Мистификация

Я поставил телескопическую линзу, скорость затвора двести пятьдесят, сфокусировал его на бесконечность и приготовился к действию.

Первый субъект лежал под пальмовым деревом, на губах черная корка, пустая бутылка "Сандерберд" валяется рядом с отброшенной в сторону рукой.

– Подожди, – сказал Дик. – Я сейчас заставлю его открыть глаза.

Он слегка подтолкнул спящего носком ботинка, тот открыл красный от лопнувших капилляров глаз и уставился на нас. Другой глаз оставался закрытым, склеенный желтоватой липкой полоской гноя. Я пристально посмотрел на него сквозь объектив, но на кнопку не нажал.

Дик толкнул меня:

– Давай.

– Нет. Надо его сначала отмыть, а у нас на это нет времени. – Красный глаз закрылся, и мы ушли.

На скамейке играли в шашки два старика. Один из них полностью соответствовал нашему списку особенностей, за исключением того, что был полностью лысым.

– У вас есть шляпа, мистер? – спросил его Дик.

Тот быстро взглянул на него из-под насупленных бровей, а затем сделал жест рукой, как будто отгоняя назойливую муху.

– Послушайте, – настаивал Дик. – Если у вас есть шляпа, то вы сможете заработать пять баксов.

На эти слова будущий Хьюз открыто взглянул Саскинду в лицо:

– Правда? А кто из вас?

Дик в изумлении повернулся ко мне.

– Забудь об этом, – ответил я. – Он думает, что мы его снимаем на ночь.

– Я вообще-то предпочитаю чистых пожилых людей.

Мы еще полчаса послонялись по парку, получили предложение от двух голубых, подозрительный взгляд от полицейского и еще два от людей в штатском, после чего решили убраться восвояси, пока не нарвались на неприятности.

Подойдя к автостоянке, мы выяснили, что на дежурство заступил другой охранник. Копия Хьюза, в зеленом комбинезоне, с усами и в потертой фетровой шляпе, сидела в будке у выезда. За десять долларов и обещание выслать копию "Ежегодного бюллетеня автостоянок" с его фотографией внутри он снял верхнюю часть комбинезона, сдвинул шляпу на затылок и позволил мне сделать десять снимков, все слегка не в фокусе, на всех лицо старика было наполовину скрыто тенью нависающего козырька будки.

На следующий день мы забрали все фотографии, сделанные в Академии киноискусств, офисе "Тайм-Лайф", Хьюстоне и на Ибице, а также купили лупу "Агфа" – специальное увеличительное стекло для обзорных листов с негативами. К нашему облегчению, документы, сфотографированные мною в "Лайф", получились хорошо, хотя некоторые снимки вышли слегка размытыми. Какое-то время мы в задумчивости постояли над десятью портретами парковщика, посмеялись над собственной глупостью, разорвали их на мелкие клочки и выбросили в мусорную корзину.

* * *

В тот вечер Дик валялся на моей кровати, а я сидел за столом, перебирая записи и фотографии.

– Все, хватит, – слабо сказал он. – Больше не надо ничего искать. Нечего испытывать удачу, а то она кончится.

– По дому скучаешь?

– Именно.

Я засмеялся:

– Ну, не надо так скорбно. Я тоже соскучился. Хорошо, ты улетишь на следующем самолете. А мне еще надо проверить архивы "Таймс". К тому же надо увеличить фотографии, чтобы их можно было прочитать.

Мы подискутировали на эту тему, а потом решили, что самым мудрым решением будет увеличить снимки где-нибудь в Европе, предпочтительно в фотолаборатории, где не говорят по-английски, или в Лондоне, где интерес к Хьюзу минимален. В тот же вечер я отвез Дика в аэропорт и посадил на рейс до Лондона, предварительно распив с другом по стаканчику в баре.

– В следующую нашу встречу, – пообещал я, – мы приступим к настоящей работе. Езжай домой, отдохни и соберись с силами.

Он поднял бокал в нашем любимом тосте:

– Смятение нашим врагам.

– Да будет так, – ответил я, ткнул его в плечо и добавил: – Береги себя, хорошего тебе полета, и оплати счет в баре.

