Мне на плечо сегодня села стрекоза

— Вот так вот, старичок! — заорал Гошаня, — Видишь, сколько пепси?! Погуляем на славу! Потом мама придет — будет обещанный пирог. Ну, как жизнь-то вообще, а? Как делишки? Как-то не верится, что ты надолго нас покинешь… Вернешься уже с усами и в шляпе, а?

Мы выпили по бутылочке пепси, и Гошаня стал учить меня, как мне побыстрее освоиться в Сибири, чтобы чувствовать себя в своей тарелке.

— Вообще я тебе бешено завидую, — сказал он. — Все-таки — полная перемена. Все другое, все: город, школа, учителя, друзья, девчонки… Особенно — они.

— Гошаня, — сказал я, — а ты когда-нибудь имел дело со стрекозами?

— В каком смысле?

— В прямом.

— Имел.

— Ловил их?

— Никогда. Значит, не имел. Я за ними наблюдал. На бреющем полете. Красивые они, заразы.

— А вот ты вспомни, садились на тебя в жизни, ну, на майку, на рубашку, бабочки там, божьи коровки, вообще жучки?

— Ну, конечно, старина, неоднократно садились.

— А стрекозы? Хотя бы одна? Ты вспомни, не ляпай сразу.

Гошаня честно задумался.

— Не, — сказал он, помолчав, — эти не садились. Ни одна, ни разу. Разве что я позабыл, может, когда-нибудь в далеком детстве. А что?

— Нет, ничего, — сказал я. — Наверное, это приятно, когда она — бац! — и сядет тебе на плечо.

— И сидит, — сказал он.

— Вот именно. Сидит. Глаза большущие, голубые. Сидит, вцепилась, будто ты один у нее на белом свете.

— Что это сегодня с тобой, а, старина? — спросил Гошаня.

— Да ничего, — сказал я. — Просто я про одни стихи все время вспоминаю.

Мне на плечо сегодня села стрекоза. Я на нее глядел, должно быть, с полчаса, И полчаса — она глядела на меня. Тихонько лапками суча и семеня.

— А дальше? — сказал Гошаня. — Как дальше, помнишь?

В квартире раздался звонок, Гошаня попросил меня открыть дверь, потому что сам он возился с пепсикольной бутылкой, которая никак не хотела поддаваться. Я побежал открывать. «Это мама!» — крикнул Гошаня, залаял дурашка Памир. Я открыл дверь… передо мной стоял Игорь Николаевич.

Мы смотрели друг на друга целую вечность, секунд, наверное, пять, а может, даже и меньше, и за эти мгновения внутри меня пронеслась какая-то единая острая мысль, но без слов, одно ощущение, и я, еще не до конца веря, уже как бы верил, понимал, что именно в этот момент происходит в жизни Игоря Николаевича и Гошани.

Оба мы опустили и отвели глаза, но Игорь Николаевич на мгновение раньше, чем я, потому что, как он опустил и отвел глаза, я успел заметить.

Потом (я поглядел) он смотрел уже не на меня, а за меня, за мое плечо, в сторону кухни, на молчавшего Гошаню.

— Ты… Гоша, Георгий? — спросил Игорь Николаевич у Гошани.

— Он самый, — сказал Гошаня весело, но мне показалось, что он что-то почувствовал, что-то тревожное.

— Алеша, — сказал, не глядя на меня, Игорь Николаевич, — ты не обидишься, не рассердишься, если я попрошу тебя оставить нас одних? А?

— Можно… можно… конечно, я не обижусь, — бормотал я, — я сейчас пойду. Я пойду, Гошаня, ладно?

Гошаня молчал.

Памир тоже молчал.

— Я позвоню тебе, — сказал мне Игорь Николаевич.

— Ладно. Хорошо, — сказал я. — Я пошел.

Гошаня все молчал, и, закрывая за собой дверь, я почему-то до рези в ушах слышал, как он молчит. На площадке ниже я остановился, мне хотелось услышать голос Игоря Николаевича, но за дверью Гошани было абсолютно тихо. И Памир молчал.

Я быстро сбежал по лестнице вниз, купил себе мороженое, почему-то сразу два стаканчика, путаясь в них, с трудом набрал номер телефона Светы, но с этого момента и до самой ночи никто у нее почему-то не подходил.

31

— Волков! — сказал учитель.

— Здесь! — Я встал.

— Молодец, Волков.

— ??? — подумал я.

— Ты приготовил домашнее задание?

— Приготовил.

— Отлично. Тогда ответь, Волков, пожалуйста, на вопрос, какие твои три самых главных желания в жизни?

— Вообще?

— В настоящий момент.

— В настоящий момент, — ровным голосом, четко и развернуто сказал я, — у меня есть три самых главных желания.

— Перечисли, пожалуйста.

— Пожалуйста. Первое: чтобы все в порядке со здоровьем у моего деда было. Второе: чтобы все отлично получилось у моего друга Гошани и Игоря Николаевича.

Пауза. Большая.

— И третье?.. — спросил учитель.

— Третье я стесняюсь, — сказал я.

— Не стесняйся, пожалуйста, — сказал учитель, — здесь все твои друзья.

«Даже гад Лисогорский? — подумал я, увидев его за партой рядом с Колей из цирка. — Ну, тогда что же, очень хорошо, что он мой друг, а не враг».

— Третье мое желание: чтобы у меня все хорошо было с киноактрисой Юлей Барашкиной.

— Уточни, что значит — все хорошо?

— Я ее люблю, — сказал я.

— Ну и?..

— А она, может быть, и нет.

— Я уверен, что у вас все будет хорошо, — сказал учитель.

— ???

— Потому что ты, Волков, — преданная душа.

— ???

— Садись. Я ставлю тебе за ответ пятерку, отлично.

— Спасибо. Я удивлен, — сказал я и сел.

— Именно «отлично»…

Я снова встал.

— …так как ты назвал свое личное, индивидуальное желание последним.

Учитель взмахнул мягкими большими руками, легко взмыл в воздух и полетел далеко-далеко в верхний, все более темнеющий угол класса, все уменьшаясь и уменьшаясь прямо у меня на глазах.

— Молодец, — шепнул мне Ляля с лошадиным лицом. — Жду тебя в цирке вместе с кинозвездой Барашкиной. У нас нынче замечательные львы.

Из-за пальмы выпорхнула Ириша Румянцева и, смеясь, плавно пролетела мимо.