котом поприкалываемся?» Двое отделились от толпы, и один нагло спросил Лео: «Ну что, кот, как дела? Может, помурлычешь?»

Лео вздрогнул, пригнул голову к парте и сделал вид, что их не замечает. Мальчики со смехом отошли, не дождавшись ответа. Один походя предложил впредь называть Лео Муркой. Все дружно согласились и засмеялись. А потом разбились по парочкам и тройкам и перестали обращать на Лео внимание.

Дома была истерика. Папа, вздымая кулаки к небу, не своим голосом затравленно шипел, что: «Да как они посмели так оскорбить моего сына!» Требовал прислать спецподразделения полиции или – как он их называл – этих прокаженных солдафонов – и отправить навсегда все детское быдло по детским домам. Лишить их родителей прав на воспитание и возместить с каждого материальную компенсацию за причиненный моральный ущерб. Мотивируя это тем, что его ребенку был нанесен непоправимый психологический и эмоциональный вред.