Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины
Шрифт:
Он ему зубы без анестезии сверлил.
Все в зале оцепенели от ужаса.
А у меня начался неудержимый приступ смеха. И это — пытка? Чудесная бормашина, быстрая, суперсовременная, не с ножным приводом… Ну — сверлит… И даже не орет, не ругает, не унижает… Сверлит себе дедушка — бывший эсэсовец молодому человеку зубы… А парень терпит… Не выдает секрета.
Его бы к нам…
Но в завершение — о светлой стороне вопроса. Мне тут сказали, что в Швейцарии и в Германии врачи-стоматологи специально слегка не долечивают зубы или даже удаляют те, которые еще вполне можно спасти. Это делается исключительно с целью наживы, чтобы пациент лечился постоянно, а потом и занялся дорогостоящей имплантацией. Охотно верю.
Моя переписка — окно в мир
Лет с четырнадцати-пятнадцати я уже четко осознавала, что одной моей мечте, собственно, главной на тот момент, а именно — мечте о вольном ветре странствий, о свободных путешествиях по джунглям, горам, пустыням и океанам осуществиться не придется. Мы все — всей страной — были невыездными. За редкими исключениями, к которым я точно не относилась. Ну и что? С чем-то надо смиряться. Что-то надо принять.
А все-таки ужасно хотелось узнавать о других странах, понять, как отличается наша жизнь от жизни в другой стране, поговорить с людьми на другом языке. Понятно было и то, что информация о мире, простирающемся за границами нашей Родины, преподносится нам крайне скупо и односторонне. У нас продавались газеты и журналы на иностранных языках. Даже из капиталистических стран — Англии, Франции, Италии. Но только это были газеты тамошних компартий. К тому же языками тех стран я не владела. Не получалось успеть все, как бы я ни стремилась.
Но я придумала кое-что. Я стала покупать югославские и польские журналы. Среди югославских — чаще всего продавался журнал «Svjet» — то есть «Мир», и «Базар». А из польских получалось купить «Кобиету и жиче», что в переводе означало «Женщина и жизнь». «Свет» продавался, по-моему, по недоразумению. Его приняли за женский журнал мод. А это оказалось очень талантливое, интересное и честное издание, освещавшее все стороны жизни во всем мире. Что требовалось, чтобы начать читать эти журналы? Естественно, знание языков — сербско-хорватского (так тогда назывались эти языка) и польского.
А вот тут — главное желание. Это же языки славянские. У нас много общих корней. Интересно смотреть, как и почему в наших языках что-то совпадает, а что-то отличается. Я отправилась на улицу Горького в магазин «Дружба», где продавались книги народов социалистических стран, купила нужные мне словари и принялась читать. Какое же наслаждение я испытала, когда обнаружила, что понимаю прочитанное!
В итоге я стала пассивным пользователем двух языков. Что это значит? Значит: читаю на них легко и свободно, а вот говорить не могу. Эту задачу я перед собой и не ставила. Мои горизонты очень расширились благодаря регулярному чтению на сербско-хорватском и польском.
А потом я вот что придумала. Взяла и написала в журнал «Базар», который издавался в Белграде, (написала на сербском, сама!), что хотела бы переписываться со своими югославскими сверстниками, что мне 15 лет, что живу я в Москве, увлекаюсь такой-то музыкой, чтением… Наклеила марку, отправила письмо по адресу, указанному в выходных данных журнала. И забыла про это.
И вдруг стали приходить письма. Из Югославии. Пачками. Оказалось, что мое письмо с адресом опубликовали в журнале «Базар». И очень много оказалось моих сверстников, которые хотели бы переписываться со мной. Переписка эта стала частью моей жизни. Я действительно много узнала, с некоторыми ребятами познакомилась лично.
