Миссия
Шрифт:
– Дорогие мои, – говорил он, – я знаю сколь глубоки ваши страхи и переживания за тех, кто остался по ту сторону реальности. Сегодня уже готовы списки всех, кто застрял в Петле. Мы просим Всевышнего, чтобы Он сохранил их до того дня, когда порталы откроются. Но не только молитвами заняты наши лучшие умы, те, кто без сна и отдыха восстанавливают механизмы порталов. Я скажу Вам… Один миллион триста пятьдесят тысяч шестьсот восемьдесят шесть человек заперты сейчас в Петле. Имя каждого мы знаем. И каждый из них будет возвращён в семью. Максимум, что нм сейчас нужно, это ваше терпение и месяц времени. Я сам лично контролирую эту работу и потому являюсь гарантом её успеха. Я лично несу все издержки и ответственность за то, чтобы всё у нас с вами получилось. Ваша задача сейчас – постараться сохранить себя
В этот момент к Гаэлю подлетела бабочка с мерцающими на солнце тёмно-синими крыльями. Это умилило взволнованную толпу и придало словам его почти символический смысл. Гаэль чуть заметно улыбнулся, посмотрел куда-то в гущу людей и показал в этом направлении пальцем. Вряд ли кто понял этот его жест. И вряд ли кто догадывался о том, как слова «свет» и «Всевышний» коробили тёмные покровы его души.
5
Выйдя из душа, Ника высушила волосы феном – длинные, русые, с редкими мягкими локонами – и прошла в комнату, чтобы одеться. Но, проходя мимо зеркала, служившего в нужный момент плюсовым порталом, она остановилась. Было раннее утро, луна заходила на западе и глядела в чуть приоткрытое окно. Здесь, в Петле, луна была раз в двадцать больше в диаметре, так что можно было при желании рассмотреть все её кратеры. Её бледно-жёлтый свет врывался в комнату сказочной позолотой и делал все предметы особенно наполненными жизнью. И сама себе в отражении Ника показалась существом волшебным, с рассыпанными по плечам волосами, с тонкой талией и эльфийской грацией в лёгкой поступи стройных ног. Эта сказка, на секунду овладевшая ей, напомнила одну ночь в деревне у бабушки. Это было в далёкой России, в январе, в святки. На улице пятый день стояли трескучие морозы, заняться особо было нечем (у бабушки сломался телевизор, а в такую непогоду даже сотовая связь перестала работать). Вот бабушка и предложила Нике погадать на суженого. Девочке тогда исполнилось только шесть, но суженый её очень заинтересовал. Русский язык она знала не очень хорошо, поэтому само слово ассоциировалось у Ники и с человеком, которого зачем-то сузили, и с тем, кто прямо с ужина должен выйти к ним из зеркала. К этому примешивалась ещё и "стужа", о которой все вокруг постоянно твердили. Когда бабушка объяснила, что суженый это жених, то Ника твёрдо решила, что вот как только тот покажется в зеркале, так сразу же она его пошлёт к "чёрту на кулички". Больно вот он ей нужен, суженный со всех сторон да ещё и обжора.
Как только стемнело, они с бабушкой пошли в баню. До этого баню хорошо протопили, повсюду стоял горячий духмяный запах; стены снаружи пугающе трещали, придавая атмосфере с зеркалом и свечами дополнительную тревожность. Ника разделась и села перед небольшим круглым зеркалом. Под ложечкой засосало. Она испуганно посмотрела на бабушку. Но та стояла рядом спокойная, слегка улыбаясь и поглаживая Нику по плечу. «Суженый, ряженый, приди ко мне ужинать». Ника повторила это несколько раз, изо всех сил напрягая своё внимание. Свеча вздрогнула, словно кто-то невидимый дунул на неё, и погасла…
Воспоминания, вероломно ворвавшиеся из прошлого, обдали тело будто бы холодком той зимы. Бабушка умерла на следующий год после странного гадания в бане, и с тех пор Ника о ней ни разу не вспоминала. Даже забыла как называлась та российская деревня. Что-то от слова «дуло»… То ли Дулово, то ли Дулино… А может не от «дула», а от «дули»? Вместо свечи теперь горела луна, а зеркало и впрямь было самым что ни на есть порталом. И ведь оттуда действительно мог выйти сейчас кто-то…
– Суженый, ряженый, приди ко мне ужинать, – чуть слышно прошептала Ника, словно боясь, что её кто-то услышит и сочтёт сумасшедшей. Странно, что так легко ей удалось вспомнить это заклинание и произнести почти без заминки.
