Младший научный сотрудник 7

— Через полчаса буду, — отрапортовал я, — максимум через сорок минут.

* * *

Не через сорок минут, конечно, но в пределах часа я управился… дом был большой и несуразный, типичная брежневская высотка, вставленная в застройку 19 века. Где-то тут рядом композитор Танеев кажется жил, поэтому и улица его имени.

В ответ на звонок открыла сама хозяйка, статная дама со следами, как это принято говорить, былой красоты.

— Ваша мама пришла, молочка принесла, — не удержался я от цитаты из одной ее репризы.

— Мне приятно, что мое творчество помнит народ, — усмехнулась она, — заходи, вот тапочки.

Она провела меня кухню (сама квартирка была довольно скромной, две комнатки и узенький коридор), где уже стоял электрический самовар и чашки с блюдцами.

— А кто такой этот Хосе Игнасио? — все же поинтересовалась она, разлив чай.

— Герой одной латиноамериканской мыльной оперы, — ответил я.

— Стоп, — остановила она меня, — что за мыльная опера? О том, как мыло делают? С песнями и танцами?

— Не совсем, — отхлебнул я душистый чай из чашки, — так называется формат сериала… ну многосерийного фильма, если так понятнее, в странах Европы и Америки. Отличается от обычных сериалов тем, что здесь нет почти никакого внятного сюжета, просто описывается день за днем какой-нибудь семьи или нескольких семей. А почему мыльная? Наверно потому что в рекламе первых таких опер было очень много рекламы компаний, производящих мыло — Проктер-энд-Гэмбл например, или Колгейт с Юнилевером.

— Пример какой-нибудь приведешь? — неожиданно потребовала она.

— Запросто… самой первой такой оперой наверно был Фаруэй-хилл, про вдову, которая переезжает из большого города в захолустье. А потом пошло-поехало, На пороге ночи, Любовь к жизни, Мрачные тени… эта последняя была очень необычной, там героями были ведьмы, вампиры и привидения. Если брать нынешнее время, то на волне успеха сейчас Даллас и Династия, про семьи американских миллиардеров.

— А при чем тут тогда Хосе-Игнасио? — не поняла она.

— А это адаптация американского творчества к рынку Южной и Центральной Америки… сериал, на который я намекал, называется «Просто Мария», о простой мексиканской девушке, а ее главный партнер в нем — это адвокат Хосе-Игнасио.

— Понятно, — усмехнулась она, — про мыльные сериалы мы поговорили, давай теперь о деле.

— Я вас внимательно слушаю, Мария, — сказал я, отложив в сторону пустую чашку.

— Мы с Александром хотим эмигрировать из страны, — сильно удивила она меня… всего ожидал, но только не этого. — И хотим попросить твоей помощи — ты же теперь человек не из последних среди власть предержащих, согласен помочь?

— Тэээк, — нервно забарабанил я пальцами по столу, — а куда собрались-то, если не секрет?

— В Израиль, Петя, в Израиль, — со вздохом поведала она, — у Саши там много родственников живет.

— Тэээк, — заклинило меня на этом междометии, — и что вы там делать собираетесь, в Израиле?

— Жить, Петя, жить… и работать.

— Ладно, что вас не устраивает в Союзе, спрашивать не буду, это ваша личная информация, — сказал я, — но вот насчет работы не могу не вспомнить одно пророчество Высоцкого.

— Какое? — встрепенулась она.

— Из песни про Мишку Шифмана, как уж там… Мишка врач, он вдруг притих, в Израиле бездна их, там и гинекологов одних, как собак нерезаных…

— Нет зубным врачам пути, — продолжила она за меня, — потому что слишком много просится.

А закончили мы практически хором:

— А где на всех зубов найти? Значит безработица.

— Знаю я эту песню, — улыбаясь, продолжила она, — Володя ее вот на этой самой кухне исполнял как-то раз.

— Ну а раз знаете, — отвечал я, — то можете себе представить, какая там конкуренция в творческих профессиях… да и по-русски далеко не весь Израиль говорит, дай бог четверть — аудитория у вас будет меньше миллиона против 250 в Союзе.

— Зато там будет свобода! — гордо заявила она.

— Ну-ну… — не поддержал я ее энтузиазма, — в одном пакете с проблемными соседями. Когда у них последняя войнушка-то была? Большая в 73-м, а по мелочи так каждый год стреляют.

— Петя, — мягко возразила она, — я… то есть мы с Сашей к этому решению шли не один год, так что за пять минут ты меня явно не переубедишь. Помочь-то сможешь?

— А что, официальным путем не получается? — уточнил на всякий случай я, — не выпускают?

— Три месяца уже заявление лежит в ОВИРе, — ответила она, — ни да, ни нет не говорят. Завтраками кормят.

— Ладно, — вздохнул я, — попробую… но не удержусь еще от одного замечания — там ведь придется учить иврит и соблюдать шабат, справитесь?

— Как-нибудь, — сказала Миронова.

— Хорошо, договорились, сегодня же напрягу Цуканова, — ответил ей я. — Это все, за чем вы меня позвали?

— Все… хотя стой, еще одна тема есть — слышала краем уха, что ты с Джуной общался недавно. Это правда?

Я с трудом удержал себя от того, чтобы поморщиться.

— Общался… было дело — Андрей рассказал?

— Да, он. А что она тебе сказала? Если не секрет, конечно…

— Вообще-то секрет, — осторожно начал я, а потом мысленно плюнул, надо ж с кем-то поделиться своими проблемами, вдруг полегчает, — но вам как на духу скажу… диагноз она мне поставила…

— Нехороший? — уточнила Миронова.

— Хуже не бывает, полгода жизни она мне еще отмерила, потом накрываться простыней и ползти на кладбище.

— В Израиле очень хорошая медицина, так что у тебя еще есть время присоединиться к нам с Сашей.

— Спасибо за предложение, я подумаю. Только на Кубе медицина не хуже, — почему-то вспомнил я этот забытый факт.

— На Кубе тепло, — задумчиво отвечала она, — это тоже хороший вариант.

* * *

Когда я вернулся в родные, можно сказать, пенаты, то первым делом включил телевизор на ту самую программу, но кроме шумов в елочку, там ничего не транслировалось. Тогда я взял и набрал номер Цуканова, как-никак я ему услугу оказал, так что давай, дружище, расплачивайся — долг платежом красен, а не пересказом старых басен. Он ответил почти мгновенно.