Мобберы

Джим сел на тахту и понурился.

– Это худшее, что могло произойти. Теперь в газетёнках растрындят: мобберы – ворюги, флэш – прикрытие для бесчинств… Запозорят, затуркают… Поди докажи, что нас, ротозеев, взяли и прокатили! И ведь самое смешное, что моб-то удался!

– Кто сцен придумал?

– Выложили на сайте под псевдонимом. Как обычно. Даже я, болван, запал!

– Да, таких обалдуев, как мы, поискать… – подвёл черту под самокритичными высказываниями Хрофт, входя в комнату.

– Ладно вам мычать: «болваны», «обалдуи»… – Асмуд был настроен жизнеутверждающе. – С кем не бывает? Вон Ритке «жучка» на лифчик посадили – она что, заметила?

– Заметила. Да только поздняк метаться было.

– Засыпаться мы могли не только у Джима. Как сюда пролез этот Дмитрий Владимирович? Через стеклопакет прошёл?

– Может, и через стеклопакет, – знобко передёрнула плечами Рита. – Замки у нас на двери все до одного исправны. Ручаюсь. И ключи мы с отцом где попало не разбрасываем.

– Я тоже не разбрасываю! – взъелся Джим. – Ключи у меня всегда при себе.

– Твой замок и без ключа открыть можно, – сказал Хрофт. – Любым гвоздём. Его и в первый раз отвёрткой выломали, а теперь подавно… Я тебе все уши прожужжал: вставь новый! Где там…

– Вставлю, – покраснел Джим. – Подкоплю талеров и вставлю.

Летом и во время межсезонных вакаций, когда не было учёбы, он шабашил на разработке рекламных модулей для риэлторской конторы.

– Хошь, одолжу до получки? – предложил Хрофт. – Не то, пока отелишься, тебя самого из хазы вынесут.

– Все это чушь на рыбьем жире. Надо думать, как вернуть украденный листок с шифром.

– Шифр ли это? Бабёнка в музее что-то про дебет-кредит тараторила…

– Бьюсь об заклад, что шифр!

Дверной звонок в квартире Семёновых усладил слух пронзительным мяуканьем. Рита привыкла к нему, но на сей раз вздрогнула.

– Наверно, к отцу…

Дверь в комнату была закрыта. Рита в наступившем молчании слышала, как майор в домашних тапках прошлёпал в коридор, отпер замки и с кем-то перемолвился.

– Пап, кто там?

Шлёп, шлёп, шлёп… В косяк деликатно стукнули.

– Ритусик, это тебе, – Семёнов приоткрыл дверь и протянул дочери запечатанное письмо.

– Кто принёс?

– Добрый молодец… кхм! Росту высокого, статен, лицом бел. Представился Дмитрием Владимировичем. Сказал, ты его знаешь.

Рита торпедой выстрелилась из комнаты, установила мировой рекорд в коридорном кроссе, но потеряла секунд пять, открывая дверные замки, которые только что нахваливала. Когда она выбежала на лестничную клетку, там уже никого не было, а дом был беззвучен, как склеп. Постояв, она вернулась в комнату.

– Что такое, Ритусик? – спросил Семёнов. – Мне следовало взять этого басурманина за ворот и упрятать в каталажку?

– Нет, пап, он не басурманин. Но если ты его ещё раз увидишь, скажи, что я хочу с ним поговорить.

Семёнов ушёл досматривать кубковый матч, а Рита, окружённая Хрофтом, Асмудом и Джимом, удалила с письма сургучную печать и развернула первый из вложенных в него листов.

Дмитрий Владимирович писал без экивоков:

– Экий фанфарон! – Джим снова дзенькнул по аквариуму, и рыбёшки попрятались в водорослях. – Кстати, лучше бы скалярий отдельно держать, а то барбусы им плавники пообкусывают.

– Шлифанул бы я этому Дмитрию Владимировичу интерфейс… – Хрофт погрозил кулаком книжной полке и в который раз пожалел о том, что вёл себя с холёным господином так робко.

– За что? – Рита развернула второй лист. – Он же нам помогает. Вот!

Она держала ксерокопию пушкинского рисунка, виденного ими накануне в музее на Мойке.

– Откуда он его взял?

– Когда к Пушкину чекалдыкнуть заходил, с собой унёс и отксерачил. – Хрофт страсть как не любил играть втёмную и потому был зол, словно свора кобелей. – А теперь измывается над нами.

– Не кощунствуй, – сказал Асмуд.

Хрофта не слушали. Рита и Джим, толкаясь, вырывали друг у друга листок с рисунком.

– Не напирай! Всем покажу. – Рита отстояла право первого ознакомления с малоизвестной страницей творчества великого поэта и положила эту самую страницу на стол под лампу. – Веневитинов тут как живой!

– Ты его живым не видела.

– Внизу цифры, цифры… Здесь только пары из двух чисел – однозначных и двузначных. Каждая пара написана через слэш. «Два-дробь-шестнадцать», «три-дробь-шесть», «один-дробь-девять», «пять-дробь-пять»…

Полностью цифровая заумь выглядела так:

«2/16 3/6 1/9 5/5 4/8 10/3 9/6 21/16 36/2 14/14 6/5 7/5 8/11 12/1 17/13 13/6 22/12 26/5 44/7».

Рита передала листок Джиму, тот – Хрофту и Асмуду. Все смотрели на цифры, но каких-либо дельных соображений по поводу их значения никто не высказывал. Первым заговорил Джим:

– Бабуля сказала, что шифр составлен на основе стихотворения. Что если первое число в дроби – строка, а второе – буква?

– Трансцендентально! Неужели Пушкин был такой лопух? Гений – он на то и гений, чтобы изобрести что-нибудь гениальное.

– Всё гениальное просто, – напомнил Джим прописную истину. – Если ты не знаешь, какое стихотворение имеется в виду, алгоритм расшифровки тебе не поможет.

Рита сняла с полки книжищу в сафьяновом переплёте. «А. С. Пушкин. Стихотворения».

– Открываем на раз-два-три и проверяем, что попадётся?

– Нет. – Могучим дзеньком Джим загнал барбусов и скалярий в папоротниковые джунгли. – Как хомо сапиенс, я отдаю предпочтение действиям, обусловленным закономерностью. В нашем случае всё вертится вокруг перстня. Вот и проверим для начала стихотворение, где этот перстень воспевается.

– «Храни меня, мой талисман!» – Ритин палец забегал по оглавлению. – Нашла! Считывайте цифры.

– Вторая строка, шестнадцатая буква.

– «О». Дальше!