Многоярусный мир: Создатель Вселенных. Врата мироздания. Личный космос. За стенами Терры.

И тогда Кикаха принял окончательное решение. Он сообщил Анане, что сегодня ночью настало время для их плана. Она поколебалась, а затем сказала, что они вполне могут попытаться, что, разумеется, следует использовать любые средства, лишь бы укрыться от Колокольников.

Путники ждали, когда караванщики покончат с жареным мясом, допьют джин и водку и отправятся спать. По обеим сторонам каравана расставили непьющих часовых, но фургоны находились в пределах границ Большой Торговой Тропы, отмеченной резными деревянными изображениями бога торговли, и поэтому торговцы по-настоящему не тревожились о нападении людей или полуконей. Какое-нибудь животное могло забрести в лагерь, гигантская ласка или лев могли задрать коня или даже убить человека, но это было маловероятно, поэтому караулы расслабились и дремали на посту.

Кикаха снял с лошадей всю сбрую и хлопнул их по крупам, чтобы они ускакали, куда глаза глядят. Он испытывал легкое сожаление, поскольку одомашненным животным трудно будет выжить в диких Великих Прериях. Но они подвергались опасности не больше, чем отпустившие их всадники.

Затем они с Ананой, привязав к спинам тюки с водой в бутылях, сушеным мясом и овощами, с ножами в зубах поползли в залитой брызгами лунного света темноте к каравану. Они пробрались незамеченными мимо двух часовых, расположившихся на расстоянии сорока ярдов друг от друга, и направились к огромному десятиколесному фургону, стоявшему двадцатым в колонне.

Они проползли мимо небольших фургонов, в которых храпели спящие мужчины, женщины и дети. К счастью, при караване не было собак, и по веской причине: гепардоподобная пума и ласка любили собачье мясо до такой степени, что все путешественники давным-давно перестали брать с собой собак для путешествия по прериям.

Устроить жилое помещение внутри плотно упакованного груза на нижнем этаже фургона оказалось нелегко. Им пришлось вытащить множество деревянных ящиков и рулонов тканей и ковров, а потом опять разложить их над норой, где они будут проводить свои дневные часы. Извлеченный груз с большим трудом вогнали туда, куда сумели втиснуть. Кикаха надеялся, что когда фургон покинет берег реки, никто не заметит, что расположение вещей изменилось.

У них имелись две пустые бутыли для естественных нужд, а одеяла обеспечили им постель, казавшуюся вполне удобной, пока фургон не тронулся в путь. Рессор у фургона не было, и хотя прерия казалась довольно гладкой идущему пешком, в экипаже неровность почвы становилась весьма ощутимой.

Скрываясь в замкнутом пространстве камеры галеры, Анана жаловалась на неудобство, теперь же она чувствовала себя погребенной под обвалом. Температура снаружи резко поднималась в полдень — свыше двадцати четырех градусов по Цельсию, и тогда они задыхались из-за отсутствия вентиляции и тесноты. Им пришлось сесть и уткнуться носами в отверстия, чтобы получить достаточно кислорода.

Кикаха расширил эти отверстия. Ему очень не хотелось этого делать, так как увеличивалась опасность, что незваных пассажиров обнаружат караванщики. Однако во время путешествия на нижние, грузовые платформы почти не заглядывали.

В первый день им почти не удалось поспать. Ночью, пока караванщики спали, беглецы вылезли наружу и проползли мимо часовых в открытую прерию. Здесь они вымылись в ручье, снова наполнили бутылки водой, справили естественные надобности, которые было невозможно или крайне неудобно справлять в фургоне. Они проделали гимнастические упражнения, чтобы снять оцепенение мускулов, вызванное стесненными условиями, а также тряской и рывками фургона. Это казалось самой наглой выходкой в мире — прятаться прямо под носом тишкетмоаков. Будучи один, Кикаха чувствовал бы себя более комфортно и непринужденно. Анана хотя особенно и не жаловалась, но ее не слишком подавленные стоны и брань порядком надоели ему. В этих тесных, замкнутых условиях невозможно было не прикасаться друг к другу, но она каждый раз реагировала чересчур бурно. Она то и дело приказывала ему оставаться на своей собственной половине «гроба», не трястись или не нависать над ней, и так далее.

