Мобберы

Искусствовед Калитвинцев обитал на первом этаже типовой блочной высотки. Рита мимоходом заглянула на кухню и вошла в единственную комнату малометражной квартирки. Вышата ступал за ней по пятам. В комнате господствовал беспорядок. На середину был косо вытащен письменный стол, осклабившийся незадвинутыми ящиками, из которых, как перья из распоротых подушек, торчали бумажные вороха. Россыпь разноформатных страниц устилала пол, точно листья, облетевшие с дерева-великана. На краю стола громоздился первобытный монитор с выпуклым экраном. Шнур от него чёрной лианой тянулся вбок, к системному блоку, стоявшему у стены. Платяной шкаф разинул обе свои дверцы, вывалившаяся из его брюха одежда комом лежала на ворсистом паласе. Ещё в комнате стояли два стеллажа, просевшие под тяжестью толстенных книг, журнальный столик с заметно атрофированными конечностями и простая, солдатского образца кровать. Постель на ней была разворочена – рылись, видно, и в белье.

Рита начала осмотр с бумаг, раскиданных по полу. Это были ксерокопии всевозможных архивных документов. Перед глазами замелькали аббревиатуры: ГБЛ, ГИМ, ГПБ, ЦГАЛИ… Рита наугад взяла один листок и прочла: «Очень давно не писал я вам, дорогой друг, но надо сознаться, что и вы мне платите тем же. Тысячу мелких дел занимали и до сих пор занимают меня ежедневно. Вот и сегодня пишу вам на скорую руку, так как через полчаса я должен быть у г. Бутенева. Мне хотелось бы подробнее поговорить с вами о моём позавчерашнем дне. Это один из лучших дней, проведённых мною в Петербурге. Целое утро я гулял под великолепным солнцем с Хомяковым, который, как вы знаете, живёт с нами пять или шесть дней. Весь город казался освещённым двумя огромными свечами – шпилями Адмиралтейства и крепости. Они господствуют над всем городом и кажутся при солнечном освещении двумя большими очагами света. Мы переправились через реку в самом её широком месте, которое достигает приблизительно одной версты, и вошли в крепость…»

– Что это?

– Какие-то письма. – Рита дочитала до конца страницы, вернулась к началу и прочла стоявшее над основным текстом: «Д. В. Веневитинов – С. В. Веневитиновой. 4 февраля 1827 года, Санкт-Петербург». – Письма Веневитинова!

– Их тут полно, – Вышата поднял ещё несколько страниц. – Возьмём?

– Брать ничего нельзя, – строго предостерегла Рита. – Мы и так здесь незаконно. Узнай кто-нибудь, и отцу из-за нас попадёт. Сделаем лучше вот как…

В её руке появился крошечный, размером с ластик, цифровой фотоаппарат.

– Умеешь обращаться?

Вышата с сомнением осмотрел лилипута.

– Не возьмёт… Разрешение не то, пикселей не хватит.

– Пикселей у него до фига! Клади письма вот сюда, под лампу, и снимай. Все подряд. После разберёмся.

Вышата стал послушно разгребать бумаги и щёлкать цифровиком. Рита походила по комнате, позаглядывала в ящики и на полки и остановилась перед компьютером. Работает ли? Она нажала на прямоугольную пластину, и компьютер замурчал, как растапливаемый самовар. Рита проверила: ни дискеты, ни CD в дисководах не было. Подошла к столу, взглянула на загоревшийся экран. Десктоп был усеян разбросанными как попало файлами и папками. А ещё говорят, что музейные работники – сплошь аккуратисты и педанты…

Рита взяла мышку и принялась открывать подряд все ячейки компьютерных закромов. Попадались в основном заархивированные книги по искусству, истории, культурологии, целые галереи репродукций с картин русских и зарубежных художников, наброски писем, формы официальных документов, связанных с запросами информации в музеях и библиотеках. Рита открывала и закрывала файлы, бегло просматривала их, и надежда отыскать что-либо существенное с каждой минутой становилась всё слабее. Вышата управился с порученным ему заданием и тоже подошёл к столу.

– Ну как?

