Митя

Гера не любил гостей и всякий раз искал разные причины, чтобы не пускать к себе в рабочее жилище никого, но мне было жутко интересно, как там все устроено. На ходу придумав предлог, я подошел ближе.

Послышались голоса. Один из них я узнал сразу – хриплый, будто простывший, и родной принадлежал хозяину жилища, второй же мне был незнаком.

Подойдя ближе, я смог различить слова и понять, о чем толковали.

– Ты, Филипповна, зла на меня не держи, в хату, как ты наказывала я селиться не стану – мне и тут будь здоров дел хватает.

– Бог с ней, с хатой, Герман, – отвечал ему женский голос. – Ты, главное, не забудь за Алешкой приглядывать. У него ведь больше нет никого.

– За малым присмотрю, будь спокойна, голодным не останется, не пропадет. Но и папкой ему стать мне не в пору – у самого уже песок из сапог просится.

Голоса умолкли. Я ступил за порог. Внутри пахло сыростью, копченым салом и заваркой. Было темно и прохладно. Над верстаком, склонившись, висела икона Николая Чудотворца, а дальше были развешены рыбацкие сети.

На верстаке тусклым огнем горел керосиновый примус, света которого хватало в обе стороны лишь на пару локтей взрослого человека. Но и того хватило, чтобы я смог различить березовый табачный кисет, какие-то книги, которые скорее всего шли на растопку, потому как Гера был неграмотным. Еще я разглядел давно потерявший свой блеск от постоянной копоти средних размеров самовар.

Посередине комнаты стоял металлический чан, высотой до потолка, увешанный всякими вентилями, приборами, и большими гайками на каждом стальном поясе, которых было не меньше четырех по всей высоте. Аккуратно переступая через разбросанный инструмент, я продвигался вглубь комнаты, но Геры по-прежнему не было видно. Крупная капля, слетевшая с потолка угодила на темя, заставив меня вздрогнуть.

– Гера? – приблизившись к створу ворот проговорил я.

– Кому Гера, а кому Герман Ефимыч… – недовольным хриплым голосом раздалось где-то в углу.

– Я тебе хлеба принес.

– Ты же здесь не за этим? – доносилось из глубины.

– Батя велел прийти к нам, дело у него к тебе.

– Дело, это хорошо. – приближался голос, очерчивая в темноте знакомую фигуру старика. – Мне вот только морду закончить плести, – подойдя вплотную добавил он.

Мордой называли рыболовную снасть, которую плели из прутьев. Она имела два конуса разных диаметров, скрепленных между собой ободами, для того чтобы рыба могла заплывать в сосуд, без возможности выплыть обратно.

Дух от Геры исходил такой, что можно было комаров выкуривать без дегтя.

Оставив ему обещанную булку хлеба, я отправился домой, так и не узнав, с кем он толковал.

Смеркалось.

В постели, прочитав вечернюю молитву Пресвятому духу, я повернулся к стене. За окном, где-то вдали, слышался редкий лай собак и стрекот кузнечиков. Постукивание глупых мотыльков о стекло дописывали картину деревенской ночи. Лунный свет падал на спинку кровати и уголок ковра, подсвечивая его узоры. Пальцем я выводил на нем буквы, как нас учили в школе, придумывая им смешные имена.

Движения моей руки заставляли старую деревянную кровать издавать неприятный скрип, и она напоминала деревянную лодку, качающуюся на волнах в ночи.

Дописывая пальцем очередную букву, я почувствовал волну неприятного прохладного воздуха, словно кто-то отворил окно. Запах был похож на пихтовый, только с гнилью. В этот же момент до меня донесся протяжный скулеж Грея, который я не слышал с тех пор, как батя пару лет назад случайно наступил ему на лапу.

По моей комнате гулял ветер, но окно и дверь были заперты. Я боялся пошевелиться и повернуться, чтобы посмотреть вокруг. Натянув одеяло на голову и поджав ноги, я услышал скрип половицы прямо у моей кровати.

Мое тело оцепенело, пальцы не слушались. Грей уже лаял так громко и остервенело, что его, наверное, слышала вся округа.

Я стал выдавливать из себя слова:

– Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…

Пол начал скрипеть сильнее, чем когда на нем отплясывали в праздники. Раздался звук открывающегося окна, за которым последовал хлопок, и окно закрылось.

Тишина.

Страх сдавил горло, не позволяя закричать. Лишь мое редкое прерывистое дыхание напоминало о том, что я еще жив. Отодвинув краешек одеяла, я осмотрел комнату. Все было так, как и всегда: высокий темный шифоньер, приставленный к стене, заслонял часть окна. Дальше небольшой лакированный письменный стол для выполнения школьных домашних заданий с торчащими из него, как два вывернутых кармана, выдвижными ящиками, где хранилась вся моя канцелярия, вперемешку с рыболовными крючками и блеснами.

Переведя дыхание, и скинув одеяло, я ступил на половицы. На полу, в шаге от кровати, виднелось темное пятно непонятной формы. Я отпрянул. Пятно не двигалась, а постепенно приобретало формы небольшой шкатулки. Запустив подушкой, я убедился что оно сдвинулось в дальний угол, ближе к столу. Прижавшись спиной к стене, и собрав под себя все одеяло в комок, я шепотом продолжил:

– Да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день.

Страх потихоньку отпускал, чего нельзя было сказать про любопытство. Бросать в непрошеного гостя больше было нечем. Нащупав выключатель над головой, я зажег свет. На полу лежала книга.

Глава 3.

Возвращение

Звук удара молота о наковальню напоминал колокольный звон. Это утро началось с него. Дед Селиванов, Яков Николаевич, вставал ни свет ни заря, но не уезжал в лес на работу, как мой батя, а управлялся с хозяйством. А после затевал ремонт того, что под руку попадалось, и что ему несли деревенские: от рассохшегося топора, до прялки. Неугомонный старик тишины не переносил на дух, и с утра до ночи стучал да колотил, принося людям пользу, даря изношенным механизмам вторую жизнь.

Нащупав ногами пол и протерев глаза, я сразу бросил взгляд в угол комнаты, где лежала книга, но на полу ничего не было. Выдохнув, я порадовался мысли, что это был дурной сон.

– Мам? – мой голос разошелся по дому и вернулся ко мне слабым эхом. Никого не было. На столе нашей кухни стояла чашка уже остывшего супа. Из распахнутого окна до меня доносились голоса – маменька с кем-то говорила через забор.

Закончив с супом и хлопнув добрую кружку компота, я направился на улицу. Грей, как всегда, встречал меня радостным вилянием хвоста, подпрыгивал, вставая на задние лапы, и ластился у моих ног. А появился он у нас три года назад при следующих обстоятельствах.

Дед Илья, со Школьной улицы, в поисках самогона для поправки здоровья, держа за пазухой маленького щенка, бродил по улицам, предлагая обмен.

– Егор! – ударил он грязным сапогом в калитку. – Тащи пузырь, я тебе волка принес!

Батя продолжал колоть дрова, не обращая внимания.

– Смотри! – доставая из-за пазухи щенка, гордо, будто это было сердце, а он был Данко, тряс в воздухе мягким комком гость. – Литр ставлю, что на зверя пойдет!

– А если не пойдет? – равнодушно, не поворачивая голову, произнес батя.