Моби Дик, или Белый Кит

– Верно, верно! – воскликнул Стабб. – Я так и знал, это уж неизбежно. Дуй-плюй что есть мочи, о кит! всё равно сам обезумевший сатана гонится за тобой! Дуди в свою дудку! надрывай лёгкие! Ахав перекроет плотиной твою кровь, как мельник перегораживает запрудой быструю речку!

И слова Стабба выражали чувства всей команды. К этому времени азарт погони взыграл, запенился в людях, как пенится забродившее старое вино. Каковы бы ни были те бледные ужасы и дурные предчувствия, что испытывали ещё недавно многие из них, теперь их не только скрывали из страха перед Ахавом, они и сами разбежались и рассыпались во все стороны, точно трусливые зайцы прерий, спугнутые бегущим бизоном! Души матросов были в руке Судьбы; и подхлёстываемые опасностями минувшего дня, и пыткой ночного ожидания, и ровным, бесстрашным, безоглядным бегом их бешеного корабля, летящего к своей ускользающей цели, всё неистовее рвались вперёд их сердца. Ветер, круто выгибающий каждый парус и влекущий судно невидимой, но неодолимой рукой, сам ветер казался символом той таинственной силы, что поработила их и подчинила безумной погоне.

То был уже один человек, а не тридцать. Подобно тому как один был корабль, вмещавший их всех; хотя его и составляли самые разнородные материалы – дуб, и клён, и сосна; железо, и пенька, и дёготь; – но все они соединялись вместе в один корабельный корпус, который мчался теперь своим курсом, направляемый и уравновешенный длинным срединным килем; точно так же и разные люди в этой команде: доблесть того, малодушие этого; порочность одного, чистота другого – всё разнообразие было слито воедино и направлено к той неизбежной цели, на какую указывал Ахав, их единый киль и властитель.

Снасти словно ожили. Верхушки мачт, будто кроны высоких пальм, были увешаны гирляндами человеческих рук и ног. Одни, уцепившись рукою за стеньгу, другой рукой возбуждённо размахивали перед собою; другие, прикрывая ладонью глаза от палящего солнца, сидели на самом конце раскачивающейся реи; мачты так и гнулись, унизанные гроздьями человеческих тел – вызревшим урожаем судьбы. Ах, как пристально вглядывались они в бескрайнюю синеву, выискивая в ней то, что должно было принести им погибель!

– Почему вы не подаёте голос, разве вы его не видите? – крикнул Ахав, когда в течение нескольких минут после первого возгласа сверху не раздавалось ни звука. – Поднимите меня. Вы ошиблись, матросы. Это не Моби Дик, если он выпустил вот так один случайный фонтан, а потом исчез.

Так оно и было; охваченные азартом и нетерпением, люди приняли за китовый фонтан какой-то случайный всплеск, что и было вскоре обнаружено, когда Ахав достиг своего обычного дозорного поста; ибо едва только успели закрепить на палубе за нагель свободный конец, как тут же Ахав задал тон целому оркестру, от которого задрожал воздух, словно от гула ружейных залпов. Раздался ликующий вопль из тридцати лужёных глоток, потому что на этот раз – и гораздо ближе к судну, чем вымышленный фонтан, всего в какой-нибудь миле впереди – собственной своей тушей показался сам Моби Дик! Не ленивым и праздным своим фонтаном, этим мирным родником, бьющим у него из головы, давал теперь знать людям Белый Кит о своём появлении; на этот раз он зрителям на изумление начал сам выскакивать из воды. На крайней скорости вырываясь из тёмных глубин, кашалот взлетает всей своей тушей высоко в воздух и, взбивая целую гору ослепительной пены, обнаруживает своё местонахождение для всех в радиусе семи миль и более. Разодранные в клочья яростные волны кажутся тогда гривой, которой он потрясает; и часто эти прыжки означают у кашалота вызов.

– Вот он выскакивает! выскакивает! – раздался вопль, когда Белый Кит хвастливо, точно огромный лосось, подлетел к небесам. И поднятая им гора брызг, так внезапно выросшая на фоне синей морской равнины и ещё более синего края неба, какое-то мгновение стояла, непереносимо сияя и переливаясь, точно ледник, а затем стала постепенно тускнеть, тускнеть, теряя первоначальный яркий блеск и облекаясь туманной мглистостью надвигающегося дождика.

– Так в последний раз прыгай к солнцу, Моби Дик! – воскликнул Ахав. – Вот он, твой час и твой гарпун! Эй, все вниз, вниз! Пусть останется только один на фок-мачте! Готовить вельботы!

Пренебрегая нудными верёвочными лестницами вант, матросы, точно падающие звёзды, посыпались на палубу, скользя по штагам и фалам; Ахав же, хоть и менее стремительно, но всё же достаточно быстро, был спущен вниз в своей корзине.

– Спускать! – скомандовал он, как только очутился в своём вельботе. Это был запасный вельбот, оснащённый накануне вечером. – Мистер Старбек, корабль остаётся в твоём распоряжении. Держись в стороне от лодок, но поближе к ним. Пошёл!