На следующее утро я поехал в "Таймс" и провел всю первую половину дня в их архиве. Думал, что наша удача выдохлась, но ошибся. Папки просто пучились от фактов, большинство из которых были мне незнакомы. Я скопировал все, показавшееся мне полезным, а когда поставил на место последнюю в секцию под буквой "X", то нечаянно заметил еще один документ, помеченный жирным штампом "КОНФИДЕНЦИАЛЬНО". Я повернулся спросить библиотекаря, можно ли мне просмотреть эти материалы, но женщина куда-то отлучилась. Один из клерков сказал, что она вернется через десять минут. За это время я спокойно скопировал отчет репортера с места автокатастрофы 1936 года, в которой Хьюз насмерть задавил шестидесятилетнего прохожего по имени Эйб Мейер. Версия журналиста так и не вышла в свет и сильно отличалась от того, что было напечатано впоследствии по этому поводу. Когда придет время, решил я, Ховард расскажет мне, что же там произошло на самом деле.

В ту же ночь я взошел на борт самолета и через полюс долетел до Копенгагена. Там купил парочку датских свитеров ручной работы для Эдит и детей, а потом позвонил в Лондон. Горничная Нины Мэри сказала мне, что ее хозяйка на Ибице.

– Но она оставила вам сообщение. Если вы приедете в Лондон, то можете остановиться у нее.

С красными затуманенными глазами, похожий на лунатика, я бегал по всему Лондону по разным фотомастерским, пока наконец все пятьсот обзорных листов не были увеличены до глянцевых снимков размером 8x10. На следующий день я первым же утренним самолетом улетел на Ибицу. Эдит, загорелая и радостная, ждала меня вместе с детьми в аэропорту. Я обнял их всех и сказал:

– Боже, как я рад вас видеть. Какая выматывающая поездка.

– Все прошло хорошо, дорогой?

– Да, прошло... – Я слишком устал, чтобы вдаваться в подробности. – Расскажу все позднее, ты мне просто не поверишь. – Я скользнул за руль "мерседеса", отодвинул кресло назад, давая простор ногам, потом наклонился поцеловать жену. – У нас будет книга, – заверил я. – Великая книга. Все, что нам осталось, – это сесть и написать ее, – и утомленно улыбнулся.

Глава 9" Кто сегодня Ховард – ты или я?"

Этот момент терпеливо ждал своего часа с самого первого дня существования проекта "Октавио". Мы сели в залитой солнечными лучами студии, обливаясь потом; я – на большой красный вращающийся стул со сломанными колесиками, Дик – в мягкое кресло, спиной к обжигающей синеве Средиземного моря. Но что-то мешало нам взять это препятствие. Мы были связаны обязательствами, переполнены знаниями, готовы к работе, но между нами и будущей книгой, казалось, стоял какой-то барьер под высоким напряжением, не позволяющий приблизиться. В ту минуту не существовало никаких схем и планов. Просто ощущение. Мы готовы были создать Ховарда Хьюза. Высокомерие, присущее нашему замыслу с самого начала, но до сих пор скрытое, одновременно поразило нас обоих, хотя мы так и не смогли осознать его, понять причину неуверенности и колебаний.

– Давай не будем устраивать фальстартов, – сказал я, повертев в пальцах и наконец прикурив очередную сигарету – Надо все обдумать.

Дик кивнул:

– Можем спокойно пропустить денек. Приступим завтра прямо с утра.

Практически каждая горизонтальная поверхность в студии, включая ручной работы покрывало из Марокко, была завалена исследовательскими материалами. Урезанная, конспективная версия рукописи Дитриха лежала на столе, рядом с магнитофоном и пишущей машинкой. Три полки книжного шкафа были забиты книгами, купленными нами в путешествиях, а по полу разбросаны четыре дюжины голубых картонных папок, распухших от ксероксов газетных и журнальных статей, увеличенных фотографий архивов "Тайм-Лайф", проспектов, брошюр по путешествиям, записок, наспех накарябанных от руки, и карт. На папках стояли подписи: "ТРАНС УОРЛД ЭЙРЛАЙНЗ", "ПЕРВЫЕ ПОЛЕТЫ", "РКО ПИКЧЕРЗ", "ЕЛОВЫЙ ГУСЬ", "АНГЕЛЫ АДА", "СЕНАТСКИЕ СЛУШАНИЯ", "ХЬЮЗ ЭЙРКРАФТ", "ЭФИОПИЯ, ХЕМИНГУЭЙ", а также "ЛИЧНЫЙ ОПЫТ", "ЖЕНЩИНЫ" и "РАБОТА"; относящиеся к делу годы выделены красным. Внешний беспорядок был всего лишь видимостью.