Мне жаль тебя, герцог!

— Так что, значит, если Аграфена Семеновна как-нибудь участвовала в свержении Бирона, то этим она спасла и тебя? Как это странно!

— Да не одного меня! Многих, вероятно!

— Но тебя, так сказать, непосредственно! Удивительно странно! Что же ты сделал с паном Станиславом?

— Да мне не до него было! Он, разумеется, исчез, как только его гадость не удалась! Но мне судьба на него! Он мне наверное попадется! И знаешь, этот Станислав Венюжинский мне как будто счастье приносит: в первый раз при его появлении меня за границу послали с важными поручениями; во второй раз он явился — стало известно об аресте Бирона; право, он счастье приносит. Но скажи, пожалуйста, как же это с Бироном, с Бироном-то произошло?

19 ГРЕМИН ПРОДОЛЖАЕТ РАССКАЗ

— С Бироном это случилось таким образом! — стал рассказывать дальше Василий Гаврилович шепотом, по которому было ясно, что этот рассказ ему самому доставлял большое удовольствие. — Понимаешь ли, сижу я и ничего не знаю… то есть наоборот, мне казалось тогда, что я знаю, что все отвратительно и что положение безвыходное, потому что Бирон укрепился вовсю, делает что хочет и никто не посмеет против него пойти! Ну и все погибло, значит, и вся Россия насмарку… и все прочее. Словом, я был в таком состоянии, как, помнишь, тогда, когда ты ко мне пришел. Опять я бродил из угла в угол по комнатам; тебя нет, я ничего не знаю, хоть в прорубь бросайся! Сам не знаю, когда ем, когда сплю, все спуталось, все перемешалось! Только раз ночью, перед рассветом, слышу, бьет барабан. «Что, — думаю, — это может быть, и почему бьет барабан?» Прислушиваюсь еще: бьет совсем явственно! Я вскочил… пошел к Григорию. Тот тоже не спит! Сидит слушает. Оделись мы, выскочили на улицу. За воротами, как водится, ночной сторож крепким сном спал, и ничего не слышал, и ничего не знает. С тем смотрим дальше, по улице народ бежит; галдят, толком ничего добиться нельзя: кто говорит, Гостиный двор горит, кто — шведы идут войной, а кто говорит — наводнение. Только бежит шустрый такой паренек и орет во все горло: «Виват правительнице Анне Леопольдовне! Злодей Бирон арестован! Виват!» Мы все было оторопели сначала. Как? Бирон арестован? Ну думаем, если парень бежит по улице и в открытую орет, значит, и в самом деле что-нибудь да случилось. Я, как был, кинулся на Дворцовую площадь, а Григорию велел домой идти, приглядеть на случай, если на радостях начнут грабить. Добрался я до площади, а там уже толпа народа и войска. У дворца кареты, возки и сани, а все экипажи к крыльцу подъезжают. В Зимнем дворце поздравление правительнице шло. Придворные, государственные чиновники и сенаторы тут же ей присягу подписывают. Тут батальоны войск сходились, и каждый под своим знаменем на площади присягал. Суета была несказанная! Когда закончили войска присягу и построились, ка-ак грянут пушки с крепости, салют, что ли, или так, извещение, но только такая пальба поднялась, что в ушах словно пестиком колотило. В упор за этим завопил народ и кинулся ко дворцу. А там, на балконе, в бархатной шубке, накинутой на плечи, появилась принцесса… Ну тут «виват» завопили!

— А ты кричал?

— Ну еще бы! Орал, как бешеный! Понимаешь, я не столько приветствовал, сколько радость свою криком выражал, что Бирона-то больше нет… это ведь действительно было освобождением России. Потом опять еще раз принцесса показалась народу в окне и держала тогда своего сына на руках! Ну опять орали. Гул шел по толпе несмолкаемый! Радовались все — знакомые, незнакомые, баре и простонародье. Заговаривали, поздравляли друг друга, радовались, как в Светлое Воскресенье Христово! Рассказывали, что во дворце у Бирона преображенцы стоят в карауле; Миних явился прямо от Анны Леопольдовны и не только не встретил сопротивления в карауле, а напротив — помощь. Караульные преображенцы примкнули к приведенным Минихом солдатам. Бирона с женой нашли в спальне. Арестовал герцога адъютант Миниха Манштейн, он нашел супругов спящими, отдернул занавес у кровати и сказал, что имеет дело к регенту; герцогская чета сразу же поняла, в чем дело, и заорала благим матом, а Бирон полез под кровать!

— Да неужели под кровать?

— Так рассказывают! Тут подоспели к Манштейну солдаты и расправились с герцогом по-своему!

— Шибко вздули?

— Пронзительно, говорят! Он сам царапался и кусался; они ему сначала наклали кулаками, а потом прикладами, повалили на пол, засунули в рот платок, связали руки офицерским шарфом, набросили на него солдатскую епанчу и в такой виде, в одной рубашке и солдатской епанче, положили в карету фельдмаршала и привезли в Зимний дворец.

