Мизери

– Кого там принесло в десять часов? – закричала она. – Эй, вы, благодарить вас не стану, я здорово обожглась из-за вас!
– Миссис Рэмедж, это Джеффри! Джеффри Оллибертон! Ради Бога, откройте!
От неожиданности миссис Рэмедж открыла рот. Уже почти у двери она сообразила, что на ней ночная рубашка и чепец. Однако ей никогда не приходилось слышать, чтобы Джеффри так кричал, и если бы ей сказали, что он на такое способен, она бы не поверила. Если и есть во всей Англии человек с более твердым характером, чем у ее обожаемого Господина, так это Джеффри – и все же именно Джеффри кричал сейчас, как женщина, у которой вот-вот начнется истерический припадок.
– Минутку, мистер Джеффри! Я не одета!
– К черту! – проорал Джеффри. – Да наплевать мне! Откройте! Миссис Рэмедж, открывайте, ради Христа!
Она еще секунду поколебалась, потом отодвинула засов и распахнула дверь. Вид Джеффри прямо-таки ошеломил ее, и она почувствовала, как где-то в глубине рассудка с глухим стуком вновь зашевелились черные мысли.
Джеффри переступил порог как-то боком, словно у него был искривлен позвоночник. Правую ладонь он прижимал к левому боку. Волосы его спутались. Темно-карие глаза казались потухшими угольками на белом лице. Обычно Джеффри Оллибертон одевался тщательно, можно сказать, щегольски, но на сей раз выглядел весьма странно. На нем был старый потертый фрак. Пояс сбился набок, воротник белой рубашки был расстегнут, а штаны из грубого сержа [17] скорее подошли бы не первому богачу Литтл-Данторпа, а бездомному бродяге. На ногах у него были стоптанные шлепанцы.

17

Шерстяная материя.

Одеяние самой миссис Рэмедж – длинная ночная рубашка и ночной чепчик, отделанный шелковыми лентами, из-под которого небрежно выбивались растрепанные локоны, напоминая бахрому абажура, – тоже едва ли годилось для придворного бала, и тем не менее экономка, открыв рот, воззрилась на Джеффри. Совершенно очевидно, что он снова повредил ребра, переломанные трое суток назад во время поездки за доктором, но глаза его сверкали не только от боли. В них светился едва сдерживаемый ужас.
– Мистер Джеффри! Да что же…
– нет! – хрипло рявкнул он. – не надо ни о чем спрашивать. Сначала ответьте на мой вопрос.
– Какой вопрос?
Теперь она по-настоящему перепугалась, и ее левая ладонь, прижатая к пышной груди, сжалась в кулак.
– Вам что-нибудь говорит имя мисс Ивлин– Хайд?
Внезапно она поняла, откуда взялось ощущение тревоги, не покидавшее ее с субботнего вечера. Эта чудовищная мысль уже возникала в какой-то части ее сознания и была подавлена. Ей не требовалось объяснений. Было произнесено имя несчастной мисс Шарлотты Ивлин– Хайд из Сторпинг-он– Феркилла, деревушки, расположенной к западу от Литтл-Данторпа, и этого было достаточно, чтобы из ее груди вырвался крик:
– Святые угодники! Господи Иисусе! Неужели ее похоронили живой? Неужели ее похоронили живой? Неужели мою дорогую Мизери похоронили заживо?
Прежде чем Джеффри успел ответить, со старой доброй миссис Рэмедж случилось то, чего не случалось ни разу за всю ее жизнь: она упала в обморок.

ГЛАВА 5

Джеффри не мог терять время на поиски нюхательной соли. Да и вряд ли миссис Рэмедж, старый, закаленный в боях ветеран, держала у себя в доме такие вещи. Зато под раковиной он нашел тряпку, слабо пахнущую нашатырем. Он не ограничился тем, что дал миссис Рэмедж понюхать ее, а буквально прижал тряпку к ее лицу. Слова Колтера открыли перед ним пусть маловероятную, но все равно ужасающую возможность, так что времени на размышления не было.
Миссис Рэмедж дернулась, вскрикнула и открыла глаза. Мгновение она непонимающе и удивленно смотрела на него, затем подняла голову и села.
– Нет, – сказала она. – нет, мистер Джеффри, пожалуйста, скажите, что вы не это имели в виду.
– Не знаю, верно это или нет, – ответил он. – но мы должны немедленно пойти туда и убедиться. Немедленно, миссис Рэмедж. Если придется копать, я не смогу справиться один…
Она с ужасом смотрела на него, прижимая пальцы к губам с такой силой, что ногти побелели.
– Вы могли бы мне помочь, если понадобится? Мне просто больше не к кому обратиться.
– Господин, – пробормотала она, – Мой Господин мистер Йен…
– … ничего не должен знать, пока мы что-нибудь не выясним! – перебил ее Джеффри. – Он вообще ничего не узнает, если Господь будет милостив.