Вот что сейчас меня удивляет. Просто кажется нереальным. Мы с друзьями по переписке посылали друг другу всякие подарки, связанные с нашими увлечениями. Например, люди очень интересовались нашей музыкой. Кто-то просил прислать пластинки с записью Ойстраха и других наших корифеев классики. Был один любитель опер — я посылала ему коробки с операми. В магазине «Мелодия» в отдел классики очередей не было, и стоили пластинки совсем недорого. Некоторых интересовала наша эстрада. Я покупала самое интересное, все отсылала,
и все доходило! Причем быстро! А в ответ мне приходили маленькие и большие пластинки «Битлз» и других наших кумиров. Кроме того, я регулярно получала от своих друзей журнал о популярной музыке, который назывался «Джубокс». Яркий журнал, полный портретов всех героев дня! К журналу всегда прилагались мягкие пластинки с самыми горячими хитами! Я получала самую свежую информацию о музыкальных событиях мира! А удивительно мне сейчас то, что все это исправно доходило, начиная с 1966 года! Без проблем. Почта работала исправно. И никто ничего не воровал.Где те времена?
Я не так давно была в Париже и решила по старой памяти отправить очень красивую открытку своим детям по почте. На открытке написала крупно, разборчиво, надеясь на доброту почтальона: «Дорогим любимым детям от мамы. Я очень соскучилась!» Отправила — все честь по чести. Но, конечно, открытка не дошла. Больше я не экспериментирую.
Лето 1966-го
Удивительное выдалось у меня лето в 1966-м году! Мне было пятнадцать лет (почти уже шестнадцать). И стало то лето прощанием с детством.
Танюся отправлялась по путевке в военный санаторий в Звенигород. Обычно в такие поездки она всегда брала меня с собой. Она устраивала меня на частной квартире у какой-нибудь санаторной медсестры, сама проходила курс лечения, а я вроде тоже отдыхала и была на ее глазах.
В то лето мне очень не хотелось ехать с тетей. Ну — не маленькая я. Что я там буду делать, в этом санатории? С бабками прогуливаться? Я предлагала остаться в Москве. Я бы ходила с подружками в парк, мы бы брали лодочку, катались, загорали бы на бережку. Мало разве я дома одна оставалась?
Но Танюся была непреклонна. Мы отправились в Звенигород. И оказалось там совсем не так, как я себе представляла. Во-первых, моих ровесников и людей чуть постарше (лет 20–25-ти) оказалось почему-то немало. Во-вторых, поблизости от санатория располагался международный студенческий лагерь МГУ, куда вся молодежь из санатория ходила ежевечерне на танцы.
Танцевать я обожала. Недаром каждый день упражнялась дома, пока старшие работали.
Первая моя санаторная знакомая, девушка Люба, казалась мне невероятно взрослой: она закончила третий курс физтеха, ей исполнилось двадцать лет. Невероятная разница в возрасте, если смотреть глазами пятнадцатилетнего подростка! Но у Любы подруг не появилось, вот она и общалась со мной.
В первый же вечер мы отправились на танцы. Шли через лес, по протоптанной тропинке. Было светло, пели птицы. С нами шла большая компания: семейные пары, казавшиеся мне людьми пожилыми (лет тридцати примерно). Люди были веселые, шутили. Отдых в санаториях тогда длился 24 дня, поэтому настрой у всех был благодушный и основательный — почти месяц нам предстояло провести вместе. За это время можно хорошо узнать друг друга.
Мы вышли из леса прямо к танцплощадке. Звучала музыка. Кто-то уже танцевал. Я очень обрадовалась, увидев, как много молодежи вокруг. Меня тут же пригласил танцевать смуглый парень. Ох, и здорово же он танцевал! И я тоже! Мы веселились от души, я хохотала, он тоже стал смеяться. После танца отошли к краю площадки передохнуть. Познакомились. Энрике оказался кубинцем. Перешел на второй курс МГУ. Сказал мне, что никогда тут, в Москве, не видел таких веселых девушек.
— У вас не любят улыбаться.
— А я люблю, — возразила я.
Мы еще потанцевали. Любу тоже кто-то пригласил. Счастье меня переполняло. Мы ловко отплясывали, словно всю жизнь вместе тренировались. Вечер уже заканчивался, наступали сумерки. Мы опять остановились передохнуть. Наши собирались через пару танцев возвращаться в санаторий. Я, конечно, и не думала оставаться на танцах одна, без своих. Мы прощались с Энрике до завтра, до вечера, и тут к нам подошел его товарищ. Энрике мне объяснил, что зовут его Хосе, он только приехал в Москву и совсем не говорит по-русски, будет учиться на подготовительном курсе.