Мое королевство. Бастион

— Ты что! — двойник покрутил пальцем у виска.

— Не погибнешь... на болоте... Станешь взрослым, писателем.

Юноша крутанул кортик:

— Я стану морским офицером. Как прадед.

— И потом, потом ты найдешь одну женщину. Я не могу, а ты... у тебя получится. Правда, там другой мир, средневековье. Но ведь писателю можно. Защити ее! Даже от меня, если понадобится, — сказал он, словно бросаясь в омут. — Ладно?

— Ну... — парень выкарабкался из кресла. — Как я ее узнаю?

— Даль, ты ее узнаешь. Узнаешь. Обязательно. Ее зовут Алиса. А, вот. Ты пройдешь по мосту. Я напишу, напишу про Мост, связующий берега и времена. Там будет маяк, такой, как здесь, только ближе к Эрлирангорду. Ну, тот, на который Алису привозил Хранитель. Чтобы подарить кораблик. Даль, Крапивин, ну пожалуйста... Будь счастливей меня.

— Какое смешное имя... — парень стоял, перекатываясь с пятки на носок, словно очень спешил и в то же время не мог уйти. Сгреб свою сирень, засунул в чайник. — Это я? Прости, я обещал, ребята ждут.

Будет лес. Осенние листья. Атака, в которой, кроме Даля, не выживет никто. Смешной, он похож на кузнечика.

Халецкий очнулся. Было темно. От окна тянуло предутренним холодом. Он наощупь зажег лампу и увидел, что свечной воск закапал недописанную страницу.

— Я был щенком: дерзким, упрямым, бесконечно самонадеянным. Нахальным. Воспитанным на идеалах и верящим в светлое будущее.

— А сейчас вы в него верите?

— Только когда читаю опусы таких же романтичных наивных щенят, прежде чем навечно положить под сукно.

— Вам не кажется это несправедливым?

— Не кажется. Лучшие умы были собраны, чтобы справиться с бедой. Вопрос обсуждался не раз: и отдельно, и в Круге. Эксперты, ходящие под карабеллой, общественная элита — все высказались за. Если бы был другой способ… Но его нет. Это вопрос выживания мира. Без розового сиропа идеализма. Идти у создателей на поводу было бы слишком дорого. Малейшая ссора с девушкой — и горят дворцы, вокзалы и заводские корпуса. Как-то вот так. А если каждый еще и потянет в свою сторону, амбиций щенкам не занимать, то настанет сплошной раздрай.

— Вы жестоки.

— Я? — Даль наигранно распахнул глаза. — Они нас придумывают и бросают — в бой, в несчастную любовь, как в омут — потому что-то сами не могут что-то решить для себя. А нам выкручивайся, как знаешь. Вот почему он моих одноклассников положил, всех? И не надо пенять на абсолютный текст, который сам себя пишет. От Создателя тоже зависит многое.

Крапивин перевел дыхание.

— Впрочем, мне его беспринципности и жестокости не понять, я же не создатель. Но вот о чем я никогда не пожалею: о том, что он послал меня к тебе. Все, достаточно, пора тебе ложиться.

— Даль, вы нашли «иглу»?

Из неловкого положения — не отвечать же: «Нашел, но вам я ее не дам», — спас Крапивина проводник. Постучав, бочком внедрился в купе:

— Покорнейше извиняюсь, пришел опустить жалюзи согласно инструкции. Въезжаем на Чаячий мост, и дамы и барышни, бывает, пугаются…

— Пожалуйста. Я выйду покурить пока.

Даль сделал несколько затяжек, когда проводник, деликатно притворив двери, вышел из купе и остановился у него за спиной.

— Как можно было придумать такой: от берега моря до берега моря? Что там барышни! Каждый раз едешь и дрожишь: а вдруг упадет? В осенние шторма пена выше окон сигает!