– Похоже, пролетаем…

Обронив эту безотрадную реплику, Рита открыла последнюю папку и обнаружила в ней ещё одну, озаглавленную «Кн. В-я».

– Княгиня Волконская?

В папке оказалась другая, под названием «В. и П.», а в ней, как в матрёшке, – следующая: «Два перстня».

– Почему два?

Внутренний голос подсказывал Рите, что здесь-то и могут храниться материалы, которые она так настырно искала. Она открыла очередную папку нетерпеливо, как вскрывают конверт с долгожданным посланием, от которого зависит если не судьба мира, то, во всяком случае, чья-то персональная судьба. Оттуда, из электронной обёртки, кузнечиком выпрыгнул файл, название которого состояло из четырёх латинских букв: «NEXT». Рита, затаив дыхание, навела на него курсор и щёлкнула кнопкой.

Что-то затрещало, как будто провели расчёской по наэлектризованной кошачьей шерсти, и через комнату – от стены к стене – хвостатой кометой пролетел огненный ошмёток. Он опалил Рите волосы и лицо, она отшатнулась от стола и увидела, как системный блок на полу возле стены, развалившись на две половины, изрыгает пламя. Искры-метеоры звёздчатым зерном просыпались на валявшиеся кругом бумаги. Вышата стал яростно затаптывать их, напоминая степиста, выбивающего на танцполе залихватскую чечётку. Рита подняла руки, чтобы прижать их к обожжённым щекам, и тут за её спиной грянул второй взрыв.

Маскарад

Как сказал майор Семёнов, могло быть и хуже. Крупиц гексагена, заложенных в корпусе процессора и под грудой скомканного белья, оказалось недостаточно, чтобы превратить комнату в братскую могилу для двух безрассудных искателей приключений. Рита отделалась ожогами и неглубокой раной на затылке (зацепило отлетевшим обломком шкафа), а Вышата, упавший после взрыва на стеллаж с книгами, – сотрясением мозга и переломом ребра. Обоих поместили в травматологическое отделение.

– Счастье ваше, что брандмейстеры вовремя прибыли, – сказал майор, сидя на больничном стуле в дочкиной палате. – Квартира, конечно, прокоптилась, как мангал. Мебель теперь разве что на дрова и во вторчермет: шкаф вдрызг, койка тоже, у стола первая группа инвалидности… кхм! Бедный Калитвинцев – за что ему такая непруха?

– Он всё ещё в коме? – спросила Рита, лёжа в постели.

– Оживает помаленьку, пару раз глаза открывал. Но пока не говорит.

Рита дотронулась до щеки, и лицо её исказилось. Опалённую кожу, несмотря на мази и примочки, жгло и дёргало. Правда, врачи заверили, что до свадьбы заживёт и следов не останется, но кто ж у нас верит врачам? А ещё досадно, что пришлось обрезать волосы. Стрижки под мальчуганов сейчас в моде, однако Рите они никогда не нравились. Причёска была такая пышная, красивая, а остался глупо торчащий ёжик.

У Семёнова имелись все основания для праведного гнева по поводу легкомыслия несознательной дочери. Но ругать страдалицу противоречило принципам гуманности. После малоприятной беседы с начальством, суть которой свелась к выяснению того, как в квартире только что ограбленного и лежавшего без чувств гражданина очутились посторонние, майор ограничился кратким набором идиоматических выражений и никаких рекламаций выдвигать Рите не стал. В конце концов, её легкомыслие помогло дополнить дело Калитвинцева новыми деталями.

– Кто бы мог подумать… – Семёнов потискал в кармане портсигар, словно эспандер, жалея, что в палате нельзя курить. – Эдакая система самоликвидации при попытке проникновения. Ты нажала кнопку, и компьютер дал команду на взрывы… кхм! Мины сработаны кустарно, но в компе явно ковырялся спец. Без знаний такую хренотень не смастеришь и не установишь.

– Неужели Калитвинцев сам это сделал?

– Этот файл вообще невозможно было открыть, мины взрывались по-любому. Иными словами, его запечатали наглухо – чтоб никто никогда не прочитал, что там написано. А написано, знать, было что-то очень увлекательное. Ты не знаешь, что именно?