Мои два года

– Тебе чего, воин? Заблудился что ли? – весёлый звонкий голос вывел меня из ступора.

–Девушка,– говорю, – будьте так добры, дайте водицы испить, а то так есть хочется, что переспать негде.

– И всё ж вам в роте всегда одно и то же, сразу переспать. Вам что брому совсем не дают? – во, блин, она что мысли читает? Начинаю хрипеть голосом старого алкоголика:

–Да мне бы глотку промочить. Грамм пятьдесят спирта прольются бальзамом на мою заржавевшую от службы душу, да и вообще спасуть организьм.

В голубых глазах скачут весёлые искорки-бесенята:

– Тебе, молодой, ещё по сроку службы спирта не положено.

Ничего себе, девушка ещё и в дембельских атрибутах разбирается. Офигеть. Я действительно обмундирован, прям по уставу. Камуфляж по подолу не утянут и не подвёрнут, воротник в высокую «стоечку» не отглажен, подшива тонкая, кепка ни разу не «таблеткой». Кстати, похоже, издевательство над головными уборами культивируется в РМО ГВКГ Бурденко с незапамятных времён. Ушанку летнего образца, как у нас кепку называли, намочив, натягивают наружной стороной на дно трёхлитровой банки, обминают и дают в таком положении высохнуть. Высохшую кепку прошивают по местам сгиба, и получается эдакая низкая тюбетейка с козырьком – «таблетка». Это чудовищное произведение «дембельского искусства» держится на голове вопреки всем законам физики и здравого смысла. Зимней шапке тоже достаётся. Уши сшиваются между собой и пришиваются к околышу. Некоторые любители ещё и изнутри шапку ушивают, чтобы поменьше была. Шапка натягивается на стопку книг, помазком обильно промазывается мыльной пеной и через полотенце проглаживается горячим утюгом. В итоге получаем параллелепипед из искусственного меха, имеющий нежный серо-голубоватый цвет. Спецназеры из восьмого отряда «Русь», охранявшие палату генерала Романова, очень удивлялись таким шапкам. В них же на полевом выходе, мол, совершенно, невозможно. На что им резонно возражали, какой у нас в госпитале может быть полевой выход. Дембельский форс превыше всего.

– Вот тут не надо басен, уже не молодой, – отвечаю, – дедушки уволились, скоро пополнение придёт. Так что вовсе даже и «лимон», если вы, сударыня, разбираетесь что и как в роте. А вообще, я на нынешнюю ночь генеральшу поставлен охранять. Где прикажете разместиться?

– А вон там, на кушетке, напротив четвёртой палаты. Только постучись, ей покажись. А то будет ругаться, звать всех подряд.

Постучался, показался, был удостоен барственного кивка, мол, видела, неси службу. Ну и несу, сидя на кушетке в коридоре отделения. Скучнаааа. Уж скорей бы отбой, что ли. Отделение заснёт, да и я вместе с ним. Пусть на жёсткой кушетке, но посплю. Тут, говорят, спокойно, никто не разбудит, ответственный помощник дежурного врача не проверяет. Всех развлечений за голубоглазой медсестричкой понаблюдать. Она ходит по палатам, разносит какие-то таблетки, уколы делает. Ох, хороша. От нечего делать и на кулаках постоял, и поотжимался. Скукота, когда ж уже свет погасят в коридоре? Ага, вот. Посижу ещё чуток и буду укладываться.

– Тебя как звать-то? – в мягких тапочках блондиночка подошла совсем неслышно, я аж вздрогнул.

–Алексеем родители назвали. Но можно Лёхой, не обижусь, – улыбаюсь в ответ.

–Ой, Лёха, Лёха, мне без тебя так плохо, – смеясь поёт девушка.

– Ну ё-моё, что за стереотипы? Чуть что сразу плохо. Апина, блин, ничего другого спеть не могла, – картинно надуваюсь я, скрестив руки на груди. В голубых глазах снова скачут бесенята: – Да ведь реально плохо, чаю попить не с кем. Пойдём в сестринскую.

–Это другое дело. Пожрать мы завсегда, тут нас долго просить не надо.

А к чаю была и шоколадка с орехами, и какие-то маленькие песочные печеньки, тающие во рту. И была неспешная тихая беседа. Как оказалось, с Настей можно было говорить обо всём на свете. Одна тема цеплялась за другую, мы болтали и болтали, и казалось, что знаем друг друга уже много-много лет. Тихо в сестринской, тепло и душевно. Что-то такое витает в воздухе, наполняя душу спокойствием и теплотой. Мы и не заметили, как проговорили до часу ночи. А потом это что-то, а может быть кто-то, ангел или бес не знаю, подтолкнул меня к Насте, а Настю ко мне. За долгий страстный поцелуй я даже по морде не получил. Ура!!! А потом собеседники решили про меж собой, что потеряли очень много времени, занимаясь в этот вечер совсем не тем чем надо. И занялись как раз тем. И было это упоительно нежно, упоительно долго, и жёсткая медицинская кушетка была нам мягче любой перины. Одна беда, выспаться не удалось, обоим.

Наська сидела у меня на коленях, положив голову на моё плечо. Я самыми кончиками пальцев гладил короткие пшеничные волоски на стриженом затылке.

