Мнимая реальность

– Кто еще достаточно глуп, чтобы считать меня лжецом?

Девушка со свистом вдыхала воздух, откинув голову назад. На тонкой коже виднелись глубокие вмятины, которые постепенно разглаживались. Наконец, она поднялась, оправила волосы и покорно сказала:

– Никто. Простите меня, мой господин, за то, что я посмела усомниться в вас и в вашей воле. Такого более не повторится. Обещаю вам.

Мужчина убрал руки за спину:

– Увидимся.

В замке провернулся ключ, и в комнату вошел санитар.

– Время вышло. – Буркнул он хмуро, и девушка покинула комнату.

Уходя, она одарила санитара ослепительной улыбкой, от чего у Билла мгновенно взмокла шея, и произнесла:

– До свидания.

– До свидания. – Санитар проводил ее глазами, пока она не скрылась из виду, присвистнул и надел на мужчину наручники. – Да, попка у нее то, что надо. Кто она тебе?

– Моя дочь, – спокойно ответил он.

– Дочь? Ну-ну. – Билл проводил мужчину обратно в палату и снял наручники. – Как думаешь, папенька, кто больше придется ей по вкусу: сумасшедший старикашка или молодой самец?

Глаза мужчины сверкнули, но он только сдержанно улыбнулся:

– Хотите пригласить ее на свидание?

– Нет, – ухмыльнулся Билл, – просто хочу трахнуть.

Шутка показалась Биллу удачной, и его громкий хохот прокатился по коридору.

Мужчина сел на кровать:

– Я уверен, ты придешься ей по вкусу, – произнёс он, оскалившись.

Ночь опустилась на город. Чернильные разводы стелились по небу, полностью скрывая от людей свет. Луна, бледная и совсем не живая, висела, словно приколоченная гвоздями. Она казалась лишней на этом небе. Ветер угрюмо гнул ветки деревьев, срывая сухую желтую листву. Осень выдалась очень холодной и ветреной.

Больница Лукаса Виткеса спала. Кого-то сморил здоровый сон, а кого-то принудительно заставили спать. Здесь не боялись применять наркотики. Здесь не боялись ничего, даже убить ненароком, переборщив с «поцелуем Морфея». Так врачи называли свое лекарство для тех, кто не желал мириться с режимом.

Мужчина стоял у окна и наблюдал. На него «поцелуй Морфея» не действовал, даже если бы по его венам растеклась лошадиная доза транквилизатора. Он никогда не спал. И никогда не чувствовал усталости. Он не ел. Но приносимая санитарами еда исправно исчезала – в животах здешних обитателей щелей и нор, которых он подкармливал. Хотя, кто знает об этом? При ежедневном осмотре его комната выглядела как обычно и пахла лекарствами и хлоркой.

Мужчина глядел, как ветер подбрасывает листья вверх и опускает вниз, словно в танце. В танце, в котором могут участвовать все и в тоже время никто. Никто. Имя весельчака, который дразнит природу, глумясь над ее мертвыми и пожухлыми детишками. Один листок с хлопком прилип к стеклу. На его шершавой поверхности были выведены подобия слов или знаков, понятных только мужчине. Он прочитал послание, ухмыльнулся и приложил палец к стеклу. А после отдёрнул его, увлекая листок за собой сквозь тонкую стеклянную грань. Листок лежал теперь на его пальце, точно был продолжением руки. Мужчина переложил его на ладонь, накрыл рукой и что-то прошептал.

– Ступайте, детишки, и принесите мне чего-нибудь вкусного, – мужчина улыбнулся и провел ладонью поверх другой. Листок с шипением съёжился. Одно лёгкое дуновение, и угольки взметнулись вверх. Затем, будто обладая собственной волей, медленно устремились к выходу и скользнули под дверь. Угольки витали по коридору, просачивались в двери других комнат, оседали на лицах спящих и растворялись с красным свечением.

– О, да! – Он откинул голову назад, удовлетворенно выдохнул и поднял руки вверх, сотрясаясь всем телом. – Как прекрасно! Да!

По коридору пронесся утробный стон. Звук проходил сквозь его тело, словно ток. Мужчина стащил рубашку, шумно вдыхая носом воздух. Кожа пульсировала от энергии, что струилась теперь внутри него. С улыбкой он осматривал свое тело, боль и наслаждение всегда приводили его в экстаз. Он закатил глаза, растворяясь в страданиях тех, кто сходил сейчас с ума. Один из проснувшихся пациентов прилип к двери щекой и, скребя ногтями по стеклянной глади, выкрикивал непонятные слова. Несчастный скреб дверь с такой силой, что кровь выступила у него из-под ногтей. Но вместо боли он почувствовал приятную истому и рассмеялся сухим, нечеловеческим смехом. Хотя, здесь эта фраза не имела смысла, ибо все пациенты клиники не могли считаться людьми в полной мере.

– Еще! Еще! – Взывал мужчина. Сумасшедшие теряли сон и покой, вызванный транквилизаторами. Вскакивая со своих кроватей, они кричали, стонали и бились в двери, подстегиваемые неведомым страхом.

– Какого черта?! – Выругался санитар, выскакивая в коридор. Он подбежал к палате странного пациента и сдвинул задвижку на дверном окошке – в темноте ему был виден только силуэт, стоящий у окна.

– Что происходит? – К Биллу подбежал Том.

– Хрен его знает. Проверь остальных, – Билл надавил на рычаг и свет в комнатах зажегся. Он распахнул дверь и, остановившись на пороге, достал дубинку. – Эй, придурок! Отойди от окна. – Билл сделал шаг, покрепче сжав рукоять. – Ты слышишь меня? Это приказ. Отойди от окна, пока я тебя не заставил.

Ему было непонятно, почему этот больной ублюдок осмелился ослушаться приказа. Билл даже разозлился. Он быстро подошел к мужчине и резко развернул его.

– Твою мать! – Выругался Билл, отскочив назад. То, что он увидел, никак не укладывалось в его голове. Тем более, он не смог бы объяснить произошедшее доктору Лукасу Виткесу. У нового пациента Берни Лазури не было лица.

Позже, в кабинете Виткеса, Билл торопливо сделал несколько глотков виски. Он видел многое в своей жизни, но увидеть такое ему довелось впервые. Перед его глазами все еще висела странная и жутковатая картинка – человек без лица. Виткес мрачно слушал санитара, курил и ходил по кабинету, выпуская жирные кольца дыма.

– Ты хочешь сказать, что сегодня утром Лазури выглядел совершенно обычно, а ночью у него вместо лица вдруг оказалась одна сплошная голова? А куда, по-твоему, делось лицо? – Возмутился Виткес.

– Я не знаю, сэр. Мне это тоже интересно, – Билл снова глотнул виски и закашлялся.

– Что вообще происходит в моей больнице? – Виткес нахмурил широкие брови, напоминавшие выдыхаемые им кольца дыма.

– Не знаю, сэр. Возможно, на этих психов погода подействовала. Или еще какая-нибудь хренотень.

– Бред. Ничто не действует на психов сильнее, чем причина их помешательства. А ты помнишь, на чём помешан Берни Лазури?

– Хм, кажется, он боялся смотреть на свое отражение в зеркале.

– Вот-вот, – протянул Виткес. – Теперь он может этого не бояться, – доктор затушил сигарету и сел в кресло. – Ну, есть и хорошая новость, Билл. Один из наших неизлечимых пациентов, наконец, исцелился.

Виткес широко улыбнулся и жестом указал санитару на дверь.

– А что делать с другими? – Билл послушно поднялся с места.