Моцарт и Казанова (сборник)
Шрифт:
Скоро, скоро я повезу на гильотину и Верньо… Но пока пришла очередь короля.
Король попросил отсрочить казнь — они ему отказали, позволили лишь проститься с семейством и отправиться к эшафоту в карете со священником.
Казнь была назначена на 20 января. Вечером 19-го я получил приказ: за ночь поставить эшафот и ожидать осужденного к восьми утра.
Были приняты невиданные меры предосторожности — даже мне, вопреки обычаю, не разрешили сопровождать короля на казнь.
Накануне в почтовом ящике я нашел множество писем. В одних говорилось, что короля освободят по
В то время уже работало множество шпионов, и письма граждан вскрывались. Так что я почел за лучшее отнести эти послания в Комитет Общественного Спасения.
Но один молодой человек пришел в мой дом и умолял принести ему одежду короля. Он надеялся в толпе поменяться с ним местами. Я назвал его безумцем и выгнал. Пришлось сообщить в Комитет и о нем. Надеюсь, я не навредил этому юноше — я ведь не знал его имени…
Печальное совпадение: 20 января — годовщина моей свадьбы, и в этот же день я должен был обручить короля с гильотиной. Моя бедная жена убрала все приготовленные яства, и всю ночь мы провели в молитве.
Все-таки король! Помазанник Божий!
Я хорошо помнил его презрение, его отвращение ко мне — тогда, в Версале. Он даже не глядел на меня! Теперь ему предстояло в последний час быть рядом со мной. Если бы кто-то шепнул ему об этом на ухо во время того нашего свидания!
На рассвете загремели барабаны — каждый округ должен был направить батальон национальной гвардии для охраны воздвигнутого ночью эшафота. Мой сын в составе одного из батальонов отправился на площадь. Товарищи смотрели на него с уважением. Еще бы — сын палача и сам будущий палач, которому предстоит убивать врагов Республики.
Пора было и мне на площадь. Но не так-то легко идти казнить короля.
Меня бил озноб, и я почему-то шептал: «Жертва принесена!»
В семь часов утра мы с братьями (палачами Руана, Орлеана и Дижона, приехавшими помочь мне в этот исторический день) сели в фиакр. Но улицы были до того запружены народом, что только около девяти мы добрались до площади Революции.
Когда-то эта площадь носила имя его отца — Людовика XV. Это было всего несколько лет назад, но теперь казалось — прошла целая вечность. Ибо с тех пор ушел целый мир.
Итак, мы приехали на площадь, заполненную народом — тысячами людей. Я и братья были вооружены — под плащами у каждого, кроме шпаг, было по кинжалу, по пистолету, и карманы набиты пулями.
Эшафот был окружен национальными гвардейцами и жандармами. Батальон марсельцев пришел с пушками и навел их на гильотину. Все были уверены, что короля попытаются освободить, но… никакой попытки не было.
С эшафота я увидел, как со стороны церкви показалась карета, окруженная двойным строем кавалеристов. Карета подъехала. Король сидел сзади, рядом с ним священник.
Людовик вышел из кареты. Народ, теснившийся за кольцом войск, замолчал. Только грохот барабанов!
Он узнал меня и кивнул — так началась наша третья встреча.
Мой брат, руанский палач, подошел к королю и, обнажив голову, попросил
«гражданина Капета» снять камзол и позволить связать себе руки. И тут началось — король возмутился и отказался. Брат сказал, что придется применить силу, и двое других моих братьев приблизились к королю.— Вы осмелитесь поднять на меня руку? — спросил Людовик.
— Вы не в Версале, гражданин Капет. Вы у ступеней эшафота. Положение спас священник. Он сказал:
— Уступите, Ваше Величество, и вы пойдете по стопам Христа. Он вознаградит вас.
И тогда король молча протянул руки. Я осторожно связал их, не причинив ему боли. Но на этот раз мы поменялись местами — теперь я старался не глядеть ему в глаза…
Священник дал ему приложиться к Образу Спасителя.
И король поднялся ко мне — на эшафот.
— Пусть смолкнут барабаны! — Он повелительно поднял связанные руки.
К моему изумлению, барабанщики выполнили его приказ! Людовик обратился к толпе:
— Французы, вы видите — ваш король собрался умереть за вас. Пусть же моя кровь прольется для вашего счастья. Я умираю невинным…
Ему не дали договорить. Раздались команды, и вновь загремели барабаны. Король пытался еще что-то сказать, но не смог. В одно мгновение мы привязали его к доске. И лезвие гильотины полетело на его голову…
— Отойди в лоно Господа Бога, сын Святого Людовика, — только и прошептал священник.
Всю ночь я не спал — ходил по комнате.
С тех пор картина казни стоит передо мной даже во сне. Все двадцать лет я вижу ее… вижу, как удалялась телега с обезглавленным телом…
Тело короля было брошено в яму с негашеной известью на кладбище у церкви Мадлен. Я нашел священника и тайно отслужил заупокойную мессу.
После казни короля — началось! Люди сделались будто безумными. Теперь постоянное пролитие крови стало странной потребностью. Началась новая эра — эра крови, и разверзлась бездонная яма, в которой все они исчезнут. Все, погубившие его… Со времени казни Людовика гильотина уже не снималась с площади Революции. И две красные балки — кровавые балки! — с висящим топором грозили городу.
Покойный король помогал умирать своим подданным. Я помню дворянина из Пуату, которому я рубил голову. Когда телега остановилась у эшафота, он спросил меня:
— Та ли это гильотина?
Я понял, о чем он спрашивает.
— Та самая. Переменили только лезвие.
И тогда он счастливо улыбнулся, радостно взошел на эшафот, встал на колени и поцеловал то место, где пролилась кровь короля.
Этот дворянин был эмигрантом, рискнувшим вернуться во Францию проведать свою любовницу. Он был и первой жертвой, которую я обезглавил по решению недавно созданного Революционного Трибунала.
Голод, наступление армий неприятеля и ужас перед грядущей расправой заставили друзей Республики сплотиться. Ораторы в Конвенте обещали народу: уничтожение врагов Равенства избавит от всех бед. Террор необходимо усилить!
Так был создан Революционный Трибунал.
Неистовый Шометт, Генеральный прокурор Парижской Коммуны, под пение и яростные вопли, сотрясавшие древние стены Ратуши, кричал в толпу:
— Мы принесем в жертву всех злодеев! И только тогда покой и благоденствие воцарятся в торжествующей Республике!