–Ты не подумай, что я вот так с каждым, ну, с первым встречным,– в голосе Насти какая-то хрипотца появилась, – Я…

–Ничего я не думаю, не думал и не собираюсь. Кто я такой, чтобы судить о тебе? Ты подарила мне эту ночь, спасибо тебе. Если решишь, что всё это должно закончиться, то я постараюсь понять и исчезнуть из твоей жизни. Но мне очень бы хотелось…

– Я знаю, чего тебе хотелось бы, – Настина ладошка закрыла мои губы, – всё будет, поверь. Ты хороший, умный и весёлый. Всё будет.

–Это ты зря меня нахваливаешь, очень зря. Я под близнецами родился. И может такая гадкая сволочь объявиться, что ах, – подражая голосу Высоцкого, пою, – Во мне два я, два полюса планеты, два разных человека, два врага, когда один стремиться на балеты, другой стремится прямо на бега.

–А ты любишь ходить на балет? – улыбается этот бесёнок.

–Упаси Господи. Вот, правда, растяжка у них офигенная. Жан-Клод ван Дамм тоже балетом в детстве занимался.

– А это кто?

–Так, проехали.

–А ты чего это там делал, в коридоре? Отжимался как-то странно, на кулаках.

–Как-то лет в четырнадцать занимался китайским мордобоем. Вот и стараюсь не забыть.

–А ты можешь ногой в голову ударить?

– Конечно могу, – ухмыляюсь, – бьёшь соперника в пах, он падает, а ты фигачишь его ногой в голову. Как по футбольному мячу.

–Я серьёзно, – Настя легонько бьёт меня кулачком в грудь, – кончай прикалываться.

–Вай-вай, сапсем убила. И я серьёзно, любой приём в реальной схватке начинается с удара по яйцам.

–Да ну тебя, клоун, – девушка, скорчив недовольную гримаску, пытается от меня отстраниться. Э, нет, милая. Прижимаю её к себе, – Иди сюда, мой сладкий сахар.

Утро всё-таки наступило, и я ушёл в роту к подъёму. Но теперь на службе всё было немножко по-другому. Настя в каждое моё дежурство на КПП находила пару минут позвонить мне и сказать: «Привет, милый. Как дела?» А я каждый вечер искал возможность добежать до общежития и, хотя бы обнять мою девочку. Провести пальцами по спинке, от шеи вниз к замечательным округлым ягодицам, прижать к себе. И та камуфлированная болотная муть, в которой последние полгода плескалось моё сознание, отступала. Пусть на чуть-чуть. Но за это чуть-чуть я теперь всё отдам. В один из таких вечеров я с удивлением обнаружил, что моя дама сердца вообще-то прапорщик медицинской службы. Разглядел китель в шкафу. Ох, сколько всего у меня на языке болталось. Настя по моей физиономии всё поняла и пригрозила маленьким сухим кулачком:

– Попробуй только что-нибудь вякнуть про любовь с прапорщиком. На месяц без секса оставлю.

Вот это угроза, так угроза. Молчу-молчу. Не хочу из наших отношений ни минутки потерять, ни секунды. Но таки намекнул, что хотел бы увидеть сей мундир одетым на голое тело. Меня обозвали извращенцем, но потом, пожалев, предположили, что всё бывает в этой жизни.

КПП на общаге место неспокойное. За месяц раз несколько рота туда срывается ночью по тревоге. Шалят гости, шалят. А тут один из кэпэшников схлопотал ножик в бок. Много потом всяких слухов было, что это, мол, его земляк на перо посадил, ещё чего-то. В первом часу ночи мы носились по окрестным дворам, пытаясь найти нападавшего. Естественно никого не нашли, только напугали до икоты спящий в одном из дворов экипаж ППС. Менты попытались нас урезонить, но поняв, что можно и пряжкой по лбу получить, закрылись в «бобике» и по рации стали вызывать подмогу. Тут сержанты поняли, что дело пахнет керосином, и погнали нас в казарму. После этого на КПП 3 помимо дежурного и патрульного на ночь стали выставлять ещё и усиление. Всеми правдами-неправдами я туда напрашивался. Ну и хрен с ним, что посплю меньше, зато Настя рядышком.

Тёплый вечер начала сентября. На улице прокапал небольшой дождик, оставив после себя лужи на асфальте. Привязанный к перилам крыльца, дремлет здоровенный серый дог. Эту тупую что тот сибирский валенок скотину по кличке Джордж каждый вечер приводят сюда с собачника, для усиления огневой мощи, так сказать. Толку с него никакого, ну пусть будет. В патруле сегодня мой дружок Лёха. Наш смоленский паренёк, с Заднепровья, с улицы Кутузова. Начальник патруля, старший прапорщик с вещевого склада, мужик нормальный без закидонов и претензий. Можно и службу нести. С позволения начпатра я уже метнулся до ларька на трамвайной остановке, и у нас есть теперь двухлитровый баллон вишнёвого лимонада. Живём, цветём и пахнем. Хотя и расслабляться некогда. Гости прут потоком. Всякие разные, черные, жёлтые, красные, темно-коричневые, светло-коричневые. Сколько ж всякой иностранщины в столице? На столе у нас горка разноцветных паспортов. По правилам после одиннадцати вечера посетители должны общагу покинуть. Тогда паспорта и возвращаются. Комендантша за этим делом строго следит.