Мохнатый бог

Конечно, это было дело нескольких мгновений, но эти мгновенья не изгладятся из памяти целую жизнь и через много лет всё так же ясно, как в ту минуту, я буду помнить эту оскаленную пасть, кровавого цвета язык и громадные зубы… Когда медведь приблизился на расстояние четырёх шагов, я спустил курок, и разъярённый зверь с простреленным черепом словно сноп рухнулся на землю».

В аналогичную ситуацию приходилось попадать другому великому русскому путешественнику, кстати, ученику знаменитого Пржевальского, Н. К. Козлову во время его путешествия по Центральной Азии. Мимоходом заметим, что медведь-пишухоед, с которым ему там пришлось столкнуться, современными исследователями также характеризуется с применением эпитетов «мирный» и «безопасный».

«Обилию медведей в Тибете, конечно, способствует то обстоятельство, что туземцы их не стреляют, за исключением охотников, желающих воспользоваться шкурой, как ковром или подстилкой во время охотничьих экскурсий за травоядными. Что же касается нашей экспедиции, то мы, наоборот, редко упускали случай, чтобы не поохотиться на этого зверя. Всего нами в общей сложности за две весны было убито до 40 медведей, из которых 15 пришлось на мою долю…

Охота на медведей здесь, в Тибете, производится в открытую, если можно так выразиться. Действительно, заметив медведя ещё издали, охотник смело идёт к нему поближе, затем начинает рассматривать и сообразоваться, с какой бы из сторон всего удобнее его скрасть, то есть приблизиться на выстрел незамеченным, считаясь с отличной способностью медведя далеко чуять по ветру. Зрение же у этого зверя сравнительно довольно слабое. Всего удобнее подходить к медведю в то время, когда он занят ловлей пищух или предаётся отдыху, и наименее подходящее время, когда медведь направляется скорым „ходом", будучи напуган. Если же медведь спокойно разрывает грызунов, то обыкновенно норовят идти к нему ускоренно, останавливаясь во время поворотов зверя в сторону охотника. Если на пути к медведю имеются хоть мало-мальские прикрытия, то не трудно приблизиться к цели на сотню шагов, а то и ближе. Подойдя к зверю, охотник с колена или лёжа стреляет в медведя. В большинстве случаев опытный охотник и умелый стрелок одним-двумя, самое большее тремя выстрелами из обыкновенной винтовки уложит зверя.

Из многочисленных охот, ведённых мной и моими спутниками в последнюю весну в Тибете, я остановлюсь лишь на некоторых из них, почему-либо наиболее интересных и поучительных. Первый случай имел место на речке Шурчю, южном склоне хребта Водораздела, 20 мая. Мы успели сделать переход и расположиться лагерем в глубокой узкой долине, окаймлённой луговыми скатами. Некоторые из людей отряда отправились на охоту, я же прилёг вздремнуть. Вдруг слышу голос тибетца Болу (который, надо заметить, был в своё время страстным охотником): „Пэмбо, пэмбо, джэму эджери!“, т. е. „Господин, медведь идёт!"… Действительно, стоило мне только приподняться, как я уже увидел медведя, медленно шедшего по косогору. Зверь, по-видимому, не обращал внимания на наш большой бивуак. Не долго думая, я взял свою винтовку, вложил в неё все пять патронов — два разрывных и три обыкновенных — и направился на пересечение пути медведя. Однако высота около 15 тыс. футов (4580 м) над морем даёт себя чувствовать: горло пересыхает, ноги подкашиваются, сердце учащённо бьётся. Садишься. Невольно смотришь в сторону медведя и не спускаешь с него глаз; медведь по-прежнему то движется вперёд, то разрывает землю. Опять идёшь: солнце пригревает, ветерок освежает. Наконец, зайдя навстречу зверю, я прилёг за бугорком. Жду. Медведя нет и нет. Я осторожно приподнялся, тревожное сомнение охотника исчезло — медведь невдалеке прилёг. Ползком продвинувшись десятка два шагов, я достиг второго бугорка. В бинокль отлично было видно, как ветерок колышет длинную блестящую шерсть медведя; кругом тихо, спокойно; могучие пернатые хищники зачуяли добычу и кружат на фоне неба; наш бивуак словно замер: внимание всех приковано к медведю и охотнику. Раздался выстрел, медведь глухо зарычал и тяжело приподнялся на ноги; глухо щёлкнула вторая пуля — зверь грузно свалился наземь. Не меняя положения, я взглянул в бинокль: медведь лежал не шевелясь. Встаю и направляюсь к обрыву, находившемуся от меня шагах в двухстах, поодаль от медведя, чтобы оттуда взглянуть по сторонам. Тем временем двое препараторов-казаков уже покинули бивуак и шли к медведю. Подойдя к обрыву, я от усталости невольно тяжело вздохнул, медведь вскочил словно ужаленный, потряс своей мохнатой головой и со страшной стремительностью направился ко мне, неистово рыча и фыркая. Подпустив разъярённого медведя шагов до десяти, я выстрелом в грудь свалил его; зверь кубарем через голову свалился вниз. Последний решающий момент, когда озлобленный мишка нёсся с окровавленной пастью, надолго запечатлелся в моей памяти; в нём, в этом моменте, и заключалось то особенное чувство, которое так дорого и привлекательно охотнику…»

