Мистер Икс

— Все, что угодно, Джей.

— Все, — содрогается она.

— Но ты сама предложишь мне это.

Она закрывает рот, а ее тело снова содрогается. Я беру плед с кресла, и укутываю ее.

— Я не какое-нибудь чудовище. Я твое чудовище. Я забочусь о том, что мое. Можешь поверить в это.

Она дергает плед, и укрывается сама. Не думаю, что прямо сейчас она готова отдать себя мне. Хотя, сейчас я все равно не хочу ее трахать. После того, как я увидел ее в своей сперме, мне даже мыслить стало легче. Я знаю, что делать дальше. Я обучу мою зверушку, и получу свое возмездие. Одно другому не мешает. Наоборот, когда она будет в полном моем распоряжении, это скажется на ней. Я заберу ее удовольствие и боль, и это уничтожит ее, как я и планировал.

Не могу сдержать смешок, думая об этом.

— Что смешного? — спрашивает она.

— Забавно. Я всегда хотел, чтобы ты была моей, но только на моих условиях. И теперь ты моя, — хватаю ее подбородок и наклоняюсь к ней, оставляя на губах крепкий поцелуй. — И я не собираюсь когда-либо отпускать тебя, ты ведь понимаешь это?

Она нахмуривается, но позволяет поцеловать ее. От ее мягких сочных губ мой член снова встает. Меня заводит то, как она терпит мой запах, и все равно позволяет поцеловать ее. Мой язык исследует линию ее рта, а потом погружается глубоко внутрь, пока она хватает воздух носом.

Внезапно ее рука вырывается из-под пледа, и она опрокидывает меня, оказываясь сверху. Я падаю на спину, пока она пытается возместить всю свою злость на мне. Она почти ухватилась за пистолет. От стен комнаты отразился ее бешеный крик. Одной рукой я прижимаю ее к своей груди, а другой хватаю за запястья.

— Отпусти меня, урод!

Я начинаю хохотать, когда чувствую ее сопротивление.

— Джей, сколько раз ты еще попытаешься сделать это?

Она бесится, словно сумасшедшая в припадке, пока я отдираю ее пальцы от пистолета. Теперь она лежит сверху на мне, с руками за спиной (не без моей помощи), и ее глаза стреляют по мне, словно глаза ястреба по добыче.

— Почему ты до сих пор сопротивляешься?

— Потому что я могу, — рычит она.

— А что потом? Если бы тебе удалось заполучить мое оружие, о чем можешь забыть, конечно, что дальше? Моя смерть тебе не поможет. Я уже сказал тебе, и ты на все сто понимаешь, что я прав. Ты видела их. И они придут за тобой.

— Мне плевать.

— Даже зная, что умрешь?

Она захлопывает рот. На лбу появляется глубокая складка, что вызывает во мне еще больший смех.

— Я сказал тебе — единственный способ выжить — остаться со мной.

— Чушь! Если у меня будет пистолет, я сама позабочусь о себе.

Я качаю головой.

— Как ты собираешься позаботиться о себе, если со своим же дерьмом разобраться не можешь? Не считая моего.

— Что это должно означать? — она пытается освободиться из моей хватки. — Отпусти!

— Только если скажешь, что не попытаешься снова сделать это!

— Хорошо. Не попытаюсь. Доволен?

— Нет. Наоборот. Я редко бываю доволен.

— Это почему же? — она продолжает ерзать. — Ты всегда выглядишь чертовски довольным.

Она до сих пор ведет себя, как ребенок. Это напоминает мне далекое время, когда я хоть немного был счастлив. Как и она. Когда я не был под завязку в дерьме, как сейчас. В принципе, я с рождения был в дерьме, но в моей семье это считалось нормальным. Но теперь…после того, что со мной случилось…да, пожалуй, можно сказать, что хуже уже некуда.

Я отталкиваю ее от себя, и усаживаю рядом. Я пристально присматриваю за ней, как только она отодвигается от меня. Она потирает запястья, и смотрит на меня, будто предупреждая о чем-то. Мило.

— Чтобы ты не планировала, я надеюсь, ты понимаешь, что шансов у тебя нет, — говорю я.

Ее ручонки сжимаются в кулаки, когда она поворачивает ко мне голову.

— У тебя никогда не получится забрать у меня этот пистолет. Черт, да даже если бы тебе удалось, ты бы не выстрелила в меня.

Она фыркает.

— Можешь и дальше так думать.

— Это правда. Не потому что ты не умеешь стрелять. В этом я не сомневаюсь, — ее взгляд с интересом следит за мной, ожидая продолжения. — Я знаю, что ты целилась в людей. Ты бы просто не выстрелила в меня. Ты новичок.

— Новичок? — выплевывает она.

— Ты понятия не имеешь, как стрелять в людей.

— Да пошел ты! Я не раз использовала его!

О, я видел, как она использует его. Дрожит, будто пятилетняя девочка.

— Угрожала? Да! Но ты убила хоть раз?

Мне хватает того, что она не отвечает.

— Нет. Вот откуда я знаю, что ты понятия не имеешь, что такое пистолет. Держать его в руках — одно. Стрелять из него — другое. Пока ты не используешь его хотя бы раз, ты и приблизительно не будешь иметь понятия, как защитить себя.

— Какая разница… Я не верю в это

— Поверь мне. Я знаю. Я достаточно убил за свою жизнь.

— Достаточно, это сколько?

— Слишком много, чтобы вести счет. Но думаю, около тысячи. Плюс, минус.

Ее глаза распахиваются, когда она резко втягивает воздух. Ресницы трепещут.

— Я всю жизнь убиваю людей, птенчик.

— Ты ведь не серьезно? Ты всю жизнь убиваешь людей? Чушь какая-то! Дети не могут убивать других. Все мы начинаем с невинного пути.

— Быть ребенком — не значит, быть невиновным. Нет такого понятия. Не в этом мире. Особенно не тогда, когда рождаешься в моей семье.

Семья. Что бы ни несло в себе это слова, я ненавижу говорить о ней. Я даже не понимаю, почему сейчас рассказываю ей об этом. Я прочищаю горло.

Она садится прямо, обхватывает колени руками, и опирается на них подбородком.

— Так у тебя была семья? Какими они были? Таким же моральными чудовищами, как и ты?