Множественные ушибы
Шрифт:
Я поставил рюкзак на самый край люка. До этого места меня довели гнев и унижение, но я понятия не имел, как двигаться дальше. Чистая одежда прилипла к телу, и я ощущал собственный запах – это был запах пота больного. Осторожно опустившись на пол, я сел на край отверстия и пропустил руки в лямки рюкзака. Скользнул вниз, выставив перед собой здоровую ногу, чтобы перенести на нее свой вес. И наполнился ощущением триумфа, когда, держась за кромку люка, перескочил на следующую ступеньку. Но в этот миг меня толкнули в спину, и я, не успев ничего сообразить, полетел в темноту.
Воздух вылетел из
– Вы целы?
Это была Матильда. Прежде чем я успел ответить, по лестнице спустился ее отец, и свет лампы заиграл в раскатившихся вокруг бутылках. За ним я заметил в тени Греттен. Ребенок проснулся и заплакал, но это никого не интересовало. Мы оказались на деревянной галерее – платформе между чердаком и тем, что скрывалось во тьме и было, как я догадался, землей. Я стряхнул с себя руку Матильды и, подобрав бутылку и ухватившись за горлышко, с трудом поднялся и приготовился к встрече с ее отцом.
– Не подходи! – Французский меня подвел, и, выкрикнув слова по-английски, я угрожающе поднял бутылку. Раненая ступня протестовала, когда я, стараясь найти устойчивую точку опоры, переминался с ноги на ногу.
Мужчина спустился с лестницы – центр создаваемого лампой желтого светового круга. Презрительно посмотрев на бутылку, он крепче сжал в руках ружье и шагнул ко мне. Между нами встала Матильда.
– Не надо! Пожалуйста!
Не знаю, к кому она обращалась, к отцу или ко мне. Но мужчина замер и смотрел на меня с ненавистью.
– Я пытался уйти! – закричал я.
Голос меня не слушался. От выброса адреналина я сразу ослабел и задрожал. Внезапно ощутил в руке холодную тяжесть бутылки. Почувствовав дурноту, покачнулся и на мгновение снова оказался на темной улице, где передо мной готовилась прокручиваться другая сцена кровавого насилия.
Я выпустил бутылку, она покатилась по пыльному полу и, глухо звякнув, ударилась о другую. Ребенок верещал и бился в руках Греттен. Никто не сказал ни слова, когда я, шатаясь, направился к следующему пролету лестницы. Но ноги подкосились, и я упал на колени. От отчаяния чуть не расплакался, однако подняться не хватило сил.
Матильда опять оказалась рядом и подхватила меня под руку.
– Сам справлюсь, – раздраженно буркнул я, но она не обратила внимания и, привалив меня к деревянному брусу, повернулась к отцу.
– Он не в том состоянии, чтобы куда-то идти.
Лицо мужчины посуровело.
– Это меня не касается. Я не желаю, чтобы он здесь оставался.
«Если бы не твой капкан, меня вообще бы здесь не было», – хотел я сказать, но слова застряли в горле. Кружилась голова. Я уперся затылком в брус и безвольно слушал, что они говорят.
– Он иностранец, откуда он мог знать?
– Мне плевать. Он не останется тут.
– Предпочитаешь, чтобы его забрали в полицию?
При упоминании о полиции я поднял голову, но угроза, судя по всему, не имела ко мне отношения. В моем лихорадочном состоянии мне казалось, будто присутствующие увлечены
каким-то им одним интересным спором, подобно взрослым, которые разговаривают над кроваткой малыша, а тот ничего не понимает. «Вероятно, они не хотят, чтобы полиция узнала о капканах», – подумал я.– Позволь ему остаться еще на несколько дней, – умоляла Матильда. – Чтобы он достаточно окреп.
Отец долго не отвечал, затем ожег меня взглядом и презрительно фыркнул.
– Поступай, как знаешь. Только убери его с моих глаз долой. – И он направился к лестнице.
– Оставь лампу, – попросила Матильда.
Отец колебался, видимо, размышлял, не оставить ли нас без света. Затем поставил лампу на пол и молча стал спускаться вниз.
Матильда схватила ее и наклонилась надо мной.
– Можете встать?
Я не ответил. Она повторила вопрос по-английски. Я попытался встать. Матильда сняла с меня рюкзак.
– Обопритесь об меня.
Я не хотел, но выбора не оставалось. Под тонким хлопком ощутил ее сильное, теплое плечо. Она обхватила меня за пояс. Ее голова доходила мне до подбородка. Когда мы достигли подножия лестницы, из тени вышла Греттен. Теперь заплаканное, покрасневшее личико ребенка казалось любопытным, а не жалобным.
– Я тебе велела остаться в доме с Мишелем. – В тоне Матильды прозвучали недовольные нотки.
– Я только хотела помочь.
– Справлюсь. Отнеси его в дом.
– Почему я должна постоянно присматривать за ним? Это твой ребенок.
– Пожалуйста, делай, что тебе говорят.
Греттен, нахмурившись, прошла мимо нас, и ее шлепанцы застучали по ступеням. Матильда вздохнула.
– Давай, – устало промолвила она.
Матильда приняла на себя почти весь мой вес, пока мы поднимались по лестнице и тащились через чердак к моей постели. На это ушла целая вечность. Я рухнул на матрас и даже не заметил, что Матильда отлучилась. Через минуту она вернулась с моим рюкзаком и лампой и поставила их рядом со мной.
– Ваш отец не догадывался, что я здесь? – спросил я. – Вы ему не сообщили?
Матильда находилась за кругом света. Я не видел ее лица и не знал, смотрит она на меня или нет.
– Завтра поговорим, – ответила она и оставила меня одного на чердаке.
Лондон
Рюкзак колотил по спине, когда я бежал к съезду с шоссе, где остановилась и поджидала меня машина с постукивающим мотором. Это был желтый «Фольксваген-жук», помятый и изъеденный ржавчиной, но в тот момент показавшийся мне самым прекрасным на свете автомобилем. Темнело. Я окоченел от холода – два часа стоял у автострады и проклинал проносившиеся мимо меня машины.
А теперь удивился, открыв пассажирскую дверцу и увидев за рулем девушку.
– Куда направляетесь? – спросила она.
– В Лондон, – ответил я, – но буду благодарен, если подбросите до ближайшей бензоколонки. – Мне хотелось убраться с продувающего насквозь ветра.
– Я еду в Эллз-Корт. Устроит?
– Спасибо. Прекрасно.
Там я смогу сесть на метро. Я остановился в Килбурне, сняв свободную комнату в квартире, чей хозяин отлучился на месяц. Что делать дальше, я не представлял.