Постояла ещё минуту, с гордой осанкой, распустив волосы по нежным изгибам груди, завлекая из зазеркалья свою судьбу. Расфокусировала
глаза, так что зеркало превратилось в туманное пятно; представила бескрайнюю снежную равнину, и по тропе навстречу ей шёл мужчина в пушистой меховой шапке. На усах и бороде его намёрзли сосульки, метель то заволакивала его фигуру, то снова приоткрывала. Колкие снежинки уже щипали Нике кожу, мужчина всё ближе и ближе. Он не смотрит на Нику, не поднимает глаз, словно намеревается пройти сквозь её…«Дуляево», – вспомнила Ника название бабушкиной деревни.
Она усмехнулась и этой своей фантазии и названию деревни. Втиснула большой палец правой руки между средним и указательным и показала зеркалу дулю…
*****
Тем временем Калеб, выйдя из своей камеры на поднявшийся вокруг шум, обнаружил, что все бегут из здания во двор. Громкоговоритель зловеще молчал, хотя картина походила на бунт. Пытаясь прокрутить в голове все возможные варианты происходящего, Калеб не смог придумать ничего вразумительного, и потому оставалось сделать лишь одно – вместе со всеми двигаться прочь из здания.
– Давай, парень давай, – хлопнул его по плечу пробегавший мимо Буру. Это был здоровенный детина, попавший сюда прямо с конопляных плантаций. Дикой даггой называли на его земле коноплю, а имя его переводилось как Бык.
Калеб последовал за ним.
Всё на той же спортивной площадке, где вчера Лимбо превратился в огромного слизня, собралась толпа. Но даже на поверхностный взгляд было видно, что людей меньше, чем сорок два.
– Все здесь? – хриплым зычным голосом спросил Джеро. Он был здесь кем-то вроде главного среди зэков. А прозвище придумал ему Буру, сказав, что в переводе это «жестокий». Джеро понравилось.
– Кажись все.
– Короче, – продолжил Джеро, – у нас с вами, похоже, случилась жопа.
В толпе раздался гул. Мужчина знаком руки попросил тишины.
– Я в камере живу не один, как вы знаете. Сегодня кореш мой должен был откинуться… это… полчаса назад. Так, Филипп?
– Так, – подтвердил щуплого вида мужичок, представлявший из себя ходячую галерею татуировок.
– Но что-то пошло не так. Мы хотели выяснить у синтов, но тех и след простыл. Нет никого. А потом… Расскажешь, Буру?
– Да, – подхватил тот. – Знаете, я всех раньше выхожу во двор, ещё до завтрака, пока все блины на штанге свободны. Так вот… Иду я, значит, по коридору мимо будки охранников и слышу там возню. Как будто дрались там или мышь ловили… Ха… Да откуда здесь мыши… Я, значит, так осторожно подкрадываюсь, чтобы в окошко к ним заглянуть. И смотрю. Там их двое было, и такое чувство, что они бегали от третьего. Но третий был словно бы невидимый. Вот они смотрят с перекошенными лицами в пустоту и мечутся по комнате, пытаясь подобраться поближе к двери. А тот, третий, невидимый типа, словно им не даёт этого сделать. Одному из охранников показалось, – это я так думаю – что проход на секунду освободился, и он туда ломанулся. И вот… Исчез. Ну то есть пропал вообще, как если бы его и не было в будке до этого. Второй съёжился весь и замер от страха. Вот я не думал, что синты могут бояться. Но натурально, прям передёрнуло его от страха. Да я сам-то чуть было не обосрался. Короче, секунд через пять исчез и этот второй. Точно так же, как будто и не было никогда. Я так думаю, что и третий, если он был с ними, тоже туда же. Ну я не знаю куда. Джеро вам скажет.
– В общем, – снова заговорил Джеро, – разные люди здесь побывали, многие из них знали, что да как устроено с этой Петлёй. Вывод здесь только один: там, по другую сторону, что-то случилось. Портал на выход не работает. Возможно, на вход тоже. Защитный контур, который не давал «блуждающим» проникнуть на территорию, тоже приказал долго жить. Это я точно вам говорю. Эти блуждающие порталы и проглотили синтов. Следовательно, они могут быть где-то рядом. Посмотрите, сколько нас здесь осталось. Сколько, Филипп?
– Тридцать шесть.
– Тридцать шесть. Это, значит, шестерых уже нет. И это только за утро. Я не знаю, что грозит нам, окажись мы сожранными порталом, но точно знаю, что там, за этими стенами, нас ждёт хоть какая-то да свобода. Мне ещё больше тысячи циклов протирать нары. И уже тысячу я здесь. И лично я этот шанс не упущу. Возможно, на той стороне уже вовсю чинят поломку, поэтому времени у нас мало на то, чтобы выйти отсюда. И это не наша вина. Мы спасаем свои жизни. Правда на нашей стороне.