Мое прекрасное искупление

Перед тем, как я закончила с шоколадным печеньем, пилот вышел на систему громкой связи, чтобы объявить, что скоро он начнет спускаться, и мы приземлимся в Чикаго на 10 минут раньше, чем ожидалось. После того, как он закончил свое объявление, стало слышно симфонию расстегивающихся ремней, и началось паломничество в туалет.

Томас закрыл глаза снова. Я пыталась не пялиться. С момента, как мы встретились, я не сделала ничего, кроме отрицания моих чувств к нему, пока я жестоко боролась за свою независимость. Но я была свободна, только когда он трогал меня. Вне наших интимных моментов, я была запленена мыслями о его руках.

Даже если это было только для представления, я надеялась, что это притворство удовлетворит мое любопытство. Если, когда Томас увидит Камиль, это что–то изменит, то по–крайней мере воспоминания из этих выходных будут лучшей альтернативой оплакиванию наших фальшивых отношений, когда мы вернемся домой.

– Лиис, – сказал Томас, с все еще закрытыми глазами.

– Да?

– В момент приземления, мы под прикрытием, – он посмотрел на меня. – Это важно, чтобы любые связи с Миком или Бенни не имели улик, что мы федеральные агенты.

– Я понимаю.

– Ты можешь говорить хоть про что из твоей жизни, кроме твоего времяпровождения в Бюро. Это заменится твоей тайной карьерой профессора культурных исследований в университете Калифорнии, Сан–Диего. У нас есть все отчеты об этом месте.

– Я взяла свои университетские грамоты.

– Хорошо.

Он снова закрыл глаза, устраиваясь на своем месте, – Ты исследовала школу, я предполагаю.

– Да. И твоя семья и несколько других, кому ты, должно быть, упомянул о наших отношениях: Шепли, Америка, Камиль, близнецы, твой папа Джим, его брат Джек, жена Джека Диана и твоя мама.

– Я должен признаться, я думал, это будет легче для тебя. Я знаю, это собьет с толку, снова оказаться в Чикаго, но ты уверена, что ты сможешь это сделать? Это важно.

Я укусила губу. Впервые, я, действительно, беспокоилась, что ошибусь и не только подвергну всю операцию риску, но также поставлю Томаса в опасность иметь разногласия с семьей из–за лжи. Но если бы я высказала свои опасения, то Бюро отправило бы другую девушку–агента играть эту роль, вероятно, одну из офиса в Чикаго.

Я взяла его руку в мою, нежно проводя моим большим пальцем по его коже. Он посмотрел вниз на наши руки, а потом обратно на меня.

– Ты доверяешь мне? – спросила я.

Томас кивнул, но я могла бы сказать, что он был не уверен.

– Когда мы приземлимся, даже ты не сможешь найти различие.

Глава 16

– Эй, придурок, – сказал один из близнецов, проходя через выдачу багажа к Томасу, раскрыв руки. У него на голове была просто копна волос, а на коже вокруг глаз появлялись морщинки, когда он улыбался.

– Тэйлор! – Томас поставил наш багаж и крепко обхватил руками брата. Они были одного роста и оба возвышались надо мной.

На первый взгляд кто–нибудь принял бы их за друзей, но даже под своим пиджаком Тэйлор был таким же накачанным.

Единственная разница была в том, что у Томаса были мускулы побольше, делая очевидным то, что он старший брат. Остальные вещи говорили о том, что они были родственниками. Оттенок кожи Тэйлора был всего на тон светлее, вероятно, виновником была география.

Когда Тэйлор обнял Томаса, я заметила, что у них были одинаково сильные, большие ладони. Быть среди них пятерых одновременно было бы невероятно сложно.

Томас похлопал брата по спине, немного сильнее, чем нужно. Я была рада, что он не поприветствовал меня так, но его брат не расстроился. Они отпустили друг друга, и Тэйлор ударил Томаса по руке, снова довольно сильно, это было слышно.

– Проклятье, Томми! Ты гребаный движок! – Тэйлор сделал вид, что сжимает бицепс Томаса. Томас покачал головой, а потом они оба повернулись и посмотрели на меня с соответствующей улыбкой.

– Это, – сказал Томас, – Лиис Линди.

В его голосе звучал трепет, когда он говорил, и он держал меня так же, как Камиллу на пирсе, на фотографии. Я почувствовала, что дорога ему, и мне пришлось оттолкнуться пальцами ног, чтобы не наклониться вперед.

Всего несколько недель назад Томас произносил мое имя, словно оно было ругательством. Сейчас, когда он двигал губами, говоря его, я таяла.

Тэйлор заключил меня в медвежьи объятия, оторвав меня от земли. Поставив меня на место, он ухмыльнулся.

– Извини, что я задержал тебя в ту ночь. У меня была трудная неделя.

– На работе? – спросила я.

Его лицо покраснело, и про себя я ликовала из–за того, что смогла заставить брата Мэддокса покраснеть.

Томас усмехнулся.

– Он получил отставку.

Чувство победы испарилось, и чувство вины заставило меня замолчать. Это продлилось недолго, пока я не вспомнила стоны и стук об стену.

– Итак, ты спал с… – я почти запнулась и сказала «Агент Дэйвис», – Извини. Это не мое дело.

Томас не смог скрыть своего облегчения.

Тэйлор сделал долгий, глубокий вдох и выдохнул.

– Я не собирался доводить дело до этого, но я действительно запутался в этом и был пьян. Фэлин и я работали над этим, и она будет в Сент–Томасе, поэтому я бы был признателен, если…ты знаешь…

– Фэлин – твоя девушка? – спросила я. Тэйлор выглядел сильно пристыженным. Было трудно судить его.

Я пожала плечами.

– Я никогда тебя не видела. Все, что я бы сказала, все равно было бы домыслом.

«Проклятье, Лиис. Перестань говорить, как агент».

Тэйлор поднял мою сумку и закинул на плечо.

– Спасибо.

– Можно, я только… – я потянулась за сумкой. Тэйлор наклонился, чтобы я могла дотянуться. Я вынула свитер, и Томас помог мне надеть его. Тэйлор начал идти, и Томас дотянулся до моей руки. Я взяла его за руку, и мы последовали за его братом к выходу.

– Я ездил тут полчаса, пока не нашел место для парковки на главной площадке, – сказал Тэйлор, – Сейчас весенние каникулы, и, похоже, все путешествуют.

– Когда ты приехал в город? На чем ты ездишь? – спросил Томас. Внезапно я почувствовала себя не так плохо.

Голос Томаса звучал более похожим на голос агента ФБР, чем мой.

– Я здесь со вчерашнего дня.

В тот момент, когда Томас шагнул на улицу, он вытащил пачку сигарет из кармана и сунул одну себе в рот. Он снова сунул руку в пачку и достал зажигалку. Он зажег кончик и попыхтел, пока бумага и табак не загорелись оранжевым.