— А что же жена Бирона?

— Да о ней забыли сначала. Она выбежала за мужем в одной рубашке на улицу. Солдаты толкнули тут ее в снег, здесь ее нашел офицер и спас, отправив ее назад во дворец! Вместе с Бироном арестовали его брата Густава и Бестужева-Рюмина.

— Ну, и что ж, Бирона долго держали в Зимнем дворце?

— Сначала была кончена церемония с присягой, потом при барабанном бое был прочитан на площади манифест о принятии великой княгиней Анной Леопольдовной правления государством, в малолетие ее сына. Говорят, Бирон держал себя отвратительно под арестом: он то ругался, выходил из себя и орал всякие глупости, то ревел, как баба, а в отчаянии униженно просил его пощадить. Когда ему объявили решение его судьбы…

— А кто объявлял?

— Андрей Иванович Ушаков.

— Ага! — сказал Митька. — Что же дальше?

— Ушаков объявил Бирону от имени правительницы повеление о немедленном выезде его из Петербурга. Герцог был уже одет, и его вывели на крыльцо, окруженное солдатами… Я, брат, это видел сам! Он показался на подъезде, шапка у него была низко надвинута на лоб, а на плечах всегдашний его синий бархатный плащ на горностае, в котором все привыкли видеть его на улице. И, знаешь, в этом роскошном плаще, как-то беспомощно повисшем на человеке, которого солдаты вели в тюрьму, было что-то поистине трагическое. Как только народ увидел Бирона, так, словно зверь, остервенясь, кинулся. Я ничего подобного и представить себе не мог. Ведь обыкновенно русский человек в толпе скорее всего смешком отделывается и по большей части благодушно настроен, а тут искаженные лица, неистово сжатые кулаки, ругательства, угрозы. Войскам насилу удалось сдержать толпу. Я был впереди! Просто и не знаю, как уцелел!

— Ну верно, и сам поддавал жару?

— Не помню, ничего не помню, помню только бледное лицо Бирона с трясущейся челюстью, с надвинутой на глаза шапкой. А рядом со мной посадский орет во все горло: «Чего харю-то ему закрыли! Сдвинь ему шапку, покажи! В клочья тебя!» Бирон зашатался, словно терял сознание, его пинком втолкнули в дорожную карету, запряженную придворными лошадьми; на козлах вместо кучера сидел полицейский солдат, а рядом с ним — придворный лакей в придворной ливрее.

— Наши ребята, верно, были! Молодцы!

— Карету обступили гвардейские солдаты с примкнутыми ружьями, а в карету сели еще двое гвардейских офицеров с заряженными пистолетами в руках и адьютант Миниха, отправлявший герцога; за герцогом был также вывезен в карете его брат; а потом, в простых санях, — Бестужев-Рюмин.

— Куда же увезли герцога?

— Никто не знает, куда именно… Кажется в Петропавловскую, а может, еще куда-нибудь.

— В Шлиссельбург, верно?

— Может быть, не знаю!

— Да, дела!.. — произнес Митька. — Но, слушай, как же мне теперь повидать Груньку?

— Я уже послал сказать Селине де Пюжи, что ты приехал. Она даст знать во дворец, и Аграфена Семеновна с нею сюда придут!

20 ЕЩЕ ПОДРОБНОСТИ

Узнав, что Грунька с Селиной де Пюжи собираются приехать, Жемчугов поспешил одеться. Едва он привел в порядок свой костюм, как явился Шешковский, до того никогда не заглядывавший к нему. Митька принял его один, без Гремина, который отправился к Гидлю за кофе, чтобы угостить ожидаемых ими дам.

— Ты уже знаешь, что я вернулся? — с улыбкой встретил Митька Шешковского.

— Ну еще бы! — ответил тот. — Конечно, знаю. Ну, тебе известны все подробности?

— Пока еще в самых общих чертах, то, что знают все; я успел только выслушать рассказ Гремина, бывшего на площади во время действия.

— Значит, о задвижках не знаешь?

— Нет! О каких задвижках?

— Пустяк ведь, а все могло сорваться. Дело в том, что Манштейн, адъютант фельдмаршала, вошел во дворец Бирона один и, не зная расположения комнат, пошел наугад… тоже дела делают!.. Даже плана местности раньше не осветили. Ну идет он наугад и наталкивается на запертую дверь спальни Бирона.

— Да неужели?

— Право! Ведь, если бы пришлось ломать дверь, произошел бы шум, тревога! Бирон мог скрыться, вызвать полк брата, поднять немцев и так далее; словом, все могло рухнуть.

— Ну и как же он вошел?

— А, видишь ли, дверь-то же была створчатая, а ее верхние и нижние задвижки, видно, «забыли» задвинуть, и дверь отворилась, как только Манштейн толкнул ее.

— Что же, за задвижки ты, что ли, принимаешь поздравление?

Шешковский скромно опустил глаза.

— В истории об этом упомянуто не будет, — усмехнулся он.