^{Так выглядит медведь в начале нападения.}

^{Расстояние сокращается!}

О том, сколь бывает крепок на рану медведь, можно судить по рассказам многих известных путешественников и охотников. Полярный геолог Н. Н. Урванцев в своей книге «На Северной Земле», посвящённой истории последнего крупного географического открытия на земном шаре, так описывает случай охоты на белого медведя:

«Сегодня, углубясь в вычисления астрономических пунктов, я услышал вдруг бряканье сигнального аппарата. Поднял голову от книги и увидел, как подвешенная на шнурке погремушка беспокойно заболталась. Потушив лампу, чтобы не мешала, я тихонько вышел в сенцы, взял винтовку и выглянул наружу. Через несколько минут, когда глаза привыкли к темноте, я разглядел силуэт зверя, стоявшего около нерпы (приманки, к которой был подключён пресловутый сигнальный аппарат. — МК), боком ко мне и головой к домику. Я долго прицеливался и примерялся, пока наконец решился выстрелить. При блеске огня было видно, как медведь подпрыгнул, мелькнув в воздухе огромными лапами, и исчез во мраке. „Неужели опять промазал?" — с досадой подумал я. Но помчавшиеся на шум собаки остановились и подняли лай где-то невдалеке. Это меня успокоило. Зверь недалеко и, наверное, убит или ранен. Метрах в пятидесяти от берега мы с Журавлёвым обнаружили мёртвого медведя. Когда потом сняли шкуру и разделали тушу, увидели, что надрезанная пуля прошла в грудную клетку, разрушила сердце и застряла в жировой клетчатке на противоположной стороне. И всё же у медведя было достаточно сил пробежать не менее семидесяти-восьмидесяти метров. Интересно, что крови там, где стоял зверь, не оказалось совсем, а длина первого прыжка достигала не менее трёх метров. Метров через десять появились первые капли крови, но прыжки, судя по следам, были, как и ранее, твёрдыми и уверенными. Вскоре капли увеличились, слились в струйку, которая недалеко от туши превратилась в широкий поток. Всё это мы установили потом, после того, как обнаружились результаты „анатомического" вскрытия. Картина поучительная, свидетельствующая о живучести зверя и о том, что он может сделать, даже смертельно раненный».

Подобный рассказ мне пришлось слышать самому от двух зоологов, изучавших экологию водоплавающих птиц в среднем течении Анадыря.

Существуют на северо-востоке Сибири посреди тундры или леса удивительные озёрные котловины. В Якутии их называют шелковистым тёплым словом «алас». Возникают эти аласы в природе следующим путём.

В первую очередь, для рождения аласа нужно существование озера, и лучше — большого озера, чуть приподнятого своей чашей над бассейном той реки, близ которой оно находится. Нужно это для того, чтобы весенним паводком это озеро не соединялось с поймой реки — тогда уровень его остаётся почти неизменным, потому что избыток талой воды стекает с возвышения в большую реку и не затапливает берега. Берега такого озера становятся настоящим раем-пристанищем водоплавающих и околоводных птиц — уток, гусей, куликов, поганок, гагар. Но если полая вода при каких-то обстоятельствах проточит глубокую канавку-сток, то это озеро спустится само собой и на его месте образуется луговая котловина с несколькими лужами-озерцами — алас. Алас постепенно зарастает высокими луговыми травами, вслед за ним на дно бывшего озера, сплошь пропитанное питательными отложениями, приходят кустарники — сперва ольха, а затем высокая древовидная ива. Эти аласы являются настоящими оазисами посреди унылой буро-серой тундры — птицы, звери и цветы заселяют их в большом количестве.

