Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины

Костю пригласили на озеро Комо, где в специально образованном фортепьянном фонде проходили занятия с выдающимися пианистами и педагогами современности. И мы поехали вместе. Старшие дети оставались в Москве, учились. А Пашу мы взяли с собой.

Но взять его с собой оказалось не так просто: нужно разрешение от второго родителя. А второго родителя не найти. Он заходил последний раз в конце 1995-го. Просил меня подождать какое-то время, не устраивать свою личную жизнь, может, у нас все еще образуется. Даже потом, в 1997-м, собираясь выходить замуж, я чувствовала себя виноватой перед ним: он же просил повременить. А в загсе, где я брала свидетельство о разводе (только перед новым браком и удосужилась), мне сказали, что мой «экс» взял это свидетельство у них еще в 95-м. И даже зарегистрировал новый брак. Я в очередной раз была поражена драматургией поступков Артемия Октябревича: уже женился, а меня просил повременить…

Где же искать нам второго родителя, чтобы получить нотариально заверенное согласие на то, чтобы ребенок поехал с нами в Италию? И тут я вспомнила про ту оброненную им бумажку с адресом Веры Подкопаевой. Но в Москве уже давно не было улицы Кирова. Тогда я вспомнила, что тогда, давно, он что-то говорил про Химки.

Мы с Костей взяли такси и отправились в Химки. Нам ничего другого не оставалось. Мне повезло: это и был его адрес! Там он жил с женой и двумя маленькими дочками.

Сцена встречи вышла безобразная. Мы позвонили в дверь, вышла женщина, я попросила позвать Артема, а она, ни слова не говоря, набросилась на меня с кулаками. При этом она вопила что-то типа: «Она тут! Спасайся, кто может!» Я к такому повороту событий не была готова, поэтому некоторое время она молотила меня кулаками, не встречая никакого отпора с моей стороны. Я только повторяла:

— Позовите, пожалуйста, Артема. Мне нужен Артем.

Я видела, что она меня панически боится. Догадалась: Артемий Октябревич сумел создать образ врага рода людского в моем лице. Вот она и оборонялась, нападая.

Ну, понятно.

А тут как раз вышел и Артем.

— Ну что за женщина! — воскликнул он театрально.

Эх, ну что я за женщина, а? Пришла разрешение у отца взять, чтобы сын за границей учился! Ну, кто я после этого?

— Вера, прячь детей!!! — продолжался тем временем спектакль.

Однако мне удалось все же втолковать, что нужно мне всего лишь его разрешение.

— У меня нет денег! — воскликнул отец.

— Это не важно. Главное: дай разрешение, я оплачу нотариуса.

Потом разговор вошел в нормальное русло. Договорились, что приедет он завтра и все оформит.

Приехал. Попросил прощения за поведение жены, сказал: «Она будет каяться в храме». Тоже удобно. Сначала с кулаками на ближнего, а потом покается, и все в порядке. Впрочем, не мое дело.

Оформил.

Я дала ему на прощанье денег на девочек. Это же сестрички наших деток!

Мы стояли в прихожей.

Я сказала:

— Я тебя прощаю. Пусть у тебя будет все хорошо.

— Жил я бездумно, плодил детей… — начал Артемий.

— То есть — как: «плодил»? — не поняла я. — Мы вместе с тобой думали о детях, планировали. Я детей не «плодила», я их осознанно приводила в этот мир, с любовью и надеждой.

— Я хожу в храм, я в Бога верю, я каюсь, — продолжал свою мысль отец моих детей.

— Мы тоже ходим в храм, причащаемся, — хотела успокоить его я.

— Ну, в какой вы там храм ходите, — махнул он рукой.

В общем, пошел настоящий Оруэлл: все животные равны, но некоторые равнее других…

Ладно… Попрощались…

Много лет не видели дети своего отца.

Недавно сын встретился с ним. Папа объяснил ему, что все его беды от меня.

— И что же мама делала? Пила? — спросил сын.