— Не беспокойтесь, этот мост не упадет. Инженеры ошибаются, Создатели никогда. Этот Мост придумал мессир Халецкий, чтобы встретиться с государыней.

— И сплошные нелады от этого вышли. Ох, еще раз прошу прощения, милсдарь, я когда пугаюсь, много говорю, — проводник поднес два пальца к козырьку форменной фуражки и пошел дальше стучаться в занятые купе.

Даль курил и смотрел в бездну с редкими огнями за окном. Пролетали фермы бесконечного моста, поезд нервно погромыхивал. Сладковатый дым царапал горло и уходил в форточку, воздух, словно мокрая простыня, касался щеки.

Из пустоты за окном спланировало чаячье перо. Даль проводил его взглядом до ковровой дорожки под ногами.

Снова вспомнил, как нежно рука государыни коснулась стекла, укрывающего литографию. Словно гладила невидимую щеку. Комиссар безопасности и информации раньше не задумывался об этом, но вдруг дворцовые сплетники не так уж и не правы? И Александр Халецкий вздурил не из-за жестокости Круга к Создателям. И не из-за страстных амуров с Воронцовой. Не потому, что разлюбил… Алису. Феликс Сорэн, внук генерала Сорэна и внезапно мелкий управляющий мелкого поместья под Эрлирангордом… даже если и не мелкого — не суть. Хранитель, воплощение господа нашего Корабельщика, оберегающий Равновесие: чтобы под напором думающих в разные стороны Создателей реальность не рвалась, как гнилая ткань, при прорывах абсолютного текста; чтобы урожай был обилен и не горел в огне. Чтобы реки текли если и не молоком, то хотя бы не смолой. Чтобы созданные люди были равными рожденным и умирали не по чьей-то прихоти, а когда наступит положенный срок. И еще тысяча этих «чтобы», известных только Корабельщику. Хранитель может куда больше обычного человека; он не может одного — соединить хотя бы несколько фраз, осененных благостью Творца. И даже самый последний графоман в этом смысле счастливее.

И если в мире Сана Алиса погибла на заснеженном поле от случайно сорвавшегося арбалетного болта, то в сказке — выжила. Хранитель свернул ради нее с дороги, подобрал, вылечил, сделал знаменем мятежа против ее убийцы. Спас Создателей от ужасной участи загораться молниями над Твиртове. И погиб, когда мятеж был завершен.

Феликса забыли. Может, не как человека, но как Хранителя точно. Храм Кораблей не простил ему привязанности к одной единственной женщине. Его имя не поминали в святцах и по церковным праздникам. Его словно вычеркнули, будто никогда и не было. Ему не нашлось места в чужой овеществленной сказке.

Фермы моста проплывали мимо, поезд дрожал на стыках, стараясь скорей проскочить Чаячий мост, судорожно гремел сцепками, раскачивался, как пьяный.

Глава 6

Глава 6

В Эйле показалось еще холодней, чем в Эрлирангорде. Ветер с моря дул сырой, пронизывающий. Низкие серые тучи над городом то и дело срывались коротким дождем. Капли искрились в маслянистом фонарном свете.

При маскировке нехорошо сорить деньгами, но Даль, не торгуясь, взял носильщика и нанял экипаж, приказав ехать в пансион, указанный в телеграмме, подтверждающей бронь — лишь бы государыня поскорей оказалась в тепле.

Сжимая ее холодные руки, глядя на синие круги вокруг глаз, комиссар жалел, что вовсе поддался на авантюру. И не смотрел ни на липнущие к мостовой кленовые листья, ни на лавчонки в полуподвалах — с прямоугольными вывесками, ни на украшенные лепниной фасады, ни на теплые огоньки свечей и позолоту в распахнутых дверях многочисленных храмов. А экипаж плелся как назло, колеса расхлябанно скрипели, бурая лошадка, потемневшая от дождя, казалось, едва передвигала ноги. Да и хозяин то и дело придерживал ее, кланяясь каждой храмовой маковке.