Вот в одной из подобных оазисов-чаш орнитологи вели многолетнее наблюдение за семьёй старого лебедя-кликуна.

Лебедь-кликун поселился на островке посреди остатков спущенного озера и был настолько недоверчив, что покидал гнездо, лишь только исследователи появлялись на самом краю горизонта. Гнездо его напоминало небольшую копну болотного сена величиной с письменный стол. Лебедь сооружал его заново каждый год в мае на травянистых проталинах, сгребая бурую растительную ветошь чёрными перепончатыми лапами.

Орнитологи уже давно не тревожили лебедей попусту, ими были сконструированы приборы, которые без помощи человека наблюдали за жизнью птиц. В гнездо подкладывалось искусственное яйцо с проводом, в которое были вмонтированы температурные датчики, а сам прибор, поставленный в двухстах метрах от него, фотографировал гнездо с птицей каждую минуту.

До этого гнезда с прибором как раз и добрался большой бурый медведь. Лебединое гнездо по своему обычаю он разорил, а прибор, руководствуясь теми же соображениями, — поломал. Резиновую лодку, на которой обычно добирались до гнезда, расположенного на островке, зверь распустил в клочья. Словом, поступил с птицей и казённым имуществом, как писал великий сатирик Салтыков-Щедрин, «сообразно уму и наклонностям».

Нетрудно догадаться, что на экспедиционном совете решено было вредного зверя истребить.

Для облегчения сей задачи был изготовлен небольшой радиопередатчик. На месте прежнего разбоя охотники выложили приваду, причём постарались сделать это так, чтобы кусок протухшей оленьей туши находился на открытом месте, на большом удалении — метрах в двухстах — от всяческих кустов. Передатчик же прикрепили к приваде так, что, если последняя будет стронута с места, то в эфир полетит прерывистый сигнал.

Когда сигнал раздался, двое стрелков — мой отец и его аспирант А. И. Артюхов — на лодке направились к приваде.

Медведь — а это был большой старый самец — ещё не успел утащить мясо в кусты и находился на открытом месте, что, с одной стороны, позволило сразу обнаружить его, а с другой — мешало подойти поближе для более верного выстрела.

Отец, используя уже упоминавшийся на страницах книги тройник, выстрелил в зверя с двухсот метров и попал ему в середину туловища. Пробитый пулей калибра 7,9 и весом 15 граммов, зверь в первый момент рухнул, но затем вскочил и длинными прыжками кинулся в сторону стрелка, издавая глухой угрожающий рык на каждом вдохе. Следующая пуля пробила его на бегу насквозь, более того, вынесла с другого бока в образовавшуюся рану кусок лёгкого величиной с ладонь. Медведь кувырнулся через голову, но тут же вскочил и продолжил свою атаку — как показалось стрелкам, его энергия нисколько не уменьшилась.

Между зверем и людьми лежало небольшое озеро, диаметром около семидесяти метров, — стрелки стояли на противоположном его берегу, когда медведь добежал до берега, кинулся в воду и поплыл к ним.

Когда зверь находился в воде, отец выстрелил в третий раз, но мишень сильно уменьшилась, и он, целя в голову зверя, промахнулся. Тяжело раненный хищник выбрался на берег в пятнадцати метрах от охотников, но потерял ориентировку и был вынужден подняться на задние лапы, чтобы осмотреться. Тут же его пробила четвёртая, решающая пуля.

После вскрытия оказалось, что две предыдущие пули пробили лёгкие и печень, прошли рядом с сердцем и нанесли зверю тяжелейшие смертельные раны. Тем не менее медведь с этими ранами нашёл в себе силы пробежать и проплыть почти двести метров, и кто знает, что бы случилось, если бы его не остановила последняя пуля!

Не всегда раненые медведи умирают. Довольно часто они выживают даже после самых серьёзных ранений.

Очень наглядный случай произошёл с моим знакомым, который охотился с карабином «Медведь» под патрон 9,3x53. Был осенний вечер в горах на Охотском побережье. Охотник разглядывал серый каменный склон, заросший редкими кустами кедрового стланика. Вполсклона он обнаружил медведя средних размеров (ширина следа его передней лапы была 16,5 см, т. е. весил он около 200 кг). Медведь медленно ходил от одного куста к другому и лениво объедал шишки. Через десять минут наблюдений стрелок решил, что он прикинул основное направление движения зверя, и пошёл по горе с таким расчётом, чтобы медведь сам вышел на него. В какой-то момент он обнаружил, что зверь спустился в каменистое русло ручья и находится в восьмидесяти метрах от него.