Могильщик кукол

— Ну нет, — сказала Труда, заметив, что он норовит сесть за стол. — Сначала помой руки. Ты знаешь правила.

Конечно, он их знал, хотя всякий раз пытался увильнуть от мытья. Он боялся не воды, а боли, потому что, промывая свежие раны, Труда заодно оказывала ему посильную врачебную помощь. Руки и предплечья Бена постоянно были покрыты старыми ссадинами, свежими царапинами и волдырями, которые он получал, продираясь сквозь заросли малины и крапивы, пролезая под колючей проволокой или преодолевая прочие препятствия на своем пути.

Безропотно стоя у раковины, он позволил матери промыть старые раны и проверить, не добавились ли свежие, нуждающиеся в срочной обработке. Труда обнаружила занозу, так глубоко ушедшую в подушечку среднего пальца правой руки, что одним пинцетом здесь было не обойтись. Пришлось прибегнуть к помощи иглы. Во время процедуры Бен с шипением втягивал в себя воздух.

— И где тебя угораздило?

Труда спрашивала по привычке, не рассчитывая на ответ. Речевой запас Бена был крайне скуден и включал в себя лишь несколько внятно произносимых слов. Но если бы кто-нибудь знал Бена так же хорошо, как Труда, то при желании мог бы интерпретировать издаваемые им звуки. Труда была уверена, что всегда понимает сына. Нужно только внимательно вслушаться в интонацию, чтобы понять, задает он вопрос, пытается рассказать о чем-то или что-то подтверждает.

После того как заноза была вытащена, Бен лизнул кровоточащую ранку, уселся за стол и полным ожидания взглядом уставился на шкаф. Открыв дверцы, Труда вынула хлеб, намазала маслом несколько толстых ломтей, положила сверху колбасу, наполнила молоком большую алюминиевую кружку и поставила все перед сыном. Бен приступил к завтраку, а Труда тем временем вымыла столовый нож, положила его обратно на полку в шкафу, заперла дверцу, а ключ убрала в карман халата.

С быстротой молнии Бен опустошил тарелку, выпил молоко и тотчас покинул кухню. Немного позже Труда пошла взглянуть на сына и увидела, что он в грязной одежде лежит на кровати и уже спит. Вскоре после часа он спустился в кухню, дал переодеть себя в свежую рубашку и чистые штаны, снова подождал, пока ему наполнят едой тарелку. Поел и опять исчез через подвал.

С июля дверь подвала оставалась для него открытой круглосуточно. Как-то в одну из ночей на прошедшей неделе Якоб запер подвальную дверь. Тогда Бен попытался протиснуться наружу через подвальное окошко. Застрял и принялся жалобно, как щенок, скулить и выть до тех пор, пока Труда и Якоб не проснулись и с большим трудом не высвободили его из западни.

Якоб, пришедший в семь вечера с работы, уже не застал Бена. Труда перестелила кровать сына, вымыла в комнате окно, уходя, огляделась с надеждой, что на ночь сын вернется домой.

Позже они с Якобом сидели в гостиной и говорили о Марлене Йенсен. На этот раз в виде исключения Труда была солидарна с Теей Крессманн. Якоб же сомневался, что дочь Эриха сбежала из дома.

— Я бы еще согласился, если бы она пропадала одну ночь, — возражал он. — Однако ее нет уже несколько дней. Так где она, собственно говоря, находится?

— Наверное, у тех парней, с которыми познакомилась на дискотеке, — ответила Труда. — Эрих действительно слишком строго с ней обращался. Антония всегда это говорила. Я считаю, что девушка решила проучить отца.

17 августа 1995 года

В четверг Якоб, как обычно, вышел из дома в семь утра. Вывел из сарая машину и первую часть пути проехал по дороге, узкой настолько, что здесь с трудом могли разъехаться два автомобиля. Приблизительно через шестьсот метров был первый перекресток, после которого узкая дорога еще двести метров тянулась между садами и полями, прежде чем встретиться с Бахштрассе.

Якоб свернул налево, на параллельную Бахштрассе дорогу, ведущую к Лобергу. Два километра до следующего перекрестка, с прилегающим к нему бунгало Люкки, Якоб проехал с тяжелым сердцем. Прежде именно здесь располагалась его усадьба, и каждый раз Якоб невольно погружался в воспоминания.

Любому человеку непросто расстаться с местом, где он родился, провел детство и юность, прожил много лет, в течение которых мечтал, любил, надеялся, работал в поте лица и страдал. Теперь бывший земельный участок Якоба лежал за неприступной двухметровой колючей проволокой. И лишь оставив его позади и достигнув бунгало Хайнца Люкки, Якоб почувствовал, что у него стало легче на душе.

В это утро неподалеку от бунгало он увидел своего друга Пауля Лесслера и остановился, чтобы поздороваться и перекинуться парой слов. Пауль — брат Марии и дядя Марлены Йенсен — был крайне обеспокоен исчезновением племянницы и страшно злился на своего зятя.

— Не понимаю, о чем только этот Эрих думает, — ругался Пауль. — На его месте я пустил бы в ход все средства, а он сдерживает полицию. Боится скандала. А единственный настоящий скандал — это его методы воспитания. Он вступил не в ту партию, о демократии вообще не имеет никакого представления. Мария от горя выплакала себе все глаза.

— Могу себе представить, — заметил Якоб.

Пауль, продолжая ругаться, теперь перешел на племянницу:

— Вот глупая девчонка! Почему она не подождала Альберта? Парень специально вернулся, чтобы ее забрать.

— Труда мне уже рассказывала, — сказал Якоб. — Только почему Альберт сразу не взял ее?

Пауль опустил глаза и пожал плечами:

— Марлена сказала, что для нее еще слишком рано возвращаться. А ехать с Дитером… Ну, ты сам понимаешь.

— Не понимаю, почему Бруно разрешает мальчишке повсюду разъезжать на машине, — согласился Якоб. — Осталась-то всего пара месяцев до октября, когда Дитеру исполнится восемнадцать. Тогда у родителей не будет каждый раз болеть голова, что ребенок попался.

— До сих пор не попался, — ответил Пауль. — Ездит он аккуратно. — Затем снова стал горячиться. — Однако постоянно распускает руки. Вот почему Марлена, наверное, и решила, что безопаснее ехать с этими двумя парнями. И ошиблась. Могу поспорить на что угодно, Якоб, легко отделаться от тех типов ей не удалось. А она не такая девушка, чтобы сдаться. Боюсь, с ней что-то случилось.

Когда в тот четверг Якоб вечером вернулся с работы, сына не было дома. Труда, протирая тряпкой окно в комнате Бена, высматривала его. Ужинать они сели вдвоем. Якоб рассказал о беседе с Паулем, закончив:

— Пауль считает, что с дочерью Эриха что-то случилось.

Труда убрала грязную посуду со стола, переложила остатки ужина в кастрюлю и поставила ее в холодильник.

— Будем надеяться, — мрачно добавил Якоб, — что Пауль ошибается.

Труда резко к нему повернулась:

— А при чем тут мы? Я, конечно, надеюсь на благополучный исход дела для девушки, для Марии и Эриха. Но нам не о чем волноваться. Мы никак не связаны с этим делом!

Якоб поднял руку, пытаясь ее успокоить:

— Ничего подобного я и не имел в виду. — Помедлив несколько секунд, он продолжил: — Я только подумал, что несколько ночей Бену лучше побыть дома.