Мое бурное прошлое

Мэл обитала на первом этаже поразительно соответствовавшего ей викторианского дома в готическом стиле. Ей также принадлежал и подвал, который она использовала в чисто профессиональных целях. Оказавшись у нее в первый раз, я с изумлением обнаружила весьма уютный и изысканный интерьер. Позже Мэл объяснила, что подземелья и узилища для нее – место работы, а жить она предпочитает в нормальной квартире.

Отперев дверь, Мэл направилась в подвал. Когда ключ заскрежетал в замке, из подвала донесся сдавленный скулеж. Мэл наверняка рассвирепеет. Она слегка завернута на том, что раб должен говорить, только когда к нему обращаются.

Я прошла в великолепную кухню – там все сверкало и сияло, видимо, благодаря усилиям очередного раба-уборщика, – и задумчиво включила чайник. По-моему, Мэл ко мне несправедлива. Я – далеко не единственная жертва пристрастия к так называемому «сепаратизму».

– На самом деле Барт звонил мне пару дней назад. Кажется, я тебе уже говорила.

Я постаралась прокричать это беззаботно, но Мэл не обманулась ни на секунду. Она появилась на кухне, и лицо ее было буквально перекошено от изумления. Разумеется, я не говорила ей о звонке Барта.

– Джулс! Какого хрена ты мне не сказала сразу? Ты должна была мне позвонить в ту же самую минуту, мать твою!

– Ну, не знаю. Я думала, сама справлюсь. – К горлу подкатил ком. – Я знала, что если позвоню тебе, то разрыдаюсь как дура, а я не желаю тратить слезы на этого болвана… Я и сейчас не хотела говорить, само собой вырвалось, я и не ожидала…

Я упала на ближайший стул и зашлась в рыданиях. Каждый раз, когда я заговаривала о Барте, со мной происходило нечто в этом роде. Без эксцессов я могла лишь пару раз упомянуть его имя и тут же свернуть на другую тему. Все сверх того провоцировало водопад горючих слез. Я вела себя в точности как собака Павлова – только вместо слюней у меня текли слезы, да с такой силой, точно где-то внутри прорвало кран.

Я тщетно силилась унять слезы и внушить себе, что хватит сходить с ума, но кран безнадежно заело, и я поняла, что потоп не прекратится, пока вся вода не выльется. Мэл и не подумала подойти и обнять меня, как сделала бы Джил, – и хорошо. Физическое проявление сочувствия для меня хуже смерти.

– И давно ты не… – начала она, когда потоп все-таки иссяк, я выпрямилась и присосалась к чашке с чаем, дабы восстановить уровень жидкости в организме.

Мэл точно заправский доктор поставила передо мной коробку бумажных салфеток, голос ее звучал участливо, но достаточно отстраненно, из чего я заключила, что могу довериться ей.

– Ничего не слышала про Барта? – спросила я гнусавым от слез голосом. – О боже! Почти целый год.

Я шмыгнула, высморкалась и снова шмыгнула. Подкрадывалась головная боль – обычное дело, когда я распускаю нюни.

– Чего ему было надо? – спросила Мэл как бы между прочим.

– Спрашивал, сохранился ли у меня его проигрыватель для виниловых пластинок…

Ну вот, все по новой. На сей раз я пала жертвой сухих всхлипов, так как слез больше не осталось, но рыдать хотелось все равно. Как пустая отрыжка после затяжной рвоты.

– Проигрыватель для пластинок? – изумилась Мэл.

– Да, – выдавила я. – Только представь себе! Не звонил почти целый год, а тут вдруг вздумалось узнать про свою вонючую вертушку.

– Нет, просто интересно, на кой она ему сдалась, – заметила Мэл, как всегда практичная до безобразия. – Ну кому сейчас нужны чертовы допотопные пластинки, кроме профессиональных диджеев? С какого такого перепугу он подался в диджеи?

– Да нет, просто у него куча пластинок, и он, видите ли, хочет их послушать.

Всхлипы прекратились, и последние слова прозвучали почти нормально.

– А кто ему мешает прикупить компактов? – Мэл скорчила гримасу. – Небось сидит, лапу сосет. Как у него с деньгами?

– Как-то не спросила. Но он не распинался, как у него все отлично. Так что, наверное, не очень.

Впрочем, с деньгами у Барта было не очень и в те времена, когда он жил со мной. Деньги у него заводились лишь после крупного выигрыша, но чаще всего он сидел без гроша и вечно просил меня заплатить за квартиру целиком.

– А судя по голосу, как он? Я глубоко вздохнула:

– Не очень.

– По-прежнему играет?

– Думаю, да. – И я снова шмыгнула.

– Ты знаешь, все нормально, – небрежно сказал Барт. – Ничего ужасного. Я в порядке.

– По-прежнему играешь?

– От случая к случаю. – В голосе его послышалось раздражение. Барт знал, что за этим последует. – Только не начинай снова о том, что сказал психоаналитик, к которому ты меня тогда затащила на аркане, ладно? У меня все под контролем.

– Я тебя никуда не затаскивала, Барт, – резко ответила я. – Ты сам к нему пошел, когда я тебя выперла.

– Зря я разрешил тебе тогда увязаться за мной.

– Потому что я помню все, что сказал аналитик? Я даже потащилась на эту треханую встречу подруг неудачников, на которую он посоветовал сходить. За всю свою жизнь не припомню более гнусного вечера.

– А я предупреждал. Разве я сразу не сказал, что это убогие бабьи посиделки и все бабье будет тарахтеть о том, какие ужасные у них мужики?

– В точку, – хихикнула я.

– Нет, в самом деле! Ты ведь тогда уже выперла меня. – И Барт тоже рассмеялся. – Зачем тебе понадобились эти бабы? И я должен был под конец завалиться, толкнуть речь и обозвать себя сраным отморозком, похвалить тебя за то, что ты нашла в себе мужество вышвырнуть меня, и призвать остальных кретинок сделать то же самое со своими козлами. А потом мы бы дружно отправились куда-нибудь и назюзюкались.

– Барт! – Как и следовало ожидать, я разозлилась. – Вряд ли мы были тогда такими друзьями, чтобы вместе пьянствовать.

– Брось, мы тогда лишь этим и занимались. – Да, только по отдельности. После чего орали друг на друга по телефону.

– Это я орал, – поправил меня Барт. – А ты гнусавила, дублируя этого болвана консультанта, что я должен бросить азартные игры не ради тебя, а ради себя самого.

– Ну, точнее не скажешь.

– Не помогало. Я целый месяц лил слезы в подушку. Просыпался утром, а она была мокрая.

– Ох, Барт!

Скажи он это ради того, чтобы разжалобить меня, я бы обвинила его в пошлости. Но безыскусность, с какой он сообщил о своих приступах слезливости, бренькнула на моих сердечных струнах. Барт обычно не играл моими чувствами – за исключением тех случаев, когда выклянчивал деньги. Мне пришлось напомнить себе об этом, чтобы не проронить скупую слезу в память о его положительных качествах.