Могло бы быть и лучше

Возле кабинета магистра постепенно собиралась толпа. Всё бы ничего, если бы они не мешали пройти. Викторию пару раз чуть не сбили с ног и её настроение стремительно портилось. А услышав чьи-то потуги играть, от скуки ожидания, на музыкальных инструментах, она окончательно вышла из себя. Знала она одного идиота, который в детстве мнил себя прирождённым бардом, даже написал несколько похабных баллад для друзей.

И, каково же было удивление Виктории, увидеть сидящим на ступеньках в коридоре именно этого самого идиота в окружении улюлюкающей толпы.

Андер, ещё один член семьи Вегнер, горланил несуразные песни о похождениях какого-то разбойника. Парень откровенно фальшивил, но толпа была не придирчива. Ведь зачем талант, когда есть внешность.

Тёмно-русые короткие волосы, светлая идеальная кожа, знакомые серые глаза и лицо того самого парня, на которого девушки западают с первого взгляда. Он был прям олицетворением тех, о ком пишут в женских любовных романах. Ещё и родинка на правой щеке, как вишенка на торте.

Вообще, привлекательная внешность у отпрысков семьи Вегнер не была чем-то удивительным. Мать Виктории всегда славилась своей красотой, не зря же в молодости за ней ухаживала половина императорского двора. Да и отец тоже вполне стоил супруги. Одна Виктория была в семье как белая ворона, в чём она сама винила кровь со стороны, как раз таки, матери. Если бы не принадлежность к расе, название которой хрен выговоришь, то она бы не родилась в чешуе.

Но сейчас не об этом, сейчас её уши болели от скулежа под расстроенную лютню.

– Твою мать, Андер! – рявкнула Виктория, снимая капюшон. Она смотрела на брата глазами, полными ярости и негодования. – От твоего пения даже мертвецы из могил вылезут, чтобы ты уже наконец заткнулся.

Она была на взводе от всего, от неудачного самоубийства, от конца света, от отсутствия ночлега, а тут ещё и скулеж брата под ухом.

Андер охнул, увидев разъяренную Викторию.

Если Каила просто откровенно издевалась над уродкой, то Андер же ещё и сочинял о ней песни. Из-за чего они нередко вступали с Викторией в полноценные драки, по итогу которых бедная новенькая лютня всегда оказывалась разбита вдребезги.

Андер прижал несчастный инструмент поближе к груди и сделал шаг назад.

– Не смей… – пробурчал он, чувствуя опасность.

Но Виктория не набросилась, она лишь подошла ближе и вытянула руку вперёд. Собравшиеся с интересом наблюдали, что же произойдёт дальше.

– Не смей, Виктория. – повторил Андер.

– Я не буду её ломать, клянусь мамой.

Андер неодобрительно сузил глаза, совсем не веря сухой клятве.

– Я правда не буду ничего ломать. – более серьёзным тоном пообещала Виктория, что всё же убедило Андера неуверенно передать лютню.

Виктория села на ступеньки, на которых до этого сидел брат, и начала настраивать струны, попутно ругаясь на чью-то криворукость и плохо зажатые аккорды. Народ морщился от резких звуков, но больше от внешности знаменитой уродки в чешуе. Закончив мучить струны, Виктория с укором посмотрела на брата и произнесла:

– Ты коли играть не умеешь, то лучше вообще инструмент не трогай. Усек?

И, дождавшись неуверенного кивка, несколько раз ударила пальцами о струны, проверяя звучание.

– Ну, раз уж я здесь и у меня в руках это… – она посмотрела на лютню. – …то грех не сыграть что-то из далёкого прошлого.

Андер подарил сестре непонимающий взгляд, он никогда не видел, чтобы та играла или хотя бы пыталась.

Из толпы кто-то кричал оскорбления и глупые шуточки про чешую, но Виктория их уже не слышала, руки сами собой перебирали и зажимали струны, чтобы полилась давно забытая мелодия.

Она текла словно ручей, заставив людей вокруг замолчать и прислушаться.

Над болотом туман,

Волчий вой заметает следы.

Я бы думал, что пьян —

Так испил лишь студёной воды.

Из кувшина, что ты мне подала,

Провожая в дорогу,

Из которой я никогда не вернусь,

Жди – не жди, никогда не вернусь.

Её голос был очень мягок и приятен для слуха, несмотря на внешность.

И не сомкнуть кольцо седых холмов,

И узок путь по лезвию дождя,

И не ищи – ты не найдёшь следов,

Что Воин Вереска оставил, уходя.

Толпа, словно под гипнозом, внимательно вслушивалась в слова песни, совсем непохожей на те, что обычно пели в тавернах или на праздниках.

Словно раненый зверь,

Я бесшумно пройду по струне.

Я не стою, поверь,

Чтоб ты слёзы лила обо мне.

Чтоб ты шла по следам моей крови во тьме —

По бруснике во мхе,

До ворот, за которыми холод и мгла, —

Ты не знаешь, там холод и мгла.

В песне Виктории была не просто история, в ней было нечто иное, более грустное, что передавалось не только текстом, но и мелодией.

И не сомкнуть кольцо седых холмов,

И узок путь по лезвию дождя,

И не ищи – ты не найдешь следов,

Что Воин Вереска оставил, уходя.

Что Воин Вереска оставил, уходя.

Последний куплет Виктория так и не перевела на местный язык, но и того, что было, оказалось достаточно, чтобы молодёжь стояла в ступоре какое-то время.

За спиной прозвучали аплодисменты и Виктория обернулась, чтобы узнать, кто был их источником.

У двери своего кабинета стоял сам магистр Ауст собственной персоной.

– А я думал вы уже покинули дворец, госпожа Вегнер. – сказал магистр.

– Мне стало дурно и я осталась, чтобы немного отдохнуть. В столице очень душно, я привыкла к более чистому воздуху. – ответила Виктория и отдала лютню обратно Андеру. – Лучше продай её тому, кто играть умеет.