МОБ

– Любезнейший, земля, на которой стоит ваша арена, принадлежит моей семье. Вы предлагаете аренду у самого себя?

Да он злиться умеет! Я, конечно, да… тот еще парламентер, но что он не всегда такой учтивый, меня даже успокоило. Все-таки живой, и лицемерие еще не поглотило его величественную тушку.

– Слушай, ваше высочество. Я боюсь у меня нет того, что ты ищешь. – Спокойно выпалил я.

– А у кого есть? – опять счастливо засиял этот золотой мальчик.

– Не знаю я…

– А кто знает?

Вот пристал то!

– Откуда я могу знать, кто знает, если даже не понимаю, чего ты хочешь?

– Я… я хочу стать ЛЕГЕНДАРНЫМ героем.

Я не поленился, зажег свечу и оценивающе посмотрел на огромного, закованного в золотые доспехи воина. Шлема не нашел, но не исключено, что он с небес сразу падает ему на башню. По свистку. На голове короткие белокурые пни вместо волос почти сливались с кожей, отчего он казался таким же лысым, как я. Вспоминая его детский лик, который вряд ли найдется в огромной стопке на столе, я пришел к выводу, что по людским меркам он страшноват, потому что на мой взгляд был более-менее ничего. И, скорее всего, Маргус меня младше. Отсюда и мой приступ смеха. Большое тело взрослого мужчины, и лицо избалованного, вечно недовольного ребенка, слишком… контрастно.

Вряд ли он конечно в этом виноват. Шикарные убранства в замке, куча по линеечке расставленных слуг, и все эти появляющиеся из неоткуда вещи, кого угодно сделают вечным ребенком, которому все должны. Я сейчас впервые задумался, чего стоит королевской особе обращаться к мелкому, слабому, зеленому эльфу, «любезнейший». У него в комнате небось висит плакат с моим изображением весь истыканный ножичками. И чучело на арене мне подобное скоро появится. Главное, чтоб только подобное…

И счастливым Маргус не выглядел. Виной всему мои вкуснющие черви или то, чего у меня нет, я не понял, но грустью пахло знатно. Только вот в моем понимании легендарный герой, это то, что сейчас сидит у меня на кровати. Может даже чуть меньше, чем ЭТО.

– Мне кажется ты и так легендарный герой. – Просто сказал я, как думал. Чем попытался взбодрить и его, и себя.

Если уж он не легендарный герой, то я тогда вообще… даже до жопы еря не дотягиваю.

– Нет. Я внук своего деда.

Короля? Ну да… для сына больно молодой.

– Ты всегда им будешь, – не понял я, как одно другому мешает.

От родни не уйдешь, я по себе знаю, что ближе и любимее в жизни никогда никого не будет. Просто…

– Маргус. Пока ты не примешь своих предков, ты не сможешь принять себя. Геройство начинается здесь, – ткнул я пальцем ему в нагрудник и, кажется, услышал хруст… и вряд ли это доспех.

Воин смотрел на меня с таким ошеломительным почтением, что у меня аж спина ровнее стала! Да ничеси я могу! Может я реально жрец?? Они вечно задвигают умную ерь, не ходят на призыв, прям, как я! И тогда…

– А теперь иди, и возвращайся, когда будешь готов! – решил я вживаться в роль.

Я отворил ему дверь и стоял с таким гордым видом, что «любезнейший», теперь, на мой взгляд, сильно преуменьшает мою величественную зеленую тушку.

Маргус ушел, и если вернется, явно извлечет для себя какой-то урок, хуже ему не станет, а у меня будет время подумать. Не уверен, что с дедом у него конфликт, просто тот давит своим королевским «Я». Все свое детство я тоже был сыном страшной матери, но когда я принял это и перестал перед всеми за нее оправдываться, остальным тоже стало плевать, и я стал только собой.

Я уселся на кровать и внезапно осознал: заумные мысли напрочь лишают сил. Конечно, если заниматься подобными нравоучениями весь день, то ни на какое сражение сил и не хватит!

Глава 8

Стихающий трепет барабанов застал меня одновременно с прорезавшим гряду частокола солнечным лучом. Что дальше? Почему-то я ощущал странное опустошение. Маргус виделся мне помехой в планах о познании себя и последующем спасении деревни, но теперь кажется, что единственным планом, или тем, что было способно выдернуть меня из тянущейся слизи бытия, был именно он.

Он другой. Нет, я эльф, Принц человек, это понятно, но мне казалось в нем присутствует что-то еще, какая-то живая спонтанность. Возможно, из-за долгого нахождения в молитвенном забвении, я забыл, какого это: просто разговаривать.

Кухарки тоже другие, и не из-за квадратного светильника, или отсутствия тяги к боям и молитве. В них было что-то… живое. Пытаясь зарыться поглубже в себя, я попытался нащупать не поддающееся логике стремление, смысл. Я любил что и все, играл в те же игры все детство. Только сейчас задумался, что за всю жизнь даже не был в другой части деревни. Лес, куда мы частенько сбегали, а точнее его малая часть, и где я не был уже приличное количество времени, до сих пор могу спокойно воссоздать в памяти вплоть до иголок на ближайшей ели.

А дом? Не по размерам койка, заправленная потрепанным дырявым одеялом в темно-синюю клетку, все так же поскрипывала, истерзанная истериками штора все так же развевалась, щели в стене и полу не становились шире, даже свеча не догорала. Мать всегда старалась привносить в нашу жизнь что-то необычное, и это, на мой взгляд, все только портило. Когда тебя невольно пытаются выделить из толпы элементарным умением читать, и ты становишься немного другим, окружающие в любом случае решат, что ты стал хуже. Я понял это еще в детстве, и, похоже, это понимание напрочь убило во мне все, что я сейчас пытался нащупать. Я оказался просто маленькой безвольной тварью, из которой мать хотела взрастить нечто другое. Ну нельзя же вырастить из клубня – свинью?

Может, в нашей деревне все всегда было так? Просто я сын кухарки, и молитвы мы посещали редко. Отца я в помине не знал, так что никто посреди ночи не срывался под шум барабанов. Куда делись дети только не ясно. В мое время нас было не меньше пятнадцати и все мы… были одного возраста.

И тут я задумался. Мы выросли. Я вырос. Вошел в бесконечную череду, пытаясь слиться с окружающим миром. Не выделяться, не быть хуже или лучше. Возможно, не мать пыталась сделать из клубня свинью, а я сам сделал из себя клубень.

Выйдя на улицу, я в очередной раз поразился ненормальным пропорциям нашей деревни. Моя хижина была крайней у частокола, но до него оставалось шагов тридцать! Мы никогда не использовали эту дорогу для чего либо, но на ней не было ни других хижин, ни лавок, ни чего. Бессмысленно. Огромные, хоть и уже давно потупившиеся бревна были готовы защитить деревню от осады многочисленных войск, но главные ворота растворялись в воздухе с приближением врагов, что лишало смысла и их, и такой мощный частокол.

Двигаясь вдоль ровно вкопанных бревен, я, кажется, впервые пытался посмотреть на свой дом со стороны. Расстояние между небольшими покосившимися хижинами разнилось, будто их разбросал неведомый творец. У домика соседа окно с крыльцом выходило аккурат на мою стену. За моим домом почти вплотную располагалась еще хибарка, отличающаяся от моей только положением. Я брел, пытаясь понять, что мне не нравится. Жители этого места явно прокляты, с этим я разберусь позже, но сама деревня с ее травой и покрытыми мхом деревянными стенами была какой-то мертвой. Можно проклясть мебель, траву и частокол?