Мои красные туфли

Через сорок пять минут устроили перерыв, чтобы дать голосу отдых. Карли приготовила себе чай, а мужчинам кофе.

– Вот, пожалуйста. – Она держала поднос с кружками одной рукой. Эвану – со сливками и сахаром, а Дексу – черный.

– Спасибо, – поблагодарил Деке. – Слушай, а у тебя это здорово получается!

– Когда я работала официанткой, то умудрялась запросто носить обед на четверых. – Она шутливо напрягла бицепсы и состроила комичную гримаску: – Попай!

Деке сжал ее руку и насмешливо фыркнул:

– Полегче, детка, полегче.

Эван поднял глаза от своих заметок.

– Ты работала официанткой? – Тон его ярко изображал притворное удивление. Ведь в Лос-Анджелесе слова «актер» и «официант» звучали почти как синонимы.

– Меня зовут Карли, и я буду вас обслуживать, – серьезно произнесла девушка, прижимая поднос к животу и расплываясь в той улыбке, которую принято называть голливудской. – Специальное блюдо сегодняшнего вечера – тунец, фаршированный орехами макадами с гарниром из тушеных овощей. А кроме этого, суп из бобов фава.

– Бобы фава? – удивился Деке.

– Да, только его почему-то никто не заказывал, – уточнила Карли. – А еще я продавала женское белье, мужские костюмы и даже работала секретаршей хиропрактика. Три лета подряд, на ярмарке Возрождения, носила костюм проститутки.

– Хотелось бы взглянуть, – поддразнил Деке.

Карли игриво ткнула его в плечо и повернулась к Эвану, который снова углубился в чтение сценария.

– У меня есть несколько вопросов по фильму.

– Валяй, – мрачно согласился режиссер.

Карли знала, что он не ожидал тех вопросов, которые она собиралась задать. Принесла из кабины свой экземпляр и положила его на стол, прямо перед Эваном.

– Не знаю, как правильно произнести. Здесь есть русский, Анатолий или как-то еще, а кроме того, несколько географических названий.

Карли показала подчеркнутые слова. Эван медленно, внятно их прочитал, и она несколько раз повторила, добиваясь легкого и естественного звучания. Потом на полях, на всякий случай, написала фонетическую транскрипцию.

– А еще вот что. – Актриса перевернула несколько страниц и остановилась на обведенном абзаце, отмеченном большим вопросительным знаком. – Здесь непонятно, о каком именно Реймонде идет речь: «Они с Реймондом провели вместе почти все лето». Но ведь Реймондов двое: один – ее брат, а второй – брат менеджера. Кого из них ты имеешь в виду? Я что-то никак не могу понять.

– Никто, кроме тебя, не усомнится. Если взглянешь на экран, то сразу поймешь, что здесь говорится именно о брате.

– Да, но ведь я не смогу увидеть фильм до того, как озвучу его, правда? – обиженно возразила Карли. – Так откуда же мне знать?

– Так, может быть, прибережешь вопросы для более подходящего случая? – Эван закрыл сценарий и отодвинул его на край стола. – То есть, конечно, если к тому времени они еще останутся.

Карли проглотила язвительное замечание и продолжала задавать вопросы, несмотря на то что они вызывали открытое пренебрежение Эвана.

– Хорошо, пусть будет так. Но видеоряд не сможет прояснить утверждение о том, что героиня была дважды помолвлена, но так и не вышла замуж.

Режиссер откинулся на спинку стула и сложил на груди руки:

– И что же, ты хочешь поспорить?

– Именно так. Дело в том, что Арлин Барлоу была замужем за Питом Силвером.

– Что ты говоришь?! – Восклицание сочилось сарказмом. – И что же, это доподлинно известный факт?

– Разумеется. Разве не так?

– И откуда же такие сведения? Карли упрямо вздернула подбородок:

– От моего папы.

Эван издал неопределенный звук.

– Думаю, это надо непременно отметить в титрах. Твоя верность, конечно, достойна восхищения, но отцы, к сожалению, не самый надежный источник информации.

– Мой отец – журналист, Эван. Он не просто выдумывает факты. Он их выясняет.

– Так почему бы тебе не позвонить дорогому папочке и не выяснить, откуда он добыл эту эксклюзивную информацию, которой нет ни в одном из источников? Но все же будет куда лучше, если ты займешься тем, что действительно умеешь делать, то есть прочитаешь этот чертов текст именно так, как он написан.

В комнате внезапно стало настолько холодно, что можно было бы обойтись и без холодильника.

– Я, пожалуй, пойду принесу сигарету, – сказала Карли, хотя все прекрасно знали, что она не курит.

– Что все это значит? – недоуменно поинтересовался Деке, едва она вышла из студии.

Изнурительная дневная жара спала, и вечер казался на удивление прохладным. Несмотря на то что Лос-Анджелес гордится количеством зеленых насаждений – а их здесь приходится на квадратную милю больше, чем в любом другом крупном американском городе, – все же он остается пустыней, где перепад дневной и ночной температур нередко достигает двадцати градусов. Карли села в машину и натянула свитер, который всегда возила на заднем сиденье.

– Негодяй, сволочь, дерьмо, – без конца повторяла она, выпуская пар небольшими порциями, словно чайник с тонким носиком.

Проглотив слезы, она постаралась заглушить обиду, сосредоточившись на злости. Злость помогала: она всегда оказывалась активной, мощной, толкающей вперед силой. Обида же порождала лишь жалость к самой себе, а потому допускать ее было нельзя. Непозволительно терять самоконтроль и тем более ни в коем случае нельзя плакать. Стоит расплакаться, и вся запись тут же пойдет насмарку – собраться уже не удастся. Последнее дело – сорвать запись, и уж самое последнее – реветь из-за Эвана.

Карли включила радио и в течение пяти минут пыталась сосредоточиться на прямом эфире. В программе обсуждалась еда, повышающая сексуальное возбуждение. Довольно скоро передача вернула Карли к реальности. Почему-то от рассказов людей об известных им возбуждающих свойствах картофельного пюре или разогретых в микроволновке мускусных дынь жизнь уже не казалась такой безысходной. Ведь она могла сложиться куда хуже, и тогда Карли оказалась бы среди вот этих жалких любителей звонить на радио, которые к тому же перед свиданием бегают по рядам супермаркетов, набивая тележки всякими возбуждающими продуктами.