Мои ранние годы. 1874-1904

Я сомневаюсь, что Крест Виктории, заслуженный молодым офицером за храбрость, — верный залог того, что через двадцать-тридцать лет он будет отлично командовать армией. Я не однажды видел плачевные результаты подобных назначений. Возраст, безбедное существование, тучность, успешное продвижение по службе в мирное время подтачивают жизненные силы, столь необходимые для активных действий. В продолжительные периоды мира государство всегда должно иметь на примете нескольких морских и сухопутных офицеров среднего звена и среднего (до сорока лет) возраста. Их нужно специально готовить и экзаменовать. Их нужно перемещать с одной командной должности на другую, давая им возможность принимать ответственные решения. Их нужно вводить в Оборонный совет, чтобы они высказывали там свои мнения. А тех, кому перевалит за сорок, надо заменять более молодыми. Старые слепые Дандоло [48] — редкость. Лорд Робертс был исключением.

48

Имеется в виду Энрико Дандоло (1107 или 1108–1205), избранный венецианским дожем в 85 или 86 лет.

После того как сэр Редверс Буллер дотошливо расспросил меня о положении в Трансваале, а я описал ему все, что сумел рассмотреть через щелястый борт товарного вагона, он произнес:

— Вы хорошо поработали. Что мы можем для вас сделать?

Я сразу ответил, что хотел бы назначения в какую-нибудь нерегулярную часть, благо в них теперь не было недостатка. Генерал, с которым я не виделся с окончания нашего совместного плавания, но которого за четыре года службы в армии, конечно же, хорошо узнал, несколько растерялся и после весомой паузы спросил:

— А как же старина Бортвик? — Он имел в виду сэра Алджернона Бортвика, впоследствии лорда Гленеска, владельца «Морнинг пост».

Я ответил, что нанят в «Морнинг пост» военным корреспондентом, что это соглашение в силе и вряд ли может быть расторгнуто. Отсюда вытекал ряд проблем. В малых войнах предшествующих лет офицеры во время отпуска частенько работали военными корреспондентами, а то и вообще выступали в обеих ипостасях одновременно. В этом виделось вопиющее злоупотребление положением, бесспорно осуждаемое. Меня в первую голову крыли на все корки за мою двойную деятельность на индийской границе и на Ниле. После Нильской экспедиции Военное министерство решительно и окончательно запретило солдату выступать в роли корреспондента, а корреспонденту — в роли солдата. Отныне таково было незыблемое правило, и сэру Редверсу Буллеру, генерал-адъютанту с огромным стажем службы в Военном министерстве, человеку общественному, но вместе с тем вымуштрованному вояке, решение нарушить это правило ради меня — для кого оно, главным образом, и писалось — далось с величайшим трудом. Он дважды или трижды прошелся взад-вперед по комнате, сверля меня взглядом, и наконец сказал:

— Хорошо. Определим вас в полк Банго [49] . Подвизайтесь на двух фронтах. Но, — добавил он, — на нашем — бесплатно.

Я немедленно согласился на это нерегулярноепредложение. И вот полюбуйтесь: я уже лейтенант Южноафриканской легкой кавалерии. Этот полк из шести эскадронов и семисот с лишним конников с подвижной пулеметной батареей был сформирован в Капской колонии полковником Джулианом Бингом, капитаном 10-го гусарского полка, от которого по праву ожидали многого. Он назначил меня младшим адъютантом и позволил делать все, что мне заблагорассудится, когда полк не участвует в сражении. Что может быть лучше? Я нашил на китель петлицы, увенчал шляпу пучком длинных перьев из хвоста сакабулы и зажил счастливейшей жизнью.

49

Полковник Бинг, ныне лорд Вими. (Прим. автора).

ЮАЛК входила в кавалерийскую бригаду лорда Дандональда, и из небольшой группы друзей-офицеров — создателей и командиров этой части — многие приобрели известность в Мировую войну. Бинг, Бердвуд и Хьюберт Гаф стали командующими армиями; Барнс, Солли Флад, Том Бриджис возглавляли дивизии. Бее время, пока в Натале шли бои, мы толклись у одних бивачных костров, спали под одними повозками и крепко сдружились. Солдатня была очень разношерстная, но в сражении лютая. ЮАЛК в основном состояла из южноафриканцев. Их дополняли сорвиголовы со всех концов света, в число коих затесался даже конфедерат из эпохи Гражданской войны в Америке. В Барнсовом эскадроне Имперской легкой кавалерии были «чужаки» с Рандских золотых приисков. Два эскадрона Натальских карабинеров и Торникрофтская конная пехота образовались из сноровистых фермеров и колонистов занятой провинции, а двумя ротами Британской конной пехоты могла бы гордиться и регулярная армия. Колонисты, особенно «чужаки» и жители Наталя, питали к врагам неприязнь, что у бывалых солдат считалось в те дни верхом непрофессионализма. А вообще все существовали душа в душу.