Кикаха начал всерьез подумывать о том, чтобы предложить ей скрываться от Колокольников порознь. А если она откажется, то нокаутировать, вытащить из фургона подальше в прерию и оставить там. Временами он даже представлял, как перерезает ей горло или привязывает к дереву так, чтобы ее растерзали волки или львы.

Он сказал себе, что это дьявольский способ начать любовный роман.

Тут он спохватился. Откуда взялись эти слова: любовный роман? Да как он мог влюбиться в такую злобную, высокомерную и смертоносную стерву?

Мог. Как сильно он ни бесился, как ни ненавидел и ни презирал ее.

Кикахе приходилось влюбляться, и не раз — ив том, и в другом мире, но никогда — при таких обстоятельствах. Несомненно, если не считать Подарги, лицо которой выглядело точь-в-точь как у Ананы, и странной, действительно неземной Хрисеиды, его спутница была самой прекрасной женщиной из всех, кого он когда-либо встречал.

Но само по себе это не означало для Кикахи любви. Он, конечно, ценил в женщинах красоту, но имел больше шансов влюбиться в женщину с приятным характером, сообразительную, с чувством юмора, чем в неприятную и тупую красавицу. Если женщина была всего лишь разумно привлекательной или пусть даже заурядной внешности, он мог бы влюбиться в нее, если находил родственную душу. Но Анана была неприятной и безжалостной особой.

Так почему же он испытывал к ней чувство любви пополам с враждебностью?

«Кто знает? — думал Кикаха. — Я-то уж точно — не знаю. И я этому даже рад. Ни к чему знать о себе все и быть легко предсказуемым».

К сожалению, его любовь была, скорее всего, безответной. Анана могла проявить чувственный интерес к Кикахе, но роман оставался бы эфемерным и сопровождался бы презрением. Она, разумеется, никогда не сможет полюбить леблаббия. Если уж на то пошло, Кикаха сомневался, что она вообще сможет полюбить кого бы то ни было. Властелины находились по ту сторону любви. По крайней мере, так говорил Вольф.

Второй день прошел гораздо быстрее, чем первый, обоим удалось почти нормально поспать. Той ночью, когда они прокрались к ручью освежиться, их загнал на дерево львиный прайд, пришедший на водопой почти одновременно с людьми. Время приближалось к рассвету, а львы не проявляли ни малейшего желания убираться восвояси. Кикаха чуть не впал в отчаяние, понимая, что с восходом им не удастся прошмыгнуть обратно в фургон. Он сказал Анане, что им придется слезть и попытаться спугнуть больших кошек.

Как обычно, у Кикахи имелся тайный мотив, кроме очевидного. Он надеялся, что если Анана имеет какое-то припрятанное или имплантированное в тело оружие, то теперь пустит его в ход. Но оружия у нее не оказалось, либо она считала ситуацию недостаточно отчаянной, чтобы воспользоваться им. Анана заявила, что может, если пожелает, попытаться отпугнуть этих чудовищ, но намерена оставаться на дереве, пока они не уйдут.

— При обычных обстоятельствах я бы с тобой согласился, — признался Кикаха, — но мы должны в течение ближайшего получаса вернуться в фургон.

— Я не должна, — огрызнулась она. — Кроме того, ты не подстрелил нам ничего на обед, прежде чем мы вернемся. Я не хочу провести еще один голодный день в этом гробу.

— У тебя там имеется масса сушеного мяса и овощей, — возразил он.

— Я весь день голодала, — ответила Анана.

Кикаха принялся спускаться с дерева. Львы, казалось, не обращали на него ни малейшего внимания, но один самец взметнулся в воздух, и его лапа с длинными когтями прошла в шести дюймах от ноги Кикахи.