Мои мужчины (сборник)

Сейчас я ее понимаю. Что такое любовь? Химический процесс в мозгу. А ребенок – живой и теплый, с руками и ногами, с ангельской мордочкой. Ребенок – твое бессмертие. Неужели можно поменять одно на другое? И не только. Любящим сердцем Мери понимала, что ее больному сыну нужна не возлюбленная, а запасная мать, коей являлась Люба. Кстати, Люба не боялась запоев. Наоборот. Запои были ее союзники. Пьяный Гия терял маневренность и крепко стоял при доме, как корабль на якоре. А это главное.

Мой муж молчал, как будто не замечал. Обсуждать эту тему – все равно что выдернуть кольцо из гранаты. Она бы взорвалась в руках. Наш брак разлетелся бы на куски. А так, в молчании, можно было существовать и дальше, и даже находить прелесть от покоя и стабильности и от нашей счастливой дочки. Ей ведь тоже нужны были папа и мама, и не приходящие, а стационарные.

Любовь не стоит на месте. Она развивается, как плод во чреве. И наступает момент, когда ребенок должен родиться. В противном случае он умирает.

То же самое произошло и с нашей любовью.

Мы написали еще несколько сценариев: «Мимино», «Совсем пропащий», «Шляпа»…

Как сценарист я переживала расцвет, а как женщина – сидела как собака на заборе. Наша любовь начала болеть. Мы стали ссориться.

Я жалею, что не записала наши ссоры. Это были очень яркие и страстные диалоги. Надо сказать, я люблю записывать свои состояния. Однажды я написала ему любовное послание, это был выплеск души. Я напечатала в двух экземплярах. Один – ему. Другой – себе. Пусть останется как память. Вряд ли я еще когда-нибудь буду чувствовать подобное.

И еще я знала интуитивно, что мы не удержимся друг возле друга. Просто чувствовала, и все. Без объяснения причин.

Думаю, дело в том, что у меня был сильный ангел-хранитель. Мой ангел знал, где мне лучше.

Бедный ангел, представляю, как он потел и задыхался, оттаскивая меня от Данелии.

И в один прекрасный день все лопнуло, как струна у гитары с пронзительным и тоскливым звуком.

Ушла эпоха, которая называлась Данелия.

Я хотела покончить с собой, но не получилось. Дочка вошла в мою комнату и спросила:

– Ты умеешь танцевать веревочкой?

– Умею, – сказала я.

– Покажи.

Пришлось встать и показать. Я заскакала назад, ставя ноги поочередно, сначала правую, потом левую.

Пока я скакала, желание умереть рассосалось. Время было упущено. Да и потом: какой ужас я внесу в жизнь моих близких, не говоря о себе.

А Меричка скажет: «Так она сумасшедшая. Я всегда это знала». И все подумают: точно, сумасшедшая, только больные на голову могут добровольно уходить из жизни.

«Бывает так: любишь, любишь человека, а потом – раз! И не любишь. И только жаль своих чувств, которые ты пустила погулять, а они вернулись к тебе с выбитыми зубами и кровоподтеками на лице».

Это цитата из Татьяны Толстой. Лучше не скажешь.

Моя любовь вылезла из-под обломков с выбитыми зубами и кровоподтеками на лице. И это после всего, что было между нами.

Существует заповедь: «Не сотвори себе кумира, ни подобия его». Я никогда не понимала этой заповеди. «Не убий» – понятно. Убивать нехорошо. «Не укради» – тоже понятно. А чем плохо сотворить кумира? Оказывается, это грех, за который надо расплачиваться.

Я сотворила кумира из грешного человека. Вот я и расплачиваюсь.

Зачем я все это пишу? Мало ли у кого что бывает в жизни?

Я перечисляю людей, которые участвовали в моем становлении.

Роль Данелии – основополагающая. Мы написали несколько хороших фильмов. Но это для меня не важно. Могло быть, могло не быть. Важно другое: ОН ДАЛ МНЕ ТЕМУ. Критики обозначили эту тему: ТОСКА ПО ИДЕАЛУ.

Данелия наполнил мою жизнь любовью и страданием, в равных пропорциях. Я испила эту чашу до дна. И потом написала двадцать томов (больше, чем Чехов). Все книги об одном и том же в разных вариациях: про любовь и страдания, про рай и ад.

Хорошо можно написать только то, что прочувствовал на своей шкуре. Пропустил через сердце.

Мои книги хотят читать потому, что каждая женщина за редким исключением переживает подобное.

Недавно я спросила у Данелии:

– Если бы не ты, о чем бы я писала? На что бы жила?

Он ответил:

– Я в доле.

Шутка, но это так. Он – в доле моего успеха и моего благополучия. А кровоподтеки на душе – они проходят. Или не проходят.

Недавно я читала переписку Сергея Довлатова с его другом, писателем Е.

Друг упрекал Довлатова в одном и другом, и наверняка был прав. Е. – человек глубоко нравственный, а у алкоголика Довлатова – плавающая нравственность. Но…

После Довлатова остались его книги, которые перевернули души. А что осталось после Е.? Только то, что он знал Довлатова.

Вершины Данелии: «Не горюй» и «Осенний марафон». Они тоже перевернули душу и остались, остались, не старея и сияя.

Сейчас ему восемьдесят четыре года. Так что напрасно Меричка плакала басом. Он живет, не пьет (завязал) и работает. Снял анимационный фильм, за который получил азиатского «Оскара». Я про такой даже не слышала. Написал книгу, которая стала бестселлером.

Недавно он позвонил мне и спросил:

– У тебя не осталось копии письма?

Имелось в виду то письмо, которое я написала ему на вершине любви.

– А зачем тебе? – удивилась я.

– Оно лежало у меня в выходном костюме, во внутреннем кармане. Я хотел, чтобы меня похоронили вместе с письмом.

– И чего? – не поняла я.

– Письмо пропало. Не понимаю, куда делось?

– Жена нашла и порвала, – догадалась я.

– Что, она по карманам шарит?

– Значит, у письма выросли крылья и оно улетело.

– У тебя не осталось копии?

Данелия меня хорошо знал. Удачные письма я рассматривала как подлинник.

– Я поищу, – пообещала я.

– Только не тяни, – попросил он.

Эту историю я уже написала в отдельном рассказе. Приходится повторяться, но что же делать? Как было, так было…

Письмо может лежать в архиве.

Мой архив на втором этаже. Лестница крутая. Еще грохнусь…

Я постояла возле лестницы и отошла. Что было, то прошло. Или не прошло…

В девятнадцатом веке существовала буква, которая называлась «хер». Она писалась как большой икс. Похерить – значит перечеркнуть крест-накрест.

Перестройка похерила нашу привычную жизнь.

Перестройка разрушила кинопрокат.

Перестройка испортила нацию. Русские стали практичными, как американцы. А где же широкая бескорыстная русская душа?

Сплошные развалины. Но… всплыл следующий мужчина, который протянул мне руку помощи. Это Михаил Сергеевич Горбачев.

Горбачев пришел к власти и привел с собой перестройку. Вся страна уселась перед телевизором. Было интереснее смотреть телевизор, чем жить. Но и жить тоже очень интересно. Толпа превратилась в народ. Запад вздохнул с облегчением. Они боялись русских. Было непонятно, что ждать от Брежнева и его окружения, глубоких мрачных стариков. Они вполне могли выжить из ума и шибануть атомной бомбой. А Михаил Сергеевич с женой Раисой Максимовной производили благоприятное впечатление: в расцвете лет, улыбающиеся, адекватные.