Мне давно хотелось убить
Шрифт:
– Ты из крестьян? – спросила Юля, выходя из машины. – Ой, Игорек, какой чудный запах! Прямо как в деревне…
– Так это же и есть деревня. – Шубин остановился перед калиткой и нажал на кнопку звонка. И тотчас раздался хриплый низкий лай, из-за угла дома выбежала большая овчарка, рыжая, с черными подпалинами, и облаяла гостей, что называется, с головы до ног. – Зови, зови-ка своих хозяев… Ну, хороший пес, хороший…
Показалась женщина в темной фуфайке.
– Здравствуйте, хозяйка. Вы молоко продаете?
– Уже нет, кончилось. Вы же городские и, наверно, не
– А летом давали?
– Давали, – удивилась женщина. – А вам так нужно молоко? Заболел, что ли, кто?
– Да нет, мы вообще-то по делу к вам пришли. – И Шубин протянул ей свое удостоверение.
Она прочитала и очень осторожно, словно эта красная книжечка могла взорваться у нее в руках, вернула ее обратно:
– Входите в дом. Я давно вас жду.
Юля с Игорем переглянулись и одновременно подумали об одном и том же: неужели им на этот раз повезет и они смогут узнать что-то очень важное, что позволит им сдвинуться с места?
В доме было тепло, пахло щами, которые хозяйка прикрыла крышкой, выключив под кастрюлей огонь.
– Давайте я вас покормлю… Вы же с дороги, устали небось… Давайте, у меня щи вкусные, с фасолью, я сметанку с погреба принесу, картошечку зажарю, огурчиками угощу и солеными грибами. У нас все запросто.
– Как вас величать? – спросил Игорь.
– Ольга Ивановна, – отозвалась хозяйка, – а вас?
– Меня Юля.
– А меня Игорь.
– Вы побудьте здесь, а я быстренько в погреб сбегаю…
И она убежала. В прямом смысле, словно молодая, хотя ей на вид было лет пятьдесят с небольшим.
– Все-таки все частные дома разные, – проговорила Юля, осматривая просторную кухню, чистую и светлую, наполненную приятными домашними запахами, уставленную добротной светлой мебелью и украшенную веселыми солнечными занавесками на окне и целым садом из домашних цветов на подоконнике. – В некоторые и заходить-то не хочется, они торчат вдоль улиц, как гнилые зубы на больных деснах…
– Юля!
– А что «Юля»? У меня образное мышление.
– Ты – юная натуралистка…
– Да, мне нравится называть вещи своими именами.
Но этот дом я могу сравнить лишь с добротным бюргерским жилищем, в котором обитают понимающие толк в деревенской жизни люди, строящие свое благополучие на развитии натурального хозяйства. Ты обратил внимание на забор?
– Ну обратил, и что? Забор как забор.
– А то, что он РОВНЫЙ! А не покосившийся, как у других… Уважаю таких хозяев…
Вернулась Ольга Ивановна, проворно разулась на пороге, скинув обрезанные калоши, и поставила на стол банку со сметаной и глубокую глиняную миску, полную маленьких, мокрых от рассола огурчиков.
Хозяйка сняла с себя фуфайку и предстала перед гостями в обтягивающем ее крепенькое тело свитере и длинной шерстяной серой юбке.
– Вот умывальник, можете помыть руки, здесь мыло, а это полотенце… Пожалуйста. Чувствуйте себя как дома, а я буду бегать вокруг вас, собирать на стол и рассказывать… Ведь вы же насчет Татьяны Трубниковой, как я понимаю? Слышала, что Роман сегодня приехал из города, куда ездил, чтобы нанять
частных детективов…– Вы, я смотрю, в курсе? – не выдержал Шубин, удивляясь такой осведомленности.
– А как же!
Юля подала ему знак молчать, чтобы не сбить рассказ Ольги Ивановны.
– Мы тут все про всех знаем. Жизнь у нас такая – одна на всех. С кем что случится – не скроешься. Это вам не город. Так вот, выходит, что Роман из города с вами и приехал? Но только зря он в город ездил да деньги заплатил…
Ольга Ивановна замерла, прижав к груди банку теперь уже с грибами, и внимательно посмотрела Игорю в глаза. Да и вообще она обращалась в основном к нему, к мужчине, считая, очевидно, его главным.
– Но почему зря? – спросил Игорь. – Вы знаете, где Таня?
– Знаю, вернее, ПОЧТИ знаю, но сказать никому не могу.
– Почему?
– Да потому, что она просила меня никому не говорить.
– Кто? – хором спросили Юля с Шубиным.
– Сейчас все только и говорят про нее да про Динку Кириллову, но про Динку-то я ничего не знаю, поэтому ничего и не скажу, кроме того, что она жила с Ангеловым, это все знают… Они пожениться хотели, да только им ее отец не разрешал. А Татьяна… – Она вздохнула и села за стол, уперев руками щеки. – Понимаете, думаю, она ждет, чтобы все забыли о ней, потому что, если только отец узнает – убьет ее… Он – человек жестокий, у него, видите ли, ПРИНЦИПЫ! А я так думаю, что она скоро родить должна.
– Родить? Так она в М.?
– Нет, конечно. Она в соседнем селе, в Ильиновке.
Отец отправил ее в город, чтобы она не встречалась с Андрюшей. Андрей – мой племянник.
– Ну что ж, одной жертвой меньше… – с облегчением вздохнула Юля. – Какое хорошее известие вы нам приготовили…
– Известие известием, а соловья баснями не кормят.
И Ольга Ивановна, спохватившись, кинулась к плите, налила гостям густых жирных щей, положила каждому в тарелку по большому шмату застывшей на холоде сметаны, нарезала хлеб.
– Вот и посудите сами, что мне теперь делать? Они же просили меня никому ничего не говорить, а я вам рассказала… Просто мне бы не хотелось, чтобы вы про Татьяну думали, что ее нет в живых. Нехорошо это. Что мне делать – ума не приложу.
– Неужели Роман сам не съездил к Андрею и не проверил, не там ли его дочь, тем более что он, как вы говорите, был против того, чтобы они встречались?
– Ездил, но Таня живет у моей сестры, другой тетки Андрея, мы все уже испереживались… Ведь рано или поздно все откроется, и тогда Роман и меня-то пришибет…
– А почему Роман был против Андрея?
– Да потому, что знал, выйди Таня за него замуж, так учиться не будет, а он, видите ли, втемяшил себе в голову, что ей надо институт обязательно кончать… А зачем он ей, этот институт, когда у Андрея свое хозяйство, бычки, гуси, земли пятьдесят гектаров, он же фермер!
– Ничего не понимаю, – пожала плечами Юля, уже представляя себе, как она попытается подготовить Романа к такому одновременно радостному и внезапному известию, что его дочь, оказывается, жива, да еще и на сносях. – Странно все это…