Словно для того чтобы внушить людям больше страху, Моби Дик решил на этот раз сам первым напасть на них и, развернувшись, шёл теперь навстречу трём вельботам. Лодка Ахава была в центре, и он, подбадривая людей, объявил о своём намерении встретить кита лоб в лоб, то есть направить вельбот прямо навстречу киту – приём не такой уж необычный, так как, предпринятый с небольшого расстояния, он исключает ответное нападение со стороны кита, с его боковым зрением. Но пока ещё они не подошли к нему на достаточно близкое расстояние, и потому все три вельбота были видны ему так же ясно, как и три мачты «Пекода»; и вот Белый Кит, яростными ударами хвоста придав себе страшную скорость, в одно мгновение очутился возле вельботов, разинув пасть, направо и налево разя хвостом и суля гибель и разрушение; он не замечал гарпунов, что летели в него из лодок, поглощённый, казалось, единым стремлением – разнести вельботы в щепы. Но те, послушные искусным кормчим, беспрестанно кружась, точно вымуштрованные боевые кони на поле битвы, покуда ещё ускользали от его атак, хоть и оказывались то и дело на волосок от гибели; и всё это время нечеловеческий боевой клич Ахава перекрывал и заглушал вопли всех остальных.

Но в конце концов Белый Кит, бросаясь то туда, то сюда, незаметно так запутал провисшие лини от заброшенных в него трёх гарпунов, что они натянулись и сами по себе стали подтаскивать к нему вельботы; а он между тем отплыл немного в сторону, словно бы для того, чтобы приготовиться к ещё более сокрушительному нападению. Воспользовавшись этим, Ахав сначала вытравил побольше линя, а потом стал быстро выбирать и дёргать его, надеясь таким путём его распутать и высвободить, как вдруг! ему открылось зрелище, более ужасное, чем оскаленные акульи зубы!

Запутанные и перекрученные в лабиринте снастей, болтающиеся в воздухе гарпуны и остроги, сверкая лезвиями и зазубринами, неотступно приближались к носу его лодки, разбрасывая вокруг блики и брызги. Спасение было только в одном. Схватив большой нож, Ахав в отчаянном напряжении вытянул руки, перебирая натянутый канат, перехватил его по ту сторону от смертоносного пучка стальных лучей, подтянул к себе в лодку, передал переднему гребцу и, двумя ударами ножа перерубив канат в двух местах у самого носового жёлоба, уронил в море связку стальных лезвий и снова привёл лодку в равновесие. В то же мгновение Белый Кит вдруг опять бросился в самую путаницу неперерубленных линей, неотступно подтягивая вельботы Стабба и Фласка всё ближе к своему хвосту; ударил ими друг о друга, словно двумя скорлупками на гребне прибоя, а сам нырнул и скрылся в кипящей воронке, в которой долго ещё кружились пахучие обломки кедровых досок, точно крупинки тёртого муската в чаше пенного пунша.

В то время как экипажи обеих погибших лодок кружились в воде, хватаясь за вёсла, кадки и прочие плавучие предметы, которые вместе с ними описывали в волнах круг за кругом; в то время как коротышка Фласк боком подскакивал из воды, точно порожняя бутылка, повыше подгибая ноги, чтобы избегнуть ужасных акульих зубов; а Стабб со всей мочи вопил, призывая на помощь; между тем как старый капитан, разрубив свой линь, получил возможность подойти к пенной воронке, чтобы вылавливать тонувших, – в этот миг слияния тысячи смертельных опасностей уцелевший до сих пор вельбот Ахава вдруг взлетел к небесам, будто вздёрнутый на невидимых нитях, – это Белый Кит стрелою поднялся со дна морского и, ударив своим широким лбом снизу в днище лодки, подбросил её высоко в воздух, так что, несколько раз перевернувшись на лету, она снова упала на воду вверх днищем, и Ахаву вместе со всей командой пришлось выбираться из-под неё, как выбирается стая тюленей из берегового грота.

А кит, с налёту ударившись о вельбот, отскочил на некоторое расстояние от следов причинённого им разрушения и, обратившись к людям спиной, неподвижно лежал теперь на поверхности моря, медленно поводя хвостом из стороны в сторону; и всякий раз как ему попадалось при этом одинокое весло, или обломок доски, или самая незначительная щепка, он тут же подворачивал хвост и с сокрушительной силой ударял им вбок по воде. Но вскоре, будто удостоверившись в том, что дело сделано на славу, он рассёк океанскую гладь своим морщинистым челом и, волоча за собою клубок спутанных линей, снова пустился в путь по ветру размеренным ходом бывалого путешественника.

И снова корабль, с которого внимательно следили за ходом битвы, поспешил на помощь терпящим бедствие и, спустив шлюпку, подобрал из воды плавающих людей, а также бочки, вёсла и всё, что только можно было подобрать, и благополучно поднял спасённых на палубу. Тут были и вывихнутые плечи, кисти и лодыжки; и багровые кровоподтёки; и погнутые гарпуны и остроги; и безнадёжно спутанные клубки тросов; и расщеплённые вёсла и доски; однако ни одного смертельного или даже просто тяжёлого повреждения. Ахав, как накануне Федалла, был найден крепко вцепившимся в обломок своего вельбота, служивший ему на воде довольно надёжной опорой; и он был не так сильно измучен, как в прошлый раз.