— Нет. Она — еврейка.

— Что же ты женился на еврейке?

— Ошибка молодости.

— А мы? Мы как появились? По ошибке?

— И вы — ошибка молодости! Я своим девочкам о вас не рассказываю. Они не знают, что вы есть.

Люди добрые! Как жить человеку, если его отец говорит ему, что он — ошибка молодости?

А как-то надо жить.

Только где, у какого еще народа встретишь такое чудо, который сыну-первенцу, продолжателю рода, скажет такое?

Совсем пропащий человек. И евреи, друзья мои, к этому никакого отношения не имеют.

Пока добирались до Грианте, где нам предстояло жить, через Австрию (у Кости там были концерты), узнала, позвонив в Москву (в то время не всегда это было просто), что не стало мамы. Ей было 68 лет. И на ее похороны я не успела.

На озере Комо я наконец стала писать рассказы. Один за другим. Сбылась моя мечта. У меня появилось мое собственное время. Я дорожила им, как величайшим сокровищем.

Аза Алибековна

— Хочешь, я позвоню Азе Алибековне? Если она согласится, мы зайдем к ней, ты увидишь квартиру Лосева.

— Конечно, хочу, — ответил мой муж.

Я столько лет не звонила по этому телефону, но помнила его наизусть.

Набрала номер, и очень скоро раздался низкий строгий голос Азы Алибековны:

— Алло! Слушаю вас!

Я представилась, сказала, когда была аспиранткой Алексея Федоровича, с кем в группе училась, попросилась в гости.

— Пожалуйста, заходите, — пригласила Аза Алибековна. — Только попадете вы в наше временное жилище, квартира, в которую вы ходили, уже давно на ремонте.

Мы с радостью, окрыленные, отправились в гости к Азе Алибековне. Она принимала нас одна. Вернее, не одна, а с белой-белой кошечкой Груней. Племянница Азы Алибековны Лена была в этот момент у мамы, Мины Алибековны, во Владикавказе.

Как же хорошо мы встретились! До сих пор помню свое ощущение полного счастья и покоя, словно попала к очень близкому мне человеку. Вот так: потерялась, а потом нашлась.

Позже мы познакомились с Леночкой. И началась наша дружба на долгие годы.

Япония

Много лет тому назад я впервые попала в Японию. Тогда иностранцев там было совсем немного. Хорошо помню свои ощущения в токийском аэропорту «Нарита». Я была в среднем выше окружающих на голову. И это еще куда ни шло. Но я была совсем другая! Абсолютно, по всем параметрам. Я никогда прежде не думала, что меня, например, могут посчитать великаншей (при росте 167 см — совершенно среднем, стандартном росте), не думала, что есть что-то особенное в моем цвете кожи, цвете и разрезе глаз, цвете и структуре волос. В своей среде я ни у кого не вызывала желания рассматривать меня, как жирафа в клетке. А тут — за то время, что мы ждали машину, пришлось и жирафом, и слоном себя почувствовать. Люди останавливались и смотрели. И их было так много, этих правильных — смуглых, узкоглазых, с черными прямыми волосами низкорослых людей, которые удивлялись мне только потому, что глаза мои имели другую форму и цвет, что волосы мои светлые и вьющиеся (и т. д., и т. п.), что я поневоле подумала: «Что-то со мной не так, что-то надо менять». Неподалеку от нас стояла в ожидании американская супружеская пара. Они были значительно выше нас! Тоже примерно на голову. Глаза их сияли голубизной, кожа белела, а волосы цвета сливочного масла просто бросались в глаза своим несоответствием местным нормам. Я приободрилась. Ха! У меня еще все не так худо, как у тех! Я еще как-то впишусь. Ну, ссутулюсь немножко, перейду на плоские шлепанцы, повяжу голову платком, так, чтобы волосы не вылезали, очки солнечные нацеплю, подзагорю… Ничего, сойду за человека… Впишусь… Перестанут на меня рты раскрывать… А вот этим — им явно ничего не светит.