Глава 24 Спайон-Коп

Здесь неуместно сколько-нибудь подробно пересказывать историю снятия осады Ледисмита, но короткий отчет об этом событии все же необходим. Сэр Редверс Буллер оставил свой первоначальный план форсирования Тугелы в Коленсо и продвижения вдоль железнодорожной линии. Когда благодаря подкреплениям в его распоряжении оказалось девятнадцать тысяч единиц пехоты, три тысячи кавалеристов и шестьдесят пушек, он предпринял попытку обойти буров с правого фланга, переправившись через Тугелу в двадцати пяти милях от Коленсо выше по течению. Одиннадцатого января кавалерийская бригада Дандональда молниеносным броском Заняла высоты над Потджитерским и Тричардским бродами. После этого вся пехота, оставив на месте биваки, неспешными ночными переходами под прикрытием наших кавалерийских аванпостов, выставленных вдоль реки, подтянулась к Тричардскому броду. Там на рассвете 17-го вся кавалерия почти беспрепятственно переправилась через реку и, постоянно забирая влево, подошла под вечер, после яростной и победоносной схватки с двумя сотнями буров, к Эктон-Хоумс. Тем временем передовая пехотная бригада, не без труда одолев глубокий брод, закрепилась среди горных складок Спайон-Копа, и под ее огневым прикрытием началось наведение двух понтонных мостов. К полудню мосты были готовы, и в течение следующей ночи по ним благополучно прошла 2-я дивизия под командованием сэра Чарльза Уоррена вместе с Особой бригадой и почти всей армейской артиллерией. Таким образом, рассвет 18-го шестнадцатитысячная армия встретила на другом берегу Тугелы, а ее кавалерия — недалеко от Эктон-Хоумс, откуда до самого Ледисмита простиралась равнина, легко покрываемая в два перехода. Все бойцы, включая опытных колонистов, верили, что, продолжая свое дуговое движение, кавалерия непременно обогнет всю гряду холмов к западу от горы Спайон-Коп и что достаточно лишь упорно следовать этим курсом — и Ледисмит будет освобожден.

Однако Буллер, равно как и его штаб, не без основания опасались за свои коммуникации. Они фактически пускались в долгий обходной марш вокруг правого фланга очень мобильного противника. Одна наша бригада держала переправу возле Коленсо, другая — бригада Литлтона — расположилась против Потджитерского брода. Сама армия была построена так: ее правое крыло достигало подножия Спайон-Копа, а кавалерия умахала далеко влево. И этот фронт длиной в тридцать миль не представлял собой сплошной и непрерывной линии. В любой момент две-три тысячи конных буров могли переплыть реку между нашими сторожевыми постами и, устремившись на юг, перекрыть нам снабжение. Главнокомандующий панически боялся быть отрезанным от железной дороги и окруженным, как сэр Джордж Уайт в Ледисмите, но вдобавок без укрепленного лагеря и провианта. Свойственная Буллеру медлительность делала эту опасность вполне реальной. Поэтому мы в кавалерии рвались поскорее осуществить наш широкий круговой маневр, Буллер же полагал жизненно важным сократить путь, то есть пройти по наименьшему радиусу вплотную к горе Спайон-Коп. Вот почему в ночь с 23-го на 24-е пехотная бригада совместно с полком Торникрофта (спешенным) была послана штурмовать Спайон-Коп. Атака увенчалась успехом. Горстка засевших в утесах буров бежала, и к утру бригада генерала Вудгейта утвердилась на вершине, в то время как основной массив армии расположился в западных предгорьях и отрогах.

Между тем противник вот уже шесть дней наблюдал за невероятно медленными и вялыми перемещениями британцев. Буллер еле тащился, а Уоррен едва полз. Буры успевали и передислоцироваться, и укрепиться на новых рубежах. Они сняли с осады Ледисмита около семи тысяч конников и примерно дюжину пушек и малокалиберных зениток. Однако, обнаружив нашу напористую кавалерию на подступах к Эктон-Хоумс, враг затрепетал, и многие ополченцы-горожане, как в одиночку, так и целыми отрядами, стали отходить к северу. Увидев Спайон-Коп во власти британцев, буры были не столько испуганы, сколько ошеломлены. Генерал Шалк-Бургер, собрав личными своими усилиями полторы тысячи человек, по большей части из ополчения Эрмело и Претории, начал в предутренней мгле яростную ружейную контратаку на Спайон-Коп, одновременно бомбардируя ее с разных сторон из своих немногочисленных, но отменно пристрелянных и умело рассредоточенных орудий.

Спайон-Коп — это скалистая возвышенность, практически гора, вознесенная над рекой на тысячу четыреста метров, с плоской и широкой, как Трафальгарская площадь, вершиной. На этом ограниченном участке сгрудились две тысячи британских пехотинцев. Укрыться там было почти негде, а обстрел начался прежде, чем им удалось по-настоящему окопаться. В ружейной дуэли буры очень быстро взяли главенство. Полукружие вражеских зениток стегало шрапнелью по скоплению людей. Британцам было бы легче атаковать, чем обороняться. Рывок вниз по склону Спайон-Копа с одновременным ударом корпусом всей армии прямо в Лоб неприятелю, несомненно, принес бы успех. Вместо этого бригада была оставлена на вершине, где подвергалась истреблению в течение долгого летнего африканского дня. Генерала убило в самом начале сражения, и потери, в соотношении с общим числом задействованных бойцов, оказались чудовищными. Высота с огромным трудом и не меньшим упорством удерживалась до наступления темноты; при этом, по крайней мере, тысяча офицеров и солдат, то есть половина тех, кто скучился на пятачке под огнем, была убита или покалечена. В отчаянной попытке спасти положение Литлтон выслал через Потджитерский брод два батальона подкрепления. Великолепные 60-й стрелковый и Камеронцы взобрались на гору с тыла и овладели двумя буграми, так называемыми Близнецами, захват которых мог переломить ситуацию, прояви главнокомандующий больше решительности. Остальная армия наблюдала за происходящим, и когда сгустилась тьма, британцы, хоть и понесшие горестные потери, все же занимали все стратегически важные позиции.

Я вышел к Тугеле вместе с кавалерией, провел тревожную неделю в ожидании атаки на нашу жидкую линию аванпостов и рано утром 17-го переправился через реку у Тричардского брода, после чего вечером участвовал в стычке у Эктон-Хоумс. Противоборство было увлекательным. Буры намеревались обойти нашу бригаду с фланга и устроить нам засаду, в то время как два наших эскадрона, незаметно проскакавшие по низине вдоль реки, подложили им такую же свинью. Враги, ни о чем не подозревая, попарно въехали в длинную котловину, и тут мы открыли по ним пальбу с трех сторон, сразу же выведя из строя половину с учетом тридцати пленных и сами потеряв всего человек пять. Обеим нашим кавалерийским бригадам надлежало бы на следующий день продолжить свой марш, дразня неприятеля и отвлекая его от нашей пехоты. Однако кавалерии было строго-настрого приказано отступить и воссоединиться с левым флангом армии. С этой позиции мы тремя днями позже (10-го) атаковали ряд высот за Вентерс-Спруит — притоком Тугелы. Под орудийным огнем мы рысью прошли к речушке и, спрятав лошадей в ее русле, полезли на крутой склон, обращая в бегство аванпосты буров. Строго следуя правилам военной науки, мы вскарабкались по выступам, взяли Чайлдс-Копье и добрались до гребня почти без потерь. Но вершина у этой гряды холмов плоская, как стол, и буры, чей военный инстинкт превосходил все учебники по тактике ведения боя, нарыли окопов и стрелковых ячеек примерно в трехстах ярдах от ребра «столешницы». Они встречали градом пуль каждого, кто осмеливался поднять голову над гребнем, делая невозможным продвижение по гладкой, поросшей травой площадке. Поэтому мы до темноты сидели скрючившись под ее краем, пока нас не выручила пехота.

Следующий день мы отдыхали, однако утром 24-го, едва продрав глаза, мы устремили взгляды на Спайон-Коп, хмуро маячившую справа от нас. Нам сказали, что ночью высоту захватили наши части, но что буры контратакуют, в чем убеждал нас сплошной ореол шрапнельных разрывов вокруг вершины. После завтрака мы с приятелем поскакали верхом к Холму Трех Деревьев, чтобы поглядеть, что происходит. Там стояли шесть полевых батарей и гаубичная батарея — силища для такой войны немереная, — но они не понимали, куда стрелять. Рассредоточенные орудия буров, ведшие огонь по Спайон-Копу, обнаружить никак не удавалось, других же целей видно не было. Мы решили подняться на гору. Спешившись, мы взобрались, прыгая с валуна на валун, по тыльному склону. Жестокость противостояния была очевидной. Раненые, кто на руках, кто при поддержке четырех-пяти товарищей, стекали ручьем и даже потоком вниз к подножию, где уже выросли и быстро разрастались два полевых лазарета с палатками и повозками. За бровкой гребня укрывался целехонький резервный батальон с запасным командиром бригады, похоже изнывавшим от безделья. Здесь нам сообщили, что после гибели генерала Вудгейта его полномочия были переданы полковнику Торникрофту, и тот отчаянно отбивается. Командир бригады получил приказ не сменять его. Однажды ввысь уже взвивался белый флаг, и буры приблизились, чтобы забрать в плен несколько сдавшихся рот, но взбешенный Торникрофт, поспешив к флагу, сбил его, и яростная перестрелка, теперь уже нос к носу, возобновилась. Справа были видны Близнецы, по которым то и дело пробегали крохотные фигурки. Все думали, что это противник. Если так, то у него явное позиционное преимущество и путь к отступлению нам скоро будет закрыт. На самом деле там были наши друзья Камеронцы с Потджитерского брода. Мы вылезли на плоскую вершину и проползли немного вперед, но вокруг так шарахало, что нам пришлось наш наблюдательный пункт покинуть. Мы решили отправиться в штаб и